Черноглазая блондинка - Джон Бэнвилл

Я осторожно снял чашку и блюдце с подлокотника кресла и поставил их обратно на поднос, затем поднялся на ноги, мои коленные чашечки заскрипели. Сидеть в этом кресле было всё равно что сидеть на корточках в очень маленькой и очень глубокой ванне.

— Спасибо, что уделили мне время, — сказал я.

— Как поступите дальше? — спросил он. Он казался искренне заинтересованным.

— Не знаю, — ответил я. — Я мог бы попытаться найти ту девушку-гардеробщицу — Стовер, не так ведь?

— Да, Мэри Стовер. Честно говоря, подозреваю, что Вы зря потратите время.

— Наверное, Вы правы.

Он тоже поставил свою чашку на поднос, и мы вместе двинулись к двери, из которой вышел дворецкий. Хэнсон снова отступил назад и пропустил меня вперед. Мы шли по коридору с настенными светильниками в железных держателях и бледно-серым ковром, таким глубоким, что, клянусь, я чувствовал, как ворс щекочет мне лодыжки. Мы прошли еще через одну курительную комнату, где на стенах было больше индейских реликвий и гравюр Кёртиса. Потом мы оказались в другом коридоре, где воздух был тёплым и тяжелым, и пахло каким-то бальзамом.

— Там бассейн, — сказал Хэнсон, указывая на чистую белую дверь, — а потом гимнастический зал.

Когда мы проходили мимо, дверь открылась, и оттуда вышла женщина в белом махровом халате. На ней были резиновые пляжные туфли, а на голове, как тюрбан, было обернуто большое белое полотенце. Я заметил широкое лицо и зелёные глаза. Я почувствовал, что Хэнсон рядом со мной на мгновение заколебался, но затем ускорил шаг, коснувшись рукой моего локтя и увлекая меня за собой.

На этот раз за стойкой сидела молодая женщина в очках в синей оправе. Она приветствовала своего босса жеманной улыбкой; меня же она проигнорировала.

— Вам было несколько звонков, мистер Хэнсон, — сказала она. — Сейчас на линии мистер Генри Джеффрис.

— Скажи ему, что я перезвоню, Филлис, — сказал Хэнсон, выдавив одну из своих натянутых улыбок. Он повернулся ко мне и снова протянул руку. — До свидания, мистер Марлоу. Было интересно встретиться с Вами.

— Спасибо, что нашли время.

Мы подошли к двери и вышли на площадь красного ковра.

— Я бы пожелал Вам удачи в Вашем расследовании, — сказал он, — только не думаю, что оно к чему-нибудь приведёт.

— Определённо, так кажется.

Я оглядел деревья, сверкающую лужайку, берега с разноцветными цветами.

— Хорошее место для работы, — сказал я.

— Да, так и есть.

— Может быть, я зайду как-нибудь вечером, сыграю партию в бильярд — или снукер, как бы сказали Вы, — может быть, попробую домашнего бренди.

Он не смог удержаться от легкой ухмылки:

— Вы знаете кого-нибудь из членов клуба?

— Вообще-то, да, в некотором роде.

— Пусть они возьмут Вас с собой. Мы будем Вам очень рады.

Чёрт возьми, подумал я, но довольно мило улыбнулся, приложил палец к полям шляпы и отправился восвояси.

* * *

Я был озадачен. Что, собственно, происходило в течение последнего часа? Экскурсия с гидом по окрестностям, история бугенвиллеи, лекция о благотворительности, чайная церемония — к чему было всё это? Почему Хэнсон уделил столько времени болвану, который задавал любопытные вопросы о не очень значительной смерти на соседней улице? Неужели он просто парень, которому нечем заняться, и он коротает часть ленивого утра, развлекая представителя грязного мира за позолоченными воротами клуба «Кауилья»? Почему-то в этом я не был уверен. А если нет, то что он знал такого, о чём предпочел мне не говорить?

Я оставил «олдс» припаркованным под деревом, но, конечно же, солнце снова сдвинулось, как оно это настойчиво делает, и передняя часть машины потихонечку пропеклась. Я открыл все двери, отошёл в тень и выкурил сигарету, ожидая, пока воздух внутри машины немного остынет.

Пока я стоял там, у меня появилось ощущение, что за мной наблюдают. Это было похоже на ощущение, которое испытываешь, когда лежишь на теплом пляже и прохладный ветерок обдувает твои обнаженные лопатки. Я огляделся по сторонам, но никого не заметил. Затем я услышал позади себя быстрые шаги — именно от их быстроты я подпрыгнул. Я обернулся и увидел маленького человечка, которого видел незадолго до этого, когда он заглядывал в стеклянную дверь на нас с Хэнсоном. Теперь я видел, что он не мальчик; на самом деле, прикинул я, ему где-то за пятьдесят. На нём были форменные брюки цвета хаки и рубашка цвета хаки с короткими рукавами. У него было маленькое морщинистое лицо и когтистые руки, а глаза были такими бледными, что, казались совсем бесцветными. Он держал лицо наполовину отвернутым и искоса смотрел на меня. Он казался очень напряженным, как какой-то робкий дикий зверь, лиса или заяц, который подошёл ко мне из любопытства и готов был броситься прочь при малейшем моем движении.

— Доброе утро, странник, — дружелюбно поздоровался я.

При этих словах он кивнул сам себе с лукавой улыбкой, как будто то, что я сказал, было именно тем, чего он ожидал от меня, чтобы обмануть его и внушить ложное чувство безопасности.

— Я тебя знаю, — сказал он хриплым голосом, почти шёпотом.

— Знаешь?

— Конечно, знаю. Я видел тебя с Крюком.[38]

— Тут ты ошибаешься, — сказал я. — Не знаю никакого Крюка.

Он снова улыбнулся, сжав губы:

— Конечно, знаешь.

Я покачал головой, догадываясь, что это ещё один из сбившихся с пути бродяг мистера Каннинга. Я бросил сигарету на сухие листья у своих ног и наступил на неё, затем закрыл три дверцы машины и залез в четвертую, за горячий руль. Опустил стекло.

— Мне пора, — сказал я. — Приятно было поговорить.

Всё ещё держась от меня на пол-оборота, он бочком подошёл к машине.

— Ты должен быть осторожен с этим Крюком, — сказал он. — Смотри, чтобы он не заставил тебя служить.

Я вставил ключ в замок зажигания и нажал на стартер. Есть что-то величественное и волнующее в раскатистом журчании большого восьмицилиндрового V-образного двигателя, когда он работает на холостом ходу; это всегда заставляет меня думать об одной из тех дам из нью-йоркского общества на рубеже веков, величавых в хлопотах и шляпках, и мягкими бледными рельефными шеями. Когда я завёл двигатель, эта штука превратилась в Тедди Рузвельта, всё — шум и буйство.

— Hasta la vista, muchacho,[39] — сказал я, коротко помахав малышу. Однако он положил руку на окно, не отпуская меня.

— Он — капитан Крюк, — сказал он, — а мы — Пропавшие Мальчики.

Я уставился на него — его лицо было примерно в полуметре от моего — и вдруг он рассмеялся. Это