Участок - Алексей Слаповский

– Я тебе жизнь спас, дурак! – ответил Шаров. – А на изъятие отравляющих веществ и прочих опасных предметов никакого протокола не надо! Это тебе и милиция подтвердит!

– Пусть подтверждает, а я не помню! – отрезал Володька.

Так и ушли от него ни с чем.

– Вот чего я боялся, – сказал на улице Шаров. – Никто ничего не скажет. Чтобы не подумали, что они на людей клепают.

– Значит, надо такой подход найти, чтобы не подумали, – рассудил Кравцов.

– Ищите подход без меня. При мне они точно ничего не скажут!

И Шаров удалился в администрацию.

– С кого начнем? – спросил Вадик.

– С того, у кого телевизоры есть. Желательно большие. И желательно, чтобы владелец был человеком одиноким, кому помочь некому.

Вадик не понял хода мыслей Кравцова, но вникать с похмелья не хотелось.

– Вот! – показал он на дом Нюры Сущевой. – Нюра Сущева у нас и с телевизором, и одинокая. Правда, не вполне.

Нюра Сущева была и с телевизором, и одинокая, правда, не вполне. Муж Анатолий постоянно пребывал где-то на заработках. Был когда-то просто механизатором, молчаливым и работящим парнем, за него многие девушки хотели бы замуж, но Анатолию нравилась только красоточка Нюра. А Нюра искала другую судьбу. Уехала в Полынск, работала официанткой в ресторане, имела большой успех, но потом случилась какая-то темная история с дракой двух претендентов, кончившейся гибелью одного из них, Нюра вернулась в Анисовку, поскучала и уехала в Сарайск. Работала на кондитерской фабрике, сошлась с женатым заместителем директора, забеременела и – неудачный аборт, заражение, операция, после которой врачи сказали: детей никогда не будет. Нюра сначала даже и не горевала: есть огромное количество мужчин, для которых небеременеющая женщина – сущий клад. Никакой осторожности с ней не надо. И тут Нюра влюбилась в одного красивого и знаменитого на весь Сарайск человека, то ли бандита, то ли депутата (впрочем, одно другому не мешает). Тот ответил ей взаимностью, но когда узнал, что у Нюры не может быть детей, огорчился и бросил ее. Почему-то и бандиты, и депутаты очень озабочены разведением потомства. Чуют, видимо, что срок их благополучия, а иногда и самой жизни недолог, так хоть дети останутся! Нюра пустилась во все тяжкие и легкие после такой неприятности, имела трения с милицией и вскоре решила вернуться в Анисовку. Сумела, однако, отделиться от родителей, купить домик. И опять Анатолий пришел к ней. Ему было уже за тридцать, но и Нюре к тридцати подъехало. И она согласилась жить с ним, но поставила условие: чтобы муж обувал, одевал, как она того достойна, чтобы в доме все было, что у людей есть – и не в деревне, а в городе. Анатолий согласился, но в Анисовке на такое обеспечение жены денег заработать было нельзя, вот он и стал мотаться на приработки. Месяца три-четыре где-то вкалывает без просыпу, потом приезжает, задаривает красавицу-жену и дня через три уезжает, боясь ей наскучить. А Нюра, между прочим, все теплей к нему относится, но боится в этом признаться. Встретила она Кравцова и Вадика неприветливым криком:

– Ничего не знаю! Анатолий приедет – у него спрашивайте! Он муж семьи, он в курсе!

– Ты пойми, смертельная опасность! – объяснял Вадик. – Вопрос-то простой: давала ты Володьке Стасову самогон или нет?

– А с чего я ему буду давать? – улыбнулась Нюра. – Никому я ничего не давала! – И вдруг спросила Кравцова с неожиданной задушевностью:

– Ну, как вам у нас? Нравится?

– Очень, – признался Кравцов, глядя на огромный телевизор, стоящий на тумбочке со стеклянными дверцами.

– Хорошая штука! – оценил он.

– Муж привез, – похвасталась Нюра.

– Только стоит неудачно, свет на экран падает.

– Ничего не падает, – возразила Нюра. – Уже год так стоит, все нормально!

– Ты лучше скажи, кто самогон гонит и продает! – гнул свое Вадик.

– Не знаю! А что, кто-то гонит все-таки? – удивилась вдруг Нюра. – Надо же! Ай-ай-ай! Нехорошо!

Вадик аж дернулся от досады и вышел. А Кравцов мягко спросил:

– Муж, значит, отхожим промыслом занимается?

– Вроде того, – не отрицала Нюра. Но уточнила: – Честно зарабатывает свои деньги!

– Это понятно. Для такой женщины приятно зарабатывать. А налоговая инспекция не беспокоит его?

– С какой это стати? Он что, банкир или фабрикант?

– Нет. Просто когда люди трудятся в разных местах, у них, как правило, заработки нелегальные. Не платят они налогов с них. Это я так, к слову, – улыбнулся Кравцов. И вышел.

Нюра его улыбке не поверила. В городе жила, мужчин много видела, в том числе милиционеров, в улыбках разбирается. Эта улыбка ей совсем не понравилась.

Она выглянула в окно и увидела, как Кравцов и Вадик идут по домам.

Кравцов и Вадик ходили по домам.

Старуха Квашина долго рассматривала бутылку, которую показал ей Вадик, и наконец прочитала по слогам:

– Сод-пас!

Вадик ничего не понял:

– Какой «содпас»?

А Кравцов тут же сообразил:

– Это бабушка латинские буквы по-русски прочитала.

Вадик посмотрел: действительно: cognac, содпас получается...

Но таких бутылок Квашина не видела, никому самогона не продавала, и телевизор у нее никто не двигал.

Пожилой одинокий Батищев, у которого в доме стоял черно-белый «Рекорд» 75-го года выпуска, ответил однозначно:

– Мурзину? Ничего не давал. И Володьке тоже. Да и дать нечего. А зря. Я в том смысле, что это же народный промысел. Надо как в Китае. Там у всех народный промысел. Каждая семья сидит и что-то делает. И государству продает. В России самогон не запрещать надо, а народным промыслом признать!

На подходе к дому Синицыной Вадик сказал, что уже был у нее.

– Еще зайдем, – не поленился Кравцов.

Они зашли, Кравцов завел вежливый разговор. И в ходе разговора увидел на тумбочке четыре пятна по периметру. А телевизор, между прочим, стоял в другом углу, на столе, напротив дивана.

– Правильно, – сказал он. – Для глаз самое лучшее расстояние – три метра. А тут он слишком близ– ко был. Как только Мурзин не расколотил его, когда волок?

– Это уж точно! – подхватила Синицына. – Еле дотащил, паразит! Я аж пожалела, что связалась с ним.

Тут она поняла, что сказала лишнее, но было поздно.

– Очень я вас уважаю, Зоя Павловна, – признался Кравцов, прижав руку к сердцу. – Но вот какая штука: народ потравиться может. Вы уж показывайте, где ваши запасы.

Синицына, делать нечего, открыла подполье. Изъятый самогон Вадик проанализировал, но следов метанола не нашел.

И до самой ночи ходил Кравцов по селу, беседуя с людьми, усовещая, применяя некоторые тактические уловки, которые хорошо сработали.

Тактические уловки Кравцова сработали.

Поздней ночью он ужинал разогретой тушенкой, и вдруг явилась Нюра. Оглянувшись, она торопливо прогово– рила:

– Я вот что. Я вам с перепугу наболтала неизвестно чего. Ну, про мужа. Он на самом деле ни копейки не получает! Дурной он у меня, простой, обманывают его все! Так что налоговой инспекции с него взять нечего!

– Это хорошо, что вы объяснили, – одобрил Кравцов. Но ждал еще чего-то. И дождался. Нюра, опять оглянувшись, сказала:

– А что касается самогона, то записывайте, только не говорите, что я сказала. Пишите. Гонят и продают: Супреевы, Куропатовы, Лежневы, Юлюкины, Микишины, Синицына Зоя Павловна...

Ушла Нюра – пришла Куропатова. И тоже много кого назвала.

Ушла Куропатова – пришел Дуганов. С письменным списком.

Ушел Дуганов – пришел пьяный Савичев. С уверениями, что он сам не гонит, а гонят и продают следующие... – И перечислил.

Даже Хали-Гали явился. К упомянутым добавил всех остальных, сказав в финале:

– Ну, и я гоню.

– Не боишься, дед? – спросил Кравцов.

– А чего?

– Вдруг это ты отраву изготовил? Судить будут.

– До смерти не засудят, да и старый я уже, – спокойно сказал Хали-Гали. – С другой стороны, судить в Сарайск повезут. Сам-то я сроду не соберусь. Хоть посмотрю, как там сейчас. Давно не был.

– А если выездное заседание? Суд в этом случае сюда приедет.

– Да? – Хали-Гали отхлебнул чаю, в который положил шесть кусков сахара, подумал и сказал: – Тогда я не гоню.

– А я записал уже!

– Мало ли чего тебе послышалось. А хочешь, я тебе серьезную версию скажу? – предложил Хали-Гали.

– Ну, скажи.

– Это Дикий Монах вредит! Не может он простить, что товарищей его советская власть с места согнала. Они тут до революции в пещерах жили, монахи. Всех согнали, а он остался. Он молодой тогда был, а сейчас ему сто лет с лишним. Но держится. И вредит.

– Так советской власти нет давно.

– А он знает? Он же дикий! Ты бы вот занялся делом, нашел его и сказал, что нету советской власти. Может, он успокоится. А то ведь вредит! Куприков новую сеялку вывел в поле – все диски поотлетали! Он глядь – а смазки нету. Сухо! А он его ведь все прошприцевал перед этим. Куда смазка делась? Или корову Колымагиных в овраг кто-то спихнул. И отраву он подлил, это точно!