Несгибаемый - Константин Калбазов

– Нет, не думал, – с довольной улыбкой замотал головой Петр.

– Вот и ладно. Тогда пойдем к нашему криминалисту.

– Сашенька, ты позволишь? – постучав в дверь, поинтересовался мужчина средних лет, весьма представительной наружности, в деловом костюме и с котелком в руке.

По всему было видно, что он собирался покинуть дом.

– А разве тюремщик спрашивает у заключенного разрешение на что-либо? – послышался из-за двери резкий девичий голос.

– Я так понимаю, что войти я все же могу? – сделал вывод мужчина, даже не пытаясь оправдываться в ответ на резкое высказывание.

Поэтому, больше не тратя время на переговоры, которые обещали быть бесплодными, он открыл дверь и вошел в комнату.

– Доброе утро, дочка, – поздоровался Виталий Юрьевич.

Ответом ему послужили молчание и гордо демонстрируемая спина. Дочь уже была полностью одета и не выходила к завтраку только в силу протеста. Вот такая уродилась, и ничего с этим не поделаешь. Да еще и воспитывалась без матери. Отец в дочери души не чаял и настолько ее любил, что так и не женился во второй раз. Сашенька была весьма упрямой особой с раннего детства. А еще отчаянной проказницей, если не сказать больше. Образ матери для нее был священен, а потому ни одна женщина не смогла бы ее заменить. Угу. Если коротко, то Саша попросту вила из своего папеньки веревки, если не сказать канаты.

А тут еще и это новомодное женское движение – эмансипация. Которое докатилось и до России. В молоденьких барышень словно бес вселился. Они норовили во всем превзойти парней. И, к сожалению, дочь Виталия Юрьевича не стала исключением. Да она и не могла им быть ввиду своего взбалмошного характера. Вот и курить стала, только девять утра, а в комнате уже дым. И ведь любое замечание неизменно воспринимается в штыки.

– Александра, я к тебе обращаюсь.

– Я слышу, – с нарочитой надменностью, но все же с интонацией обиды ответила девушка.

– И?

– А я должна пожелать доброго утра своему тюремщику?

– Н-да. Правы все же были те, кто говорил, что тебя нужно было пороть в детстве. Увы, теперь уже поздно, – разочарованно вздохнул отец.

– Пороть. Фи. Как это вульгарно, Виталий Юрьевич. И отдает анахронизмом. Я считала вас представителем современного общества, а не сторонником ветхой старины.

– Александра, или разговаривай со мной нормально, или… – глядя на стройную спину, затянутую в платье, и каштановые волосы, убранные в аккуратную прическу, сердито бросил отец.

– Что – или? – резко обернувшись, выпалила девушка.

– Я устал с тобой бороться, дочка, – сдулся Игнатьев.

Если бы кто-то из его компаньонов, и уж подавно конкурентов, сейчас наблюдал эту картину, то не поверил бы своим глазам. Волевой, предприимчивый и безжалостный делец с бульдожьей хваткой пасовал перед какой-то пигалицей. А иначе ее и не назвать. Невысокого роста ладная девчушка лет двадцати, с весьма милым, даже красивым лицом, обрамленным светло-каштановыми волосами.

– Значит, так, – став вдруг жестким, вновь заговорил Виталий Юрьевич. – Игнат сегодня же присмотрит тебе отдельную квартиру. Ты будешь получать триста рублей ежемесячного содержания. Этого более чем достаточно, чтобы практически ни в чем себе не отказывать. Ни копейки больше ты не получишь. Поэтому когда будешь кутить со своими экзальтированными друзьями, имей это, пожалуйста, в виду. Я не собираюсь угрожать тебе лишением наследства. Но учти, я не оставлю дело всей своей жизни в руках вздорной особы, способной пустить мои труды на ветер.

– Оставите все церкви, Виталий Юрьевич? – с язвинкой поинтересовалась девушка.

– И эту глупость я не сделаю, – отрицательно покачав головой, спокойно возразил отец. – Священники должны служить Господу и заботиться о душах своих прихожан, а не заниматься предпринимательством. Я поступлю иначе. Выпущу акции, и всяк сможет выкупить то или иное их количество. Ты также получишь часть акций, но не контрольный пакет. Так что бедность тебе не грозит, и бесприданницей ты не будешь. Но изгадить мой труд у тебя не получится. Вырученные же от продажи акций средства я пущу на расширение производства.

– Папа, ты не сделаешь этого!

– Почему? Потому что моя дочь спит и видит, когда я умру, чтобы полностью перепрофилировать производство под свои взгляды? И потом, где вы потеряли Виталия Юрьевича, милая барышня?

– Папа…

– Помолчи. Девочка, ты с самого детства вьешь из меня веревки, но даже понятия не имеешь, что я за человек за пределами дома и чего стоит мое слово. Так что не сомневайся, я сделаю так, как сказал.

– Я в этом и не сомневаюсь. И чего стоит твое слово, я прекрасно знаю. Но ты не прав. Я не желаю твоей смерти. И никогда этого желать не буду. Если ты так говоришь, то это ты совершенно меня не знаешь. Или принимаешь за… за… Я даже не знаю, за кого, – чуть ли не в отчаянии едва не выкрикнула девушка.

– Но насчет перепрофилирования производства ты ничего не сказала, – ткнув в нее указательным пальцем, произнес отец.

– Потому что я считаю себя правой. Верховцев…

– Твоего Верховцева убило его же изобретение, – отмахнулся Игнатьев. – Мало того, что сам отправился на небеса, так еще и семья осталась без средств к существованию. Ну работал себе и работал, к чему было связываться с этой опасной игрушкой?

– Но папа, двигатель внутреннего сгорания вовсе не опасен. Да, он шумный, но взорваться…

– Ты так в этом уверена?

– Абсолютно.

– А как же тогда мнения авторитетных ученых?

– Это все чушь. Было время, когда такие же авторитеты утверждали, что длительное движение со скоростью тридцать верст в час приведет к летальному исходу. Однако сегодня мы наблюдаем скорости в два и три раза большие, дирижабли перекрывают этот потолок в четыре с лишним раза, самолеты в пять, однако никакого негативного влияния нет. И потом, это скорее паровые котлы склонны к взрывам.

– Глупости. За четыре года войны на полях сражений были задействованы сотни тысяч паровых машин, и за все время не было зафиксировано ни одного взрыва котла. Я имею в виду без внешнего воздействия. А взорвавшийся двигатель внутреннего сгорания – налицо. Причем это уже не первый случай.

– Этого не может быть. Я уверена, что это просто заговор промышленников, которые всячески не желают появления конкурентов.

– То есть и я тоже состою в этом заговоре?

– Нет. Тебя к их числу я отнести не могу. Потому что ты занялся производством автомобилей и паровых машин к ним только в годы войны, – покачав головой, возразила девушка.

И это чистая правда. Виталий Юрьевич входил в число тех промышленников, которые налаживали производство уже после начала войны. До этого он был купцом и водил баржи по Волге. Ну, не сам, конечно. У него имелось четыре парохода и дюжина барж.