Хохмач - Эд Макбейн

– Большинство людей обычно интересуются этим, – сказал Карелла.

– А я – не большинство, – резко бросила она. – Я – это я. Лотта Констэнтайн. У вас же все разложено по полочкам. Вот и радуйтесь тому, что у вас там вместо мозгов настоящая электронно-счетная машина. Вы ведь так рассуждаете: нажал нужные кнопки, вставил дискету, раз-раз – и готов правильных ответ. Вы вот являетесь сюда неизвестно откуда и заявляете мне о том, что Джонни мертв, а потом задаете кучу дурацких вопросов и еще объясняете мне, как большинство людей реагирует на это. А я вам говорю, мистер, не знаю как вас там, что можете проваливать к чертовой матери со всеми вашими раскладками и полочками! Большинство двадцатидвухлетних девчонок никогда не влюбятся в человека шестидесяти шести лет – да, да, ему шестьдесят шесть – и нечего глазеть на меня, изображая изумление. Именно столько лет было Джонни! Поэтому перестаньте мне здесь талдычить о том, что сделало бы большинство людей; да по мне вы хоть перетопите это большинство или повесьте их всех вверх ногами – я и пальцем не шевельну, потому что плевать мне на большинство!

– Он был убит выстрелом из охотничьего ружья с близкого расстояния, – сказал Карелла, пристально вглядываясь в ее лицо. Но оно оставалось неподвижным, не отразив ни тени эмоций, никаких движений души.

– Ну хорошо, – сказала она, – значит, он был убит выстрелом из охотничьего ружья с близкого расстояния. И кто же это сделал?

– Мы пока не знаем.

– Я этого не делала.

– Никто и не говорит, что это сделали вы.

– В таком случае, какого черта вы оказались здесь?

– Пока что мы пытаемся всего лишь выяснить личность убитого, мисс Констэнтайн.

– Ну вот вы и установили его личность. Убитый был Джоном Смитом.

– Ну вы, наверное, и сами понимаете, что такие сведения не очень-то помогут нам. Правда, мисс Констэнтайн? Имя-то уж слишком заурядное.

– А чего вы тут душу мне выматываете? Черт побери, это же его имя, а не мое, и не я его придумала.

– А он никогда не называл вам своего настоящего имени?

– Он представился мне Джоном Смитом.

– И вы поверили.

– Да.

– А если бы он сказал вам, что его зовут Джоном Доу?

– Послушайте, мистер, я поверила бы ему, даже если бы он назвал себя Иосифом Сталиным. Ну, и что вы на это скажете?

– Неужто это было так здорово и прямо сразу? – спросил Карелла.

– Именно так оно и было.

– А чем он зарабатывал себе на жизнь? – спросил Карелла.

– Он не работал уже. Получал какую-то небольшую пенсию или социальную страховку.

– А как же форма?

– Какая форма? – впервые на лице Лотты Констэнтайн отразилось удивление.

– Форменная одежда. Та, которую кто-то снял с него и засунул в печь для сжигания мусора.

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

– Вы никогда не видели его в форменной одежде?

– Никогда.

– А была ли у него какая-нибудь работа? Ну, прирабатывал он где-нибудь в дополнение к пенсии? Может, он был лифтером там или еще кем-нибудь?

– Нет. Иногда я... – она прервала себя.

– Да?

– Нет, ничего.

– Вы давали ему деньги? Именно это вы собирались сказать?

– Да.

– А где он жил, мисс Констэнтайн?

– Я... я не знаю.

– Как это так, неужто вы...

– Я не знаю, где он жил. Но он... но он часто приходил сюда.

– И оставался здесь?

– Иногда и оставался.

– И как долго?

– Ну... самое большее... он тут оставался, это было, когда он пробыл здесь две недели.

– Питт знает об этом? Лотта пожала плечами.

– Не знаю. А какая разница? Я – хороший постоялец. Я живу безвыездно в этом отеле целых четыре года – с первого же дня, как приехала сюда. И какая кому разница, если старый человек... – она оборвала начатую фразу и снова поглядела прямо в глаза Карелле. – И нечего пялить на меня глаза, будто я вам Лолита или еще там кто-нибудь. Я любила его.

– И он никогда даже не упоминал при вас о форменной одежде, так ведь? И не говорил ни о какой работе?

– Он говорил о каком-то дельце.

– И что же это было за дельце? – спросил Карелла, наклоняясь к ней поближе.

Девушка уселась поудобнее.

– Он не говорил, в чем оно заключается.

– Но он упоминал о каком-то деле?

– Да.

– Когда это было?

– Когда мы в последний раз с ним виделись.

– А что конкретно он тогда сказал?

– Он только упомянул вскользь о том, что у него намечается какое-то дельце с глухим.

Они сидели сейчас в глубоких мягких бархатных креслах, в богато убранном вестибюле за низким кофейным столиком, и вдруг показалось, что вокруг воцарилась мертвая тишина.

– С глухим? – спросил Карелла.

– Да.

Он глубоко вздохнул.

– А кто этот глухой?

– Я не знаю.

– Но у Джонни было какое-то дело с ним, правильно?

– Да. Это он так сказал. Он сказал, что у него намечается какое-то дело с глухим, и что он скоро здорово разбогатеет. Он собирался... Мы собирались обвенчаться с ним.

– Значит, глухой, – проговорил вслух Карелла. Потом он тяжело вздохнул. – Где я могу отыскать вас, мисс Констэнтайн, если вдруг возникнет срочная необходимость увидеться с вами?

– Либо здесь, либо в клубе “Гарем”.

– А что вы там делаете?

– Я работаю там. Вожу по залу тележку и продаю сигареты. Вот там-то мы и встретились с Джонни, в клубе.

– Он купил у вас сигареты?

– Нет. Он курит... он курил трубку. Я продала ему табак для трубки.

– Морской? – спросил Карелла. – Этот сорт табака называется “Морской”?

– Д-да, а что... Откуда вы...

– Позвольте дать вам мою визитную карточку, мисс Констэнтайн, – прервал ее Карелла. – Если вы припомните что-нибудь еще, что может помочь следствию, позвоните мне, пожалуйста, хорошо?

– А что именно?

– Простите, не понял...

– А что, по-вашему, я должна припомнить, чтобы потом позвонить вам? И откуда мне знать, что для вас может быть полезным, а что – нет?

– Ну, например, любая информация об этом глухом очень помогла бы...

– Я о нем больше ничего не знаю.

– Или, например, если вдруг вам вспомнится, что еще говорил Джонни об этом дельце, которое...

– Я уже рассказала вам все.

В ответ Карелла лишь молча пожал плечами.

– Так, может, вернуть вам вашу визитную карточку? – спросила Лотта Констэнтайн.

Этот вечер глухой решил отметить поторжественнее. Возможно, что поводом послужил его успех в кафе-мороженом, расположенном сразу же за строительной площадкой. А может быть, он отмечал завтрашнее событие и, как бывалый генерал, поднимал символический тост за предстоящее сражение.

Этот символический тост в данном случае был посвящен приглашению девятнадцатилетней девушки с немалыми достоинствами, причем отнюдь не интеллектуального порядка.

Однако глухой, как вы наверняка уже догадались, был человеком весьма экономным и всегда точно знал, что он хочет. В этот вечер он не был расположен вести научные дискуссии и математические споры. Не интересовали его и душеспасительные беседы с особами прекрасного пола о возвышенных стремлениях, духовных запросах, тяге к независимости и равенству этих особ и, уж тем более, об их борьбе за более полное раскрытие своей личности. Намерения его были значительно проще и скромнее: он просто хотел переспать с хорошей бабенкой. И выбирал он партнершу примерно так же, как намечал бы место очередного ограбления. Он недели две присматривался к ней, пораженный ее несомненной красотой: она была брюнеткой с огромными глазами, полным чувственным ртом и высокой грудью. Даже скрытая под форменным нарядом официантки, грудь ее выглядела упругой и соблазнительной. Ноги у нее тоже были что надо – длинные, изящные и гладкие.

Однако сами по себе юность и красота, как считал глухой, еще не обещали всего того, что ждут от хорошего партнера в постели. Поэтому он продолжал внимательно приглядываться к девушке. Он заметил, что черные и яркие ее глаза поглядывают на окружающих весьма вызывающе, и что вызов этот обращен к каждому мужчине, который входил в ресторан. Он бил несколько удивлен такой откровенностью девятнадцатилетней девушки и попытался по достоинству оценить это ее качество.

Ему совсем не улыбалось оказаться в постели с нимфоманкой. Он прекрасно знал, что чувство наслаждения может возрастать до бесконечности, если оба партнера испытывают его одновременно, и у него вовсе не было желания иметь дело с ненасытной женщиной. С другой же стороны, ему не хотелось связаться и с неискушенной невинностью, с девушкой, которая превратит этот долгожданный вечер в нелепость с потоками пота, крови и слез. Вызов же в глазах девушки означал, что у нее уже были обладатели, они могут быть и в дальнейшем, а кроме того, вселял надежду, что на обладание ею стоит потратить и время, и усилия – нужно только достойным образом встретить бросаемый ею вызов. Довольный сделанными наблюдениями, он продолжал следить за ней.