Экзамен по социализации - Оксана Алексеева

Они и не думали сразу же столкнуться с кем-то из Первого Потока, гарцующим по коридорам. Не найдя вообще никаких зацепок, они решили задержаться там, где им понравилось. И оставалась вероятность, что оставивший сообщение наведается сюда позже.

Жизнь моя менялась в корне и слишком быстро. После того, как Макс насильно отсадил от меня Белова, ругаться с тем стало просто как-то несподручно. Он, кстати, тоже заметно остыл — возможно, что наше пребывание в одной компании все же снизило степень его ненависти ко мне, или он не хотел портить отношения с близнецами. Не только он — никто не хотел портить отношения с близнецами, а это значит, что меня просто продолжали игнорировать, но никаких активных действий ко мне больше никто не применял. Я даже начала ходить в общую столовую и больше не боялась одна пройти по коридорам. Слишком быстро все изменилось в лучшую сторону. Думаю, именно это и повлекло за собой мои дальнейшие ошибки. Дело в том, что в последние два года я привыкла себя во всем ограничивать, к беспросветному одиночеству; но в течение этого времени во мне взрослела девушка со своими желаниями. Я хотела быть, как все — гулять с друзьями, получать внимание от мальчиков, обсуждать с кем-то свои дела. И очень часто плакала не из-за физических, а именно моральных страданий, проклиная мимо проходящую жизнь. А неудовлетворенные желания не исчезают — они ждут своего часа, зреют, чтобы потом вылиться в гипетрофированной форме. Поэтому я почти сразу ощутила эйфорию от этих изменений, пытаясь компенсировать все упущенное.

С Мирой отношения становились все более близкими — каждый день мы шли домой вместе, очень много времени проводили рядом. Едва расставшись, я тут же снова набирала ее номер, чтобы обсудить очередное мелкое событие. Уверена, что я была немного навязчива, но Мира ничем не демонстрировала свое недовольство. Она была очень странной, и наверное, только поэтому принимала всю меня — со всеми достоинствами и недостатками. Мы часто ходили с ней по магазинам, когда Макс и Белов оставались на тренировки по баскетболу, или в кино, или в кафе. Даже посещение школы теперь стало радостью — я будто не могла остановиться, отвоевывая обратно свое место в пространстве. Например, не стала на уроках физкультуры сторониться остальных по старой привычке, садилась прямо в центре лавки, когда парни играли, в душ шла первая — я будто даже провоцировала их: ну же, только подайте голос протеста! Я и без Танаевых вас тут всех в щепки разнесу! Это сложно объяснить, но одноклассники будто подсознательно это чувствовали и не нарывались. Со временем даже прекратились шепотки за моей спиной. Да, они и сейчас, наверное, могли бы бросить мою обувь в унитаз или сказать что-то унизительное — я бы снова могла стать пострадавшей, но уже никогда — жертвой. Вот в чем отличие, оказывается. Но они и этого не делали. А может, Мира была права, и всем уже давно эта травля надоела? И после того, как даже Белов покинул поле боя, остальные окончательно потеряли интерес.

Макс относился ко мне ровно, но уже без той полной отстраненности, что была раньше или наблюдалась по отношению ко всем другим одноклассникам. Я точно знала, что это просто его поддержка Миры случайно затрагивает и меня. И если бы завтра мы с Мирой рассорились, то он тут же бы и забыл мое имя. И все равно меня полностью устраивало его молчаливое покровительство, хоть теперь оно уже и не требовалось. Кстати, девочек, злобно глядящих Максу вслед, в школе уже было несколько. Его это не тревожило, почему должно было тревожить меня?

В этом новом идеальном мире, естественно, должна была присутствовать и цистерна дегтя, иначе бы я просто сошла с ума от его идеальности. Белов, конечно, тоже постоянно находился поблизости — близнецы относились к нему точно так же хорошо, как и ко мне. Поэтому я терпела совместные посиделки и ленивые перепалки, благодаря жизнь за все остальное. Кстати, Мира тут же и рассказала ему о любопытном «сдвиге» своего брата, стоило тому только прямо об этом спросить.

Мама моя повела себя несколько странно — до недавнего времени переживающая из-за моего вечного затворничества, она почему-то и не обрадовалась моей внезапно появившейся общительности. Потребовала даже знакомства с новыми друзьями. Я привела подругу на обед, а мама, по всей видимости, была очень удивлена, увидев сногсшибательную красавицу в пальто от Армани вместо ожидаемой забитой девочки в рваном свитерке с чужого плеча. Мама, в отличие от меня, не постеснялась и задавать вопросы о детдоме, и в итоге была более чем удовлетворена результатами собеседования. Правда, вечером спросила меня о другом:

— А брат ее почему не пришел?

— Да я не знаю… Я предлагала, мам, честно! Но они с Беловым по своим делам поехали. Что ж ему — всю жизнь за сестрой таскаться? — я не кривила душой, просто удивилась этому вопросу. В конце концов, общалась-то я в основном с Мирой. Макс незримо и почти неосязаемо только физически присутствовал.

— Доча… просто я думаю, что этот Максим тебе нравится… А иначе, с чего вдруг такой ажиотаж вокруг них?

Я искренне расхохоталась. Ну придумает же любимая моя мамуля!

— Нет, мам! Но я его обязательно приведу, чтобы ты успокоилась.

Однако же после визита Танаевых в полном составе через несколько дней, во время которого Макс молча поглощал еду и односложно отвечал на вопросы, моя неумная родительница почему-то не успокоилась. Хоть больше ничего такого и не говорила, но требовала все больше и больше подробностей о каждой нашей встрече. Это выдавало ее тревогу за меня, но я-то знала, что тревожиться совершенно не о чем. Все дело было в том, что она просто всего не знала… Поэтому я и решилась наконец-то ей рассказать — как в девятом классе я подвела всех, как потом надо мной смеялись и никто со мной не разговаривал. Без подробностей, которые расстроили бы ее еще больше, просто прошлась «по поверхности» — и без того слишком сильно ее удивив таким длительным молчанием и вызвав к себе только усиление внимания с ее стороны. Но теперь она вместе со мной была благодарна Танаевым за то, что они вытащили меня из этой ямы. Совместные ужины с моими друзьями у меня дома стали уже еженедельной традицией, а отцу они вообще оба понравились.

Вот как, оказывается, живут нормальные люди? Как же это просто, весело и приятно.

Мы возвращались домой вечером от близнецов вчетвером. К сожалению, Костя тоже пошел со всеми меня провожать. Решили прогуляться пешком, раз уж октябрь, переваливший через середину, даже и не думал морозничать. Мы с Мирой болтали, когда у Макса затрещал сотовый. Он остановился, чтобы ответить. До сих пор я думала, что им не с кем разговаривать, но и Мира как-то сразу заметно напряглась и подошла к брату:

— Всё?

Тот кивнул. Она неожиданно обняла его, заставив опустить голову себе на плечо.

— Сочувствую. Он… был хорошим человеком. На похороны не получится…

Сам Макс не выглядел расстроенным, но я и не знала пока, как у него выражается плохое настроение. Было очевидно, что умер какой-то их знакомый. Мы с Беловым тоже подошли к ним.

— Мирамакс, — начал Белов тихо. — Это кто-то близкий? Что случилось?

Мира отпустила брата и повернулась к нам:

— Да. Умер приемный отец Макса. Вы нас простите, мы пойдем домой.

— Конечно… — было бы верхом бестактности сейчас спорить.

Я взглянула на Белова. Тот, конечно, тоже был не в лучшем настроении.

— Пошли, Николаева, провожу уж тебя. А то если тебя кто изнасилует, Танаевы меня потом прикончат.

У меня сейчас не было желания спорить или препираться. Я просто шла по едва освещенной аллее, а Белов плелся рядом.

— Ты знала, что у Макса был приемный отец? — поинтересовался Костя.

— Нет, — для меня это тоже стало шоком, почему я и решила ответить.

Еще через несколько минут:

— Слушай, я точно где-то читал, что нельзя усыновлять только одного ребенка, если у него есть родные брат или сестра! Уж тем более — близнец!

Я остановилась, сейчас проигнорировав свое отношение к собеседнику.

— Да, точно. А Мира сказала не «наш приемный отец», а «Макса»… Может, просто оговорилась? Или я даже не знаю…

Белов задумчиво глядел в сторону, соображая.

— Там у них с этим детским домом вообще много непонятного. Заметила, что о чем-то, даже вроде бы личном, они говорят спокойно, но на некоторые вопросы не отвечают никак?

— Ну, может, там что-то еще более личное, — я пыталась оправдать скрытность своих друзей, но понимала, что Костя прав. — Хотя все их разговоры о детдоме всегда сводились только к последним шести годам… Про детство мне лично не удалось узнать вообще ничего. И даже то, почему они пропустили год учебы.