Тайны великих открытий - Александр Помогайбо

Труды Максвелла широко изучались в университетах царской России — и не только в части чисто физических выкладок, но и в части методики преподавания, методики формирования образов физических явлений у студентов. Жуковский, к примеру, диктуя своим студентам формулы, стремился представить и их "геометрическую" форму.

Он писал: "…часто запоминаются формулы без усвоения стоящих за ними образов. Как это ни кажется странным, но одним из затрудняющих вопросов является иногда вопрос о значении то или другой буквы в бойко написанной формуле. В этом отношении геометрическое толкование… всегда приносит пользу. Если формулы и подстановки некоторыми из изучающих легко запоминаются, то так же скоро они исчезают бесследно из памяти; но раз усвоенные геометрические образы, рисующие картину рассматриваемого явления, надолго западают в голову и живут в воображении изучающего".

О результатах педагогических методов Жуковского мы можем не говорить — они очевидны. Постараемся рассмотреть образы подробнее, причем не только "геометрические".

Первыми образами, с которыми имеет дело еще слепой новорожденный, являются эмоциональные — хорошо, плохо, приятно, больно, страшно и т. д. Содержимое эмоциональных образов формирует так называемую "аффектную память". Этот вид памяти наблюдается даже у червей. Получив несколько раз удар током, черви перестают поворачивать в опасном направлении.

Обычно раннее детство до 4–5 лет человек не помнит, но Шерешевский, человек с феноменальной памятью, описанной А.Р. Лурией в книге "Маленькая книжка о большой памяти", смог воспроизвести свои ощущения в младенческом возрасте, и они носят ярко выраженную эмоциональную окраску: "Мать я воспринимаю так: до того, как я ее начал узнавать, — "это хорошо". Нет формы, нет лица, есть что-то, что нагибается и от чего будет хорошо".

Эмоциями окрашены и первые воспоминания психоаналитика К. Юнга:

"Одно воспоминание, вероятно самое раннее в моей жизни, проходит передо мной и в действительности кажется довольно туманным. Я лежу в детской коляске, в тени дерева. Стоит чудесный, теплый летний день, небо голубое, и золотистый солнечный свет проникает сквозь зеленую листву. Верх коляски поднят. Я только что начал чувствовать красоту дня, и мне неописуемо хорошо".

Все следующие ранние воспоминания Юнга также эмоционально окрашены:

"У молока приятный вкус и характерный запах… Чудесный летний вечер… Озеро казалось огромным, и эта водная гладь доставляла мне неизъяснимое наслаждение…"

Именно эмоции выделяют для нас какой-либо предмет из окружающего мира. Эмоции выражают потребность, а мир мы делим именно по своим потребностям.

Не секрет, что если изучаемый предмет вызывает положительные эмоции, он воспринимается куца лучше. Максвелл объяснял это так:

"…При обучении большая часть утомления часто возникает не от умственных усилий, с помощью которых мы овладеваем предметом, но от тех, которые мы тратим, собирая наши блуждающие мысли, и эти усилия были бы гораздо менее утомительными, если можно было бы устранить рассеянность, нарушающую умственную сосредоточенность.

Поэтому-то человек, вкладывающий в работу всю свою душу, всегда успевает больше, нежели человек, интересы которого не связаны непосредственно с его занятиями".

По своей природе эмоциональные образы определяются деятельностью нервно-эндокринной системы, тесно связанной с высшей нервной деятельностью и глубинными подсознательными установками — стремлением выжить, самоутвердиться, к достижению цели, к гармонии, комфорту, потребностью в игре и так далее. Если результаты деятельности человека соответствуют этим глубинным установкам, мозг через эндокринную систему дает определенные сигналы — радости, удовольствия и т. п.

Надо сказать, эмоции удивительно мало исследуются российскими психологами — и почти совершенно не используются в российском образовании; а между тем эмоции — это не какой-то рудимент, доставшийся от животного мира, а равноправный, если не главный элемент мыслительного процесса. Лейбниц высказывался по этому поводу весьма категорично:

"Чувства нам необходимы, чтобы мыслить, если бы у нас не было чувств, мы не могли бы думать".

Н. Винер прямо связывает свое мышление с эмоциями:

"Почти любое мое переживание в какой-то степени отражает ту или другую математическую ситуацию, которая мне еще не ясна и еще не успела вылиться в конкретные формулы".

Эмоции крайне важны при обучении — они как бы дают памяти сигнал, что входящая информация жизненно важна и ее надо запомнить.

Если вы хотите запомнить что-либо, мысленно преобразовывайте текст, делайте его ярким, снабжайте это эмоциями. Армянин Самвел Гарибян внесен в книгу рекордов Гиннеса как обладатель самой хорошей памяти на Земле. Он запоминал 1000 слов, произвольно выбранных из десяти иностранных языков, включая арабский, кхмерский, дари, английский, немецкий и т. д. Интересно, что с детства он обладал вполне заурядной памятью, но когда он учился в институте, врачи запретили ему читать к писать, так что лекции пришлось запоминать сразу. Это заставило Гарибяна выработать свою систему запоминания. Позднее он объяснял основу своей системы следующим образам:

"Главное — научиться активизировать свою память через эмоции. Представьте себе автомобиль на скользкой дороге.

Чтобы он перестал буксовать и поехал, ему нужно поставить на колеса шипы или цепи. Тогда он выедет из любой грязи и ледяной корки. Вот такие сюжетные интеллектуальные шипы и цепи я и придумываю. Вспоминаются они — вспоминаются и связанные с ними слова…"

Читателю наверняка будет полезно запомнить этот алгоритм — вспоминая какой-либо образ, следует попытаться оживить в памяти эмоцию, которую этот образ сопровождал. Запоминая же что-либо, следует вызвать в себе сильные эмоции.

Хотя эмоции — это врожденное качество, тем не менее это качество имеет колоссальный потенциал для совершенствования. В этом автор данных строк убедился совсем случайно, когда рассматривал фотоальбом японского фотографа. Альбом был посвящен одному-единственному, довольно заурядному холму… но ничего красивее этих фотографий автор в жизни не видел никогда. Холм на восходе и на закате, выглядывающие из-под снега первые цветы, холм на фоне чистого неба и перистых облаков, холм в фейерверке деревенского праздника — и так далее; поражал буквально каждый из ста снимков. Конечно, автор этих строк мог видеть нечто подобное — но понять, КАК это красиво, выделить эту красоту снимками смог именно японец, в силу традиций синтоизма с его культом красоты и традиций дзен-буддизма с его умением находить красоту в будничном.

Красоту многих проявлений жизни люди часто не видят, потому что их этому просто не научили. В той же Японии чайная церемония служит воспитанию эмоциональной сферы человека. Само вхождение в специальное помещение для чаепития символизирует оставление своих забот за пределами домика. Человек как бы "опустошает" себя — для чего? Для того, чтобы полностью наполнится красотой икебаны, расположенной в чайном домике. Эта икебана обычно бесхитростна — но когда вы "опустошили" себя, ее эмоционального впечатления более чем достаточно. Бесхитростность даже имеет свой смысл — красоту надо видеть в малом.

Может оказаться, что в чайном домике икебаны нет — но есть глиняные чашки, есть старый кофейник. Можно любоваться ими — искусством гончара, даже следом от его пальца. Человек, который способен видеть прекрасное в малом, в большой жизни — просто счастливый человек.

Конечно, описываемая церемония — это все же чисто японский ритуал, тесно связанный с религиозными истинами дзен-буддизма, однако саму идею — воспитания эмоций, развития эмоциональной природы, нам полезно перенять. Наша школа на уроках рисования делает упор на копирование внешней формы предмета, тогда как в Японии существует ритуал "любования" — то есть эмоционального восприятия красивого предмета. В Китае простые крестьяне в определенный период времени оставляют свои дела, чтобы полюбоваться цветением "мэй-хуа" — дикой вишни. Даже в рациональных Соединенных Штатах существует традиция отправляться с семьей полюбоваться красками осенней листвы.

Когда в начале 2000 года Россию посетил А. Пакмон, глава Парижской академии художеств, он дал интервью газете "Иностранец":

"Сегодня я побывал в Институте имени Сурикова, вашей, как я понимаю, самой известной художественной школе. Я был потрясен. Здание, как мне показалось, не ремонтировали с тех пор, как его построили… Находясь в нем, теряешь энергию. Идя по этим тусклым коридорам, перестаешь понимать — а зачем здесь кого-то учить? Зачем здесь пытаться стать художником?.. Работы студентов Суриков-ского института меня озадачили: я до этого редко видел такое сочетание художественного мастерства — да, рисовать они умеют — и художественного и интеллектуального убожества".