Перемена мест - Андрей Кивинов

– За счет заведения.

– Неужели? – удивился Золотов.

– Это наш местный обычай, – лучезарно улыбнулась она.

Вячеслав Андреевич, разумеется, не поверил, но коньячок пригубил и канапе в рот отправил.

Как оказалось, ботинки тоже достались Золотову «за счет заведения». То есть – великозельских налогоплательщиков. Новоявленный Антон Романович смущался и совершенно искренне пытался за обувь заплатить наличными из чужого бумажника, но Ланцов, свято помня наказ мэра, не позволил:

– Антон Романович, ну какие деньги? Это подарок. Носите на здоровье! Если вам понравились, то и нам приятно. А мы для вас коттеджик подготовили. Подумали, что в гостинице будет не очень удобно. Захочется расслабиться спокойно после рабочего дня, а там какой отдых?

Дорога до коттеджного поселка заняла сорок минут местного времени. Именно местного, потому что в той же Москве по нормальной дороге на это ушло бы вдвое меньше. Правда, в самом поселке к дороге претензий не было. Чистейший натуральный асфальт без примесей.

Едва столичный представитель с Ланцовым скрылись за дверью двухэтажного «коттеджика», оставшийся в машине Кишка вынес недовольный вердикт:

– Козел, похоже. По роже видно. Понты одни. Не успел приехать – ботинки подавай! А завтра что, «лексус» подарить попросит?

– Не наше дело, – отрезал старший в этой паре Леший. – Потребует «лексус» – нароем ему «лексус».

– И еще в пять утра из-за него вставать, – широко зевнул Кишка. – Охотник он, блин. Чтоб его медведь задрал.

– Другого пришлют, – осадил Леший, – а этот, говорят, нормальный. Сговорчивый.

В коттедже Иван Михайлович, словно экскурсовод, провел гостя по комнатам, с гордостью продемонстрировал забитый свежей снедью холодильник, потом заикнулся про охоту.

– Куда? Какую охоту?

– Настоящую, нашу, – подняв палец к потолку, провозгласил Ланцов. – Великозельскую! Слышали мы, вы большой любитель.

Должно быть, многие привычки Антона Романовича Золотову еще предстояло узнать. А он был по природе человеком мирным, об охоте имел довольно смутное представление. Никогда в жизни его раньше не посещало желание убивать безвинных зверушек.

– Ну да. Только у меня ни одежды, ни ружья, – попытался отговориться он. – Не взял с собой, не подумал.

– Все подвезем, не беспокойтесь, – бодро отрапортовал Ланцов. – «Зауэр» с оптикой подойдет? Или «Ремингтон» предпочитаете?

Оба эти слова Золотов слышал впервые в жизни. Какие уж тут предпочтения? Все равно. Совершенно. Ни то ни другое в руках не держал и, как это правильно делать, не знал. Последний раз по молодости в тире из мелкашки стрелял. Больше мазал, чем попадал.

– Да мне, в общем, все равно…

Вернувшийся в машину Ланцов деловито распорядился, доставая из кармана толстую пачку перетянутых резинкой купюр:

– Сейчас дуете в охотничий, закупаете что надо. Водку, коньяк, вино, закусь… Камуфляж, сапоги… не знаю что еще. Короче, все берите!

– Да как мы сапоги?.. – Кишке было западло заезжему москвичу сапоги покупать. Не пацанское это дело! Если так дальше пойдет, то и «лексуса» не хватит – самолет попросит. Вконец оборзели, а еще из Следственного комитета! – Мы ж даже размеров не знаем…

– Нога у него сорок третьего, не перепутайте! По дороге поедете, возьмите с собой кого-нибудь по комплекции похожего, на него примерите. Первого попавшегося, но похожего, усекли? Потом в разрешительную, у Василича ружья возьмете. Он знает – даст.

Ланцов на глаз отделил от пачки купюр треть, протянул Лешему. Подумал, вздохнул и добавил еще немного. Дело-то архиважное, как вождь мирового пролетариата говорил.

– Утром все отвезете на Заречный кордон, к Коле, егерю. Он будет ждать. Только поаккуратней с ним, не провоцируйте. А то у него двадцать лет командировок.

Ланцов красноречиво сложил пальцы решеткой, поглядел через них на свет.

– А че, нормального нету? – недовольно уточнил Леший.

– Где я тебе егеря с гуманитарным образованием найду?! Умник! К тому же медведи сейчас только у него. Поехали, сначала меня в мэрию кинете. Да, про девочек не забудьте. Какая охота без бани?

Вячеслав Андреевич же, даже не догадывающийся о том, какой всесторонней заботой окружен, оставшись один, первым делом позвонил в Москву. Овалову. Друг ничем не обрадовал. Подтвердил, что в столице пока лучше не появляться. Младший Пронин из изолятора папе звонит, плачет. Слепень ярится, дело стоит на месте. Овалова тронуть не могут, адвокат все-таки должен быть целым и невредимым. Хотя бы с виду. Слепень решил коней на переправе не менять. А до Золотова доберутся – могут отыграться.

Воображение услужливо нарисовало Вячеславу Андреевичу картину возможных разборок в стиле девяностых. Как в дешевых сериалах, там присутствовали раскаленные утюги, полиэтиленовые пакеты на голове, паровые батареи на груди. Нет уж, надо быть последовательным – Золотов решил, что будет до последнего строить из себя Антона Романыча – даже на охоту пойдет! – но в Москву пока ни ногой.

– Ты в больницу съездил?

Вдруг настоящий Антон Романыч в это время в себя пришел? Совсем некстати было бы. Может, он мужик хороший и дай Бог ему здоровья, долгих лет жизни, но пускай пока без сознания полежит. А то неприятная ситуация может сложиться. Что тогда, из Великозельска бежать? А куда? Ему без документов даже билет не продадут, в гостиницу не поселят. Нет, лежи, Антон Романыч, отдыхай пока.

Хоть одна приятная новость – Овалов успокоил: мужик, доставленный в больницу, в сознание пришел, но ни черта не помнит.

– Даже имени своего, прикидываешь? Надеюсь, не ты его так приложил?

– Не парься – не я.

Что ж, по крайней мере, обворованный следователь пока шум не поднимет. Конечно, его будут искать свои… Стоп. А зачем его искать? Он же в Великозельске! Жив, здоров, работает… Золотов немного успокоился, от души пожелал попутчику по скорой подольше пребывать в беспамятстве и занялся делами, не терпящими отлагательства. Сложил в пакет китель Плетнева, вышел на улицу, поймал частника и попросил довезти до какого-нибудь крупного универмага, который, как выяснилось, был в городе единственным.

Там, как он и предполагал, нашлась будка для мгновенных фотографий. Золотов прямо в будке надел китель, сфотографировался, купил в канцелярском отделе клей и ножницы и на том же частнике вернулся домой.

Откушав для вдохновения дорогого коньяка из обнаруженных в коттедже запасов, закусив балыком, занялся еще одним подсудным делом – подделкой документов. Эх, статьей больше, статьей меньше!

Вскоре с фото на удостоверении Плетнева смотрел на мир Слава Золотов.

Если не вглядываться, то совсем незаметно, что оно приклеено сверху. Теперь бы к новому имени привыкнуть. И перестать отзываться на Славу.

Настоящий Антон Романович Плетнев в этот день тоже фотографировался. Неугомонная врачиха в белом халате навела на Плетнева маленький аппаратик и нажала на кнопку. Аппарат тихо зажужжал, и в глаза больному ударила вспышка света.

Плетнев не испугался. Остатки разбитой памяти местами функционировали. Он помнил, что эта штука называется фотоаппаратом, а женщина его фотографирует.

– Ну вот, хорошо, – одобрила она получившийся снимок, – разместим на нашем сайте. Возможно, вас кто-нибудь узнает.

Дама отложила в сторону фотоаппарат, достала из пластиковой папки стопку крупных фотографий, устроилась рядом с Плетневым на стуле. Принялась показывать по одной. Зачем-то ей нужно было, чтобы Плетнев узнал запечатленных на фото мужиков.

С первого снимка на Плетнева глядел какой-то допотопный курчавый тип с мощными бакенбардами. В похожем на накидку плаще.

– Узнаете?

Плетнев тупо смотрел на фото и не узнавал.

– У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… – подсказала доктор. – Ну? Кто это?

Она пыталась помочь, но Плетнев лишь отрицательно покачал головой. Мимо.

– А этот? – Она запела: – Зайка моя, я твой зайчик…

Плетнев растерялся: никакого зайчика на фото не было, а был фактурный красавец с волоокими глазами.

– Киркоров… – шептал сосед по палате.

Плетневу показалось, что женщине очень хочется, чтобы он узнал красавца.

Плетнев поднял на нее ясные глаза и виновато покачал головой.

– Ну а этот? – Доктор протянула пациенту решающий аргумент – портрет президента страны.

Плетнев внимательно разглядел мужика с обширными залысинами, высоким умным лбом и пронзительным взглядом. Никого тот ему не напомнил. Плетнев лишь отметил для себя, что пиджак у мужика хороший, сидит как влитой. И еще знакомое с детства слово вдруг само собой всплыло в ушибленной голове:

– Папа?

Докторша обреченно убрала картинку.

– Да, в каком-то смысле, папа. Но не ваш…