В огне повенчанные. Рассказы - Иван Лазутин

— Ну что… Двенадцать орудий — это сила! — словно рассуждая сам с собой, сказал командир полка и на некоторое время замолчал, глядя перед собой на толстые бревна наката. — Теперь слушайте мой приказ. — Раненый лежал молча, с закрытыми глазами. Потом ладонью провел по лицу, открыл глаза и глубоко вздохнул. — Связи с дивизией мы не имеем. Где она — штаб не знает. На прорыв к своим пойдем самостоятельно. Перед тем как выходить на прорыв — выпустим все снаряды по аэродрому под Витебском. Сегодняшняя разведка доложила, что на немецком аэродроме под Витебском больше сотни тяжелых бомбардировщиков и истребителей. Весь вчерашний день с утра до вечера к аэродрому двигались колонны машин с бомбами. — Подполковник встретился взглядом с начальником штаба полка майором Лоскутовым. — Координаты дислокации аэродрома у кого?

— У меня, товарищ подполковник, — сказал майор Лоскутов, стоявший в ногах у раненого командира.

— Приказываю! — Голос подполковника окреп, а пересохшие губы выговаривали твердо и решительно: — Все оставшиеся орудия свести в одну группу! И сегодня же ночью ударить по аэродрому! Командовать группой будет капитан Осинин. Как, Максимыч?

— Ваш приказ будет выполнен, товарищ подполковник! — В словах капитана звучали решимость и искренняя готовность немедленно приступить к выполнению приказания. Он даже зачем-то снял пилотку, обнажив свою седеющую голову.

— Комиссаром группы назначаю политрука батареи Москаленко. Где он?

— На батарее, — ответил Осинин. — Отправляет раненых.

— Передайте ему мой приказ.

— Будет исполнено!

— Корректировать огонь будет Казаринов. Слышите, лейтенант?

— Слышу, товарищ подполковник!

— Возьмите с собой надежных бойцов и связистов. Успех операции во многом будет зависеть от вас. На Лучесе нам делать больше нечего. Все, что могли, мы сделали. — Взгляд подполковника остановился на начальнике штаба. — Сколько танков мы уничтожили на Улле?

— Двадцать восемь, — ответил майор.

— А на Лучесе?

— Двенадцать.

— Сколько положили пехоты?

— На Улле и на Лучесе — более четырехсот солдат и офицеров, — ответил майор Лоскутов, ожидая от раненого командира дальнейших вопросов.

— А вчерашняя колонна на большаке? — Подполковник отлично помнил цифры немецких потерь, о которых вчера вечером докладывал ему начальник штаба, но сейчас очень хотел, чтобы цифры эти знали и подчиненные ему командиры.

— По грубым подсчетам, уничтожено около двадцати автомашин, более десяти орудий, сорок с лишним мотоциклов, убито более двухсот автоматчиков…

Взгляд командира полка загорелся, он даже сделал попытку приподняться на локтях.

— Колонну автоматчиков слизнули как языком. Вот что значит выдержка, когда контратакуешь. — Подполковник снова закрыл глаза. Было видно, что он не только ослабел от раны, но и смертельно устал от бессонных ночей. А может быть, вспомнил вчерашний бой, когда в его полк влился отбившийся от своей дивизии стрелковый батальон, который, к великой радости поредевшего батальона, подполковник подчинил себе и влил в него еще две разрозненные стрелковые роты, с боями отступающие от самой границы.

Это было запоминающееся зрелище. Бесконечно длинная, растянувшаяся до самого горизонта колонна вражеской мотопехоты на автомашинах и мотоциклах, выйдя из-за дальнего пологого холма, буквально заполонила большак, по обеим сторонам которого в кустах залегли цепи стрелкового батальона. Орудийные расчеты надежно замаскированных батарей, приготовившись к стрельбе прямой наводкой, поджидали противника поближе.

Разведку, идущую впереди немецкой колонны — три мотоцикла и автомашину, которые на ходу прочесывали слепым, беспорядочным огнем безлюдные кусты леса, — пропустили без единого выстрела.

Команда «Огонь!» прозвучала лишь тогда, когда колонна врага подошла к цепям залегшего батальона на прицельный винтовочный выстрел и когда стволы орудий были наведены на колонну для стрельбы прямой наводкой.

За какие-то несколько минут запруженный вражескими войсками большак превратился в сплошную огненно-черную трассу горящих машин и мотоциклов, с которых спрыгивали оставшиеся в живых солдаты. Скатываясь на обочины дороги, они ныряли в кюветы, бежали назад, к холму… Но их косил пулеметно-ружейный огонь контратакующего батальона, настигали осколки рвущихся шрапнельных снарядов.

Казаринов, перебегая от орудия к орудию, забыв о предосторожности, то и дело вскидывал к глазам бинокль и до хрипоты в голосе подавал команды.

Очевидно, этот вчерашний бой, в котором полк не потерял ни одного человека, вспомнил сейчас подполковник, лежа с закрытыми глазами и чему-то улыбаясь.

— Кто останется в живых и прорвется к своим — доложите об этой контратаке по команде. Я видел своими глазами, как бойцы стрелкового батальона плакали от радости. Максимыч?..

— Слушаю вас, товарищ командир, — отозвался капитан Осинин и сделал шаг к изголовью носилок.

— Ведь ты тоже плакал… Я видел.

Взглянув на часы, комиссар полка Соколов спросил:

— Какие еще будут приказания?

— Для выноса знамени полка… — и снова взгляд подполковника остановился на начальнике штаба, — выделить группу сильных и смелых бойцов, подробно проинструктировать их, как двигаться со знаменем…

— Люди для выноса знамени уже выделены, товарищ подполковник, — проговорил майор Лоскутов. — Снабжены картой и проинструктированы.

В наступившей тишине было слышно, как где-то стороной, недалеко от блиндажа КП, с запада на восток, прошла большая волна вражеских бомбардировщиков.

— Полетели дальше, на Смоленск, — проговорил подполковник, прислушиваясь к затихающим звукам. — Мы для них — уже битая карта. Мы у них в тылу… — Говорить командиру полка было все труднее и труднее. — Капитан Осинин?

— Слушаю вас! — отозвался Осинин.

— Политрук Москаленко?

— Я здесь! — сказал вошедший политрук.

— Комбат Казаринов?

— Слушаю вас, товарищ подполковник, — по-строевому четко ответил Казаринов.

— Желаю вам удачи. Командование полком передаю комиссару Соколову.

ГЛАВА X

До самых сумерек изматывающая душу «рама» через равные промежутки времени появлялась над огневыми позициями полка, а поэтому передислокацию оставшихся в строю двенадцати надежно замаскированных орудий капитан Осинин решил отложить на поздний вечер, когда окончательно стемнеет.

Путь подвоза орудий к окраине деревни Коптяевки полковая разведка проверила тщательно, даже наметила, где лучше всего расположить огневую позицию.

В распоряжение Казаринова майор Лоскутов выделил отделение связи — четырех кадровых бойцов, добровольно вызвавшихся тянуть кабель от огневых позиций группы Осинина до наблюдательного пункта, с которого Казаринову предстояло корректировать огонь орудий.

А через полчаса, когда совсем стемнело, к орудиям подошли трактора, и Казаринов, условившись с Осининым о выборе ориентиров для ночной стрельбы, двинулся со своей группой связистов по направлению к деревне Контяевке.

Солдаткин и Иванников вместе с тремя солдатами из разведроты двинулись в походном охранении.

Ночь выдалась душная, теплая. С наплывами слабого ветерка, набегающего со стороны неубранного ржаного поля, доносился терпкий запах гари. Впереди стрельбы не было слышно. Зато откуда-то сзади, издалека, доносилась приглушенная орудийная канонада. «Наверное, с боями прорываются к своим наши», — подумал Казаринов, стараясь не потерять из виду цепочку связистов, которую он замыкал.

Не прошли и двух километров, как кто-то из цепочки связистов отстал. Положив на землю катушки, остановился.

— Что случилось? — спросил Казаринов, поравнявшись с бойцом.

— Колет в боку, спасу нет, товарищ лейтенант… Чуток передохну и пойду… — глухо ответил боец, держась за бок.

— А так, безо всего, идти можешь?

— Кто же их за меня потащит?

Казаринов взвалил на плечи катушки с кабелем, которые нес боец, и махнул рукой в сторону удаляющейся цепочки:

— Хоть через силу, но пойдем, дружище. А то заблудишься, отстанешь. Не у тещи на блинах.

Держась рукой за бок, боец пошел впереди Казаринова. Было слышно, как где-то сзади и справа по дороге, петляющей в лесу, утробно и монотонно’ урча, трактора тянули орудия.

Не доходя километра до деревни, Казаринов передал но цепочке, чтобы связисты остановились. По их потным лицам и мокрым спинам гимнастерок, которые при лунном свете казались черными, было видно, что они изрядно вымотались. Но никто не проронил ни слова об усталости, не предложил сделать перекур. Каждый понимал: чем раньше они протянут связь к аэродрому, до которого от деревни было около трех километров, тем больше надежд на успешное выполнение приказа.