Карнавальная ночь - Поль Феваль

Тем временем Жулу, задыхаясь, ворвался в гостиную Маргариты.

– Я убил его, – сказал он, словно отвечая на вопрос. – Убил наповал!

Но никто его не услышал, Маргарита была в обмороке.

Жулу плеснул ей водой в лицо. Маргарита открыла глаза, но, увидев отвратительную кровавую маску на лице бретонца, в ужасе зажмурилась.

– Умойся! – прошептала она. – Вдруг сюда придут!

Жулу глянул на себя в зеркало и в испуге отшатнулся.

– Меня словно кипятком обожгло, – сказал он. – Не надо было мне этого делать. Ведь этот малый не был моим врагом до сегодняшнего вечера. Глупо получилось.

Маргарита сама принесла ему таз с водой.

– Ты тоже ранен? – спросила она.

– Нет, на мне только его кровь, – ответил Жулу, опуская голову в таз, отчего вода стала красной. – Не надо было мне этого делать, ох, не надо. Он не хотел драться всерьез. Боялся меня поранить. Черт побери, а я его убил! Как глупо!

Маргарита сменила воду в тазу. Вопрос готов был сорваться с ее губ, но она сдерживала себя. Жулу окунул лицо в чистую воду и сказал:

– Холодная, как хорошо! Если бы не ловушка, мне бы не удалось… Меня никто не видел, тот человек с лампой, он ушел… А он, вот уж молодец, так молодец! Ни разу не позвал на помощь!.. Ну а ты что же молчишь? Ведь ты все затеяла. Когда я прятался под деревом, я видел, как ты смотрела сверху!

– Я кричала тебе, чтобы ты не убивал его, – пробормотала Маргарита. – Ты не слышал?

– Разве он не украл у тебя бумажник? – спросил Жулу, уставясь на нее невидящим взглядом.

– Где же он, этот бумажник? – совсем тихо проговорила Маргарита.

Вместо ответа Жулу рухнул на диван.

– Я не боюсь смерти, – сказал Жулу. Его склоненная голова болталась из стороны в сторону. – Но эшафот… Я однажды ходил к заставе Сен-Жак посмотреть на эшафот. Я не знал, что придет день, когда… Ах, как глупо! Как глупо!

Он умолк, по телу пробежала судорога.

Маргарита села рядом, сложив руки на груди, прямая, как стрела.

– А мои бедные старики! – продолжал Жулу изменившимся голосом, по-детски нежным и жалобным. – Мои бедные старики, мои отец и мать! Веришь ли, они всегда были добры к нам. Нет, я убью себя… Сегодня вечером они выпьют за мое здоровье, как бы они ни были на меня сердиты. Я стоил им огромных денег! А завтра, в первый день поста, они пойдут в приходскую церковь, и матушка будет молиться за меня со слезами на глазах.

Маргарита нахмурилась. Лиловые круги легли вокруг ее глаз, оттеняя смертельную бледность лица. Безупречной формы губы нервно подрагивали. Она запустила свои ледяные руки в волосы Жулу и приподняла его, подставив свету его распухшее от слез лицо. Ибо Жулу плакал, как дитя.

– Не хватит ли? – прошипела Маргарита. Жулу сжал кулаки.

– Хватит, дурак! – продолжала Маргарита, в ее глазах вновь вспыхнул огонь. – Я страдаю сильнее, чем ты, потому что я его любила. Слышишь? Любила… Отдай бумажник.

– У меня его нет, – огрызнулся Жулу.

– Ах так! – воскликнула Маргарита, и губы ее побледнели. – Эти десять минут стали для меня адом. Значит, я понапрасну рыдала кровавыми слезами?

Жулу коснулся разжатой ладонью лба.

– Я – дурак! – пробормотал он. – Тем лучше. Возможно, я смогу все забыть.

– Мне нужен бумажник! – неистовствовала Маргарита. – Он принадлежит мне.

– Я ощупал его грудь, – с усилием произнес Жулу, – не для того, чтобы найти твой бумажник, а чтобы узнать, жив ли он. Такой удар быка свалил бы… Дурак! Дурак!.. Его сердце больше не билось. При нем не было бумажника, я в этом уверен. А, послушай! Я припоминаю: когда он поскользнулся… когда он упал, я увидел, как он сунул руку за подкладку камзола. Я вспомнил об этом, потому что подумал тогда: «Он собирается размозжить мне череп из пистолета…» Но нет, то был не пистолет! Я рассказываю тебе, и память моя проясняется. Наверное, то был бумажник. Он отбросил его далеко вперед, и бумажник… теперь я совершенно уверен, что то был бумажник… упал в двадцати шагах от нас на улице Кампань.

– Я его найду! – воскликнула Маргарита. – Слишком дорого он мне обошелся, я должна его иметь!

Она резко отняла руки от головы Жулу, и тот, не удержавшись на ногах, рухнул ничком. Он не сделал попытки встать. В его воспаленном мозгу проносились бессвязные мысли: «Эта женщина – ведьма! Она любила его… Покончить с собой или вернуться домой, в Бретань? Матушка всегда говорила мне: „Когда ты совершаешь что-нибудь дурное, мне снятся плохие сны“. Что ей приснится сегодня ночью? Ах, как глупо! Зря я приехал в Париж! Завтра исповедаюсь, а после утоплюсь».

Маргарита решительным шагом спускалась по лестнице.

Однако у двери парадного она остановилась: бульвар, столь пустынный несколько минут назад, когда произошло убийство, теперь был полон народа. События развивались своим чередом. Веселая компания, вышедшая из «Нельской башни», и полицейский наряд, приближавшийся от Обсерватории, встретились на углу улицы Кампань-Премьер и одновременно заметили Буридана, лежавшего в кровавой луже поверх растаявшей ледяной ловушки. В Париже любопытных зевак как грибов после дождя. Вот и сейчас без них не обошлось.

Маргарита тихонько затворила дверь парадного, которую она было открыла, и прильнула к просвету между прутьями решетки.

Консьержа в доме не было. Ничего удивительного, в этом квартале обязанности консьержа нередко берет на себя главный съемщик комнат и самолично сторожит дом. Главным съемщиком в доме Маргариты был студент-недоучка, нещадно обиравший своих молодых собратьев и лечившийся от ревматизма в объятиях знакомых кумушек.

Наряд, состоявший из офицера полиции и двух рядовых, вышел на поиски тайного сборища республиканцев. Бог знает, существовало ли оно на самом деле. По ночам в Париже никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Убийство какого-то «Буридана» не являлось случаем из ряда вон выходящим. Завтра это дело будет представлено детективам-виртуозам и, возможно, в течение дня раскрыто. Впрочем, с той же вероятностью оно может навсегда остаться неразгаданным, и отчет о нем будет пылиться в папках префектуры до скончания дней этого учреждения.

Полицейские – люди осмотрительные, рассудительные, обладающие собачьим чутьем. Мы, литераторы, легко ополчаемся против них, и, как ни странно, семь восьмых мирного населения, которое они охраняют, охотно присоединяется к нашему возмущению. Город Афины, как известно, провозгласил себя величайшим городом на земле. Не стану спорить с афинянами, дабы не показаться им неотесанным беотийским мужланом. И все же, при всем моем почтении к свободолюбивому городу, я позволю себе думать иначе. Я предпочитаю спокойно ходить по улицам, а по ночам вкушать никем и ничем не нарушаемый покой. А ежели стражи порядка не сразу появляются на месте дорожного происшествия, когда коляска переедет прохожего, так что ж…