Украинская зима - Петр Немировский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вот окончание этой истории. Когда наша артиллерия их накрыла, снаряды внутри танков и бэтээров повзрывались, и военных, сидевших в этих машинах, раскидало в разные стороны. Некоторые из них разлетелись на куски, туда — ноги, туда — руки, а к нам на участок залетел целый. Упал вот под этим забором. Мы тогда были в Киеве, а наш сосед оставался здесь, в Буче. Он мне звонит и говорит: «Люда, у вас у садку труп москаля валяеться. Просто, щоб ты про цэ знала». Понятно, думаю. И что же мне теперь делать? Как его вынести? Соседа просить об этом неудобно. Пришлось ждать. Когда наши их из Бучи выбили, мы с Андреем сюда приехали, позвонили в тероборону, и труп унесли. Вот так.
Прихватив коробки, мы с Людой пошли к машине, а Андрей остался — закрывал листами жести временные «ворота».
— Они тут, в Буче, много горя принесли, — продолжала Люда. — Ты наверняка знаешь, какие зверства они тут творили, причём не только кадыровцы и буряты, но и русские. Между ними нет никакой разницы, они все одинаковые. Наш сосед всё время оккупации жил в холодном подвале своего дома, они выгнали его в подвал и заставляли его прислуживать им. Многие жители прятались от них в подвалах, боялись выходить на улицу. Кстати, помнишь Сашу Шульгу? Он с вами учился в университете. У него здесь, в Буче, тоже дача. Так вот, он просидел в подвале, безвылазно, семнадцать дней, чтобы не попасть им на глаза. Русские обыскивали и допрашивали здесь всех мужчин, даже раздевали их и смотрели, какие у них наколки. У кого обнаруживали наколку с украинскими символами, то убивали, причём зверски убивали, с пытками. Насиловали женщин, похищали детей. Всем жителям было запрещено выходить на улицу самовольно, без разрешения. Наш сосед видел, как они однажды застрелили женщину, вышедшую из дома в магазин. Просто так — расстреляли в спину; её труп лежал на дороге несколько дней… Скажи, разве такое можно простить? — она ненадолго умолкла. Поправив очки, посмотрела куда-то вперёд и промолвила тихо, но твёрдым голосом: — Веришь — нет? У меня к ним нет ненависти, нет даже презрения. Одна только брезгливость.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Новый старый город
Один из дней я решил провести в одиночестве, заодно дав друзьям возможность передохнуть от своей персоны. С утра и до вечера я просто шатался по городу: проехал в метро по старым и новым веткам, прошвырнулся по магазинам, посидел в кафе.
За это время я уже привык к виду противотанковых ежей на тротуаре возле переходов у входа в метро. В тех районах, где было электричество, всё работало, как обычно, а где электричество было отключено, гудели мобильные генераторы, стоявшие возле входов в магазины.
Я был приятно удивлён не только обилием товаров в магазинах — продуктов, одежды, электроники (причём известных европейских и американских брэндов), но и чистотой, а также удобной системой расчётов. А главное — уровнем обслуживания.
По своему старому представлению, я ожидал увидеть за прилавками магазинов крикливых тёток с их профессиональным хамством советских и пост-советских продавщиц. Куда они делись, эти звери за прилавками и на кассах, оскорблявшие несчастных покупателей, которые были готовы терпеть любые унижения ради консервной банки кильки в томате? Канули те звери в Лету советской истории!
Сейчас в магазинах Киева за прилавками стояли в основном молодые стильно одетые женщины, которые, к счастью, и понятия не имели, что из себя представляли их предшественницы. Нынешние продавщицы были приветливы и обходительны. Если я обращался к ним на русском — отвечали на русском, обращался на украинском — отвечали по-украински.
Подобных приятных изменений в мелочах я замечал множество и повсюду в городе — в магазинах при обслуживании клиентов, в транспорте, в общении людей между собой. И это — несмотря на ракетные обстрелы и воздушные тревоги, на стресс, на постоянные отключения света.
Я уезжал из Киева давно, когда перемены в сфере услуг и быта только начинались. Тем разительнее для меня теперь был контраст. В общем и целом, Киев производил впечатление современного восточноевропейского города с многовековой историей, такого, как, скажем, Краков или Прага, бесповоротно порвавшего со своим советским прошлым.
Зажигание свечей
Накануне отъезда в Нью-Йорк я попал на party — у одной из моих бывших однокурсниц, с которой я когда-то дружил и недолго работал в одной школе после окончания университета, был день рождения. Свой приезд в Киев я старался не афишировать, намереваясь провести время в основном с близкими друзьями «первого круга», однако весть каким-то образом разошлась и среди других однокурсников, живших сейчас в Киеве, которые тоже хотели бы со мной повидаться. В общем, всё совпало как нельзя кстати, мы объединили два мероприятия в одно — день рождения и встречу однокурсников.
Мы сидели за большим широким столом в просторной комнате. Среди приглашённых были те, которых я хорошо знал, и те, кого видел впервые. Пришли все мои близкие друзья — Тарас с Наташей, Андрей с Людой, Антон. Влад тоже хотел приехать, но у него с утра возникли боли в груди, поэтому он остался дома.
Произносили тосты, хозяйка предлагала новые блюда. Мы обсуждали разные темы: рецепты консервирования маслят и где их в этом году собирали (хозяин дома был грибником); из какого винограда готовят чачу и можно ли где-то купить чачу в киевских магазинах (жена одного из гостей была наполовину грузинкой, привезла несколько бутылок чачи из своей недавней поездки в Грузию). Говорили, конечно, о приборах для освещения и зарядки мобильных телефонов на случай отключения электричества. Говорили о политике, о войне.
Возле меня сидела жена Тараса — Наташа, взяв надо мной нешуточную опеку. Наташа почему-то пришла к выводу, что я «в быту очень неприспособленный человек, которого нельзя оставлять одного». Сейчас она подкладывала мне еду в тарелку, советовала, что ещё попробовать, и тихонько сообщала, кто есть кто из гостей, кого я не знал и видел впервые.
Любопытно, что сейчас в квартире два языка — русский и украинский — звучали абсолютно равноценно; все сидевшие за столом понимали оба языка, просто одним было легче говорить на украинском, который был их родным, другим — на русском. Это совершенно идеальное двуязычие для меня тоже было новым. Ведь когда я давным-давно уезжал из Киева, в городе мало звучал украинский язык. Тогда это считалось «стыдным», украинский язык в столице Украины среди большей части «коренных» киевлян считался языком «жлобов», приехавших в столицу из села, людей «непросвещённых», «не умевших глаголать на нормальном языке». Да и сам-то я когда-то — чего скрывать? — тоже так считал.
Всё это, однако, было в прошлом, далёком и близком, где с избытком хватало пропаганды, национальных предрассудков и сознательной государственной политики стравливания народов и различных слоёв населения между собой. Война всё это смыла, как грязную
