Зимняя жатва - Серж Брюссоло

— О доме и говорить нечего, — проворчал парень. — Чудеса да и только, что он не взлетел на небеса! У тебя на чердаке американская так называемая проникающая бомба, которая весит примерно четыреста пятьдесят килограммов. Этакая штуковина с бронированной носовой частью, пробивающая бетонные перекрытия. Обычно, если заклинит взрыватель боеголовки, срабатывает другой — в хвостовой части, но почему-то этого не произошло. Партия отложена, только и всего. Когда бомба наконец разродится, в радиусе ста метров все сметет взрывной волной. Ваш садовый домик улетит на Луну!

— Но ведь дед-то остался, — заметил Жюльен.

— Верно, но жизнь для него ничего не значила, — возразил Рубанок. — Доказательство — то, что он поперся на минное поле, даже сапог не нашли! Полное свинство! Раз уж решился на самоубийство, мог сделать это и босиком. Найди я его сапоги, набил бы туда соломы, чтобы ноги не болтались…

— Мерзость! — возмутился Жюльен.

— Да заткнись ты! — обругал его бывший приятель. — Сам не понимаешь, что несешь! Старика я уважал, и наверняка больше, чем ты. Шарль и твой отец Матиас были мужики что надо. Ты, правда, не мог этого понимать, потому что уже тогда цеплялся за маменькину юбку. Считай, что ты прошел мимо, сопляк. Прошел мимо лучшего: не использовал шанс стать мужчиной. Родитель твой, Матиас, был хотя и сволочью, но самым настоящим сеньором. В старинные времена из него вышел бы отличный полководец. Но ты ничем не воспользовался, слушался во всем мамашу-горожанку, которая занималась тем, что обслуживала таких же барышень. Что может она знать о жизни, твоя мать? Поразмышляй об этом на досуге.

— А что, по-твоему, нам нужно было делать? — спросил Жюльен, сжимая кулаки.

— Ничего, — рассмеялся Рубанок. — Все в порядке, продолжайте в том же духе. Здорово будет понаблюдать, как вы покатитесь в пропасть. Особенно мамаша, которая всегда корчила из себя баронессу. А я посмотрю на вас отсюда, не отрывая задницы от пенька. Бесплатное кино, да и только! Опуститесь, станете замарашками, потом начнете подыхать от голода и холода, а когда дойдете до края, я скажу отцу, чтобы он предложил вам продать ему дом и земли. Задешево, разумеется, почти задаром, — большего они не стоят. А поскольку в глубине души я тебя все-таки люблю, упрошу его поселить вас на ферме, чтобы спасти от голодной смерти. Ты станешь батраком, и можешь не сомневаться, придется повкалывать — спуску не дам. Что до баронессы — ей определят место на кухне. Папаша Горжю еще в силе и, думаю, не побрезгует провести с ней ночку-другую. Я просто лопаюсь от смеха, представляя под ним эту дамочку. А может, он ее еще и обрюхатит, старикан!

— Замолчи, свинья! — взревел Жюльен. — Ведь ты говоришь о моей матери!

— И что? — загоготал Рубанок. — Думаешь, это помешает ей стать папашиной подстилкой? У нас все служанки через это проходят. А когда те ему надоедают, перепадает и мне.

Жюльен бросился на обидчика, но тому достаточно было вытянуть руку, чтобы остановить напор противника и удержать его на расстоянии. Рука Рубанка походила на бугристый толстый корень, который мальчику так и не удалось согнуть. Жюльен нанес несколько неловких ударов, молотя кулаками пустоту и даже не задевая бывшего приятеля, у которого бессилие мальчика вызвало новый приступ веселья.

— Значит, ты так ничего и не понял, — произнес Рубанок, вдруг став серьезным. — За вами должок. За вами — значит за твоей матерью и вашей семьей вообще. Должок за коров, которые подорвались на вашем треклятом минном поле. Вы считали нас ничтожествами, полным дерьмом, меня и отца, но теперь этому пришел конец — сработал возвратный механизм, и рукоять снова в нулевой позиции! Скоро вы ноги нам лизать будете за то, что мы придем вам на помощь. Вот увидишь, приятель, на земле работать не так-то легко. Земля, она, брат, требует к себе уважения — первому попавшемуся не отдается, тут нужно чутье, умение угадать настроение. Ее необходимо раскусить, приручить. Земля — она живая тварь, все равно что скотина. Но ты-то об этом ничего не знаешь, и времени на то, чтобы узнать, у тебя не будет. Батрак — и то слишком жирно для тебя, ручонки-то слабенькие… А вот мамаша, уверен, придется отцу по вкусу. Я смотрел вчера, как она мылась в своей короткой рубашонке: море удовольствия на ней полежать, хотя она совсем худышка, но папаша в два счета даст ей нагулять жирок. А если он ей сделает ребенка, мы станем настоящей семьей. Будем кровными братьями, как в американских довоенных журналах, помнишь? В детстве ты донимал этим меня постоянно — «кровные братья» да «кровные братья», вот только стоило мне вытащить перочинный ножик, как ты чуть ли не хлопался в обморок.

Схватив Жюльена за руку, он отбросил его подальше, в колючий кустарник. Рубанок даже не казался рассерженным, просто слегка раздосадованным этой бессмысленной возней.

— Пустое дело — бунтовать против судьбы, — спокойно выговорил он. — Зря вы сюда приехали. Здесь вы больше не хозяева, а значит, лучше было не привозить сюда мать. Старика Шарля я уважал, боялся его. Заметь он меня в ваших владениях, обязательно огрел бы дубиной по башке. Узнав, что его разорвало, я, ей-богу, огорчился. Но вы с матерью нам не по сердцу. Когда съедите последний кожаный башмак, отец все здесь скупит. Да-да, тот самый папаша Горжю, что ходил по кровавым кишкам и дерьму на скотобойне в Сен-Шаснье. Тогда будем квиты.

Распрямив плечи, парень снова обвесился котомками. Жюльен, оглушенный жестокостью этих слов, не отрывал от него взгляда. Многие годы он считал Рубанка своим другом, и вот сегодня ему стало ясно, что втайне тот всегда его ненавидел. Но как же трудно было поверить в очевидное! Рубанок сделал несколько шагов, потом обернулся.

— Эй, — сказал он, — все-таки я хочу тебе доказать, что не настолько уж я плох. У меня кое-что для тебя есть — может, сгодится. Собака, овчарка. Немцы ее бросили, когда уезжали отсюда. Пес выдрессирован так, что распознает запах взрывчатки. Четвероногий миноискатель. Если хочешь, могу тебе его продать. Впрочем, поговорим позже. Пока. — И он исчез в зарослях.

Мальчик до крови закусил губу, чтобы не разрыдаться, но это не помогло, и он сжал пятерней кустик крапивы. В голове был туман, теперь он сомневался в реальности происходящего. Действительно ли он повстречал Рубанка, друга детства, товарища по играм? И внезапно, как всегда, когда выходишь из оцепенения, в мозгу зароились мысли, живые, пронзительные, острые, причиняющие физическую боль. Впервые он подумал о нищете не как об абстрактном жизненном испытании, которое так же легко выдержать, как преодолеть препятствие в большой скаутской игре. Вдруг перестали казаться забавными истории об охотниках, о потерпевших кораблекрушение, таинственном острове — все отступило перед реальностью зимы, которая меньше чем через три месяца должна была стать единственной и полновластной хозяйкой этих мест. Реальностью был дом, которым нельзя пользоваться, поля, которые нельзя обрабатывать, да еще они с матерью — парочка простаков с пустыми руками, чьи знания о земледелии сводились к тому, что семена сажают в почву…

Жюльен вышел из леса мрачный, настороженный. Клер не задала ни одного вопроса, решив, что сын отлучался по нужде. Они вместе развели огонь и подогрели вчерашний кофе, наполовину разбавив его водой. Но все равно это лучше, чем из жареного ячменя. И потом, разве не предпочитают американцы некрепкий, даже очень слабый кофе? Макая в него серый хлеб с патокой, мать и сын молча ели. Разговор не складывался. Возможно, их подавляло огромное пространство вокруг: обоим, когда они произносили слова, хотелось перейти на шепот, будто они находились внутри собора.

После еды сразу же принялись за работу. Двигаясь, они согрелись и понемногу избавились от скованности. Через несколько часов, закончив обустройство хижины и смазав садовый инвентарь — лопату, рыхлитель, секатор, грабли, серп, — они, составив перечень имеющихся семян, заглянули в украденный учебник, чтобы узнать, когда и как их сажать. На бумаге все выглядело просто: рисунки доходчиво объясняли, как взяться задело, а полные оптимизма комментарии автора убеждали в несомненном успехе предприятия. Наконец из-за облаков показалось солнце и на поля спустилась благодатная жара. Теперь с Жюльена ручьем струился пот, и вскоре ему пришлось снять рубашку. Мать, раскрасневшаяся, надела старый халатик, расстегнув пуговицы до того места, где начиналась грудь. Каждый раз, когда она проводила рукой по лбу, чтобы вытереть пот, капавший ей в глаза, на нем оставался черный след от земли или пыли.

В риге Жюльен обнаружил разложенные на решетчатых лотках яблоки, но главное — двух куриц, устроивших себе гнездо на копне. При его появлении они зарылись в солому, подняв испуганное кудахтанье. В гнезде оказалось три яйца, но одному Богу было ведомо, сколько они там пролежали. Клер предложила определить степень их свежести, опустив в стакан с водой и наблюдая, до какого уровня они погрузятся. Жаль, она не помнила, как расценивать эти показатели.