О, мой бомж (СИ) - Джема

Мама с дядей Герой устроили мне сюрприз – украсили квартиру голубыми и белыми шариками, развешали плакаты, причем не покупные, а нарисованные маркерами на ватманах (кому-то явно было нечего делать), накрыли стол в гостиной.

Ленка заказала у кондитера красивый голубой торт. Парящий в облаках аист нес корзинку с милым розовощеким младенцем. А внизу были указаны рост и вес Данечки при рождении.

Впрочем, торт попробовать мне так и не дали.

Мама сделала специально для меня рисовую запеканку и украсила ее карамелизованными яблоками.

- Тебе нельзя торт! И вообще все, что на столе тебе нельзя! – отрезала она. – Я для тебя сделала паровых котлеток и пюре.

- Вообще-то, ты говорила, что и в беременность, и после родов ела, что хотела, - буркнула я.

- Так времена темные были. А теперь я в интернете прочитала, как надо. Кстати, мы с Герочкой купили тебе полезную еду. Холодильник забит под завязку.

К слову, с Герочкой они купили не только еду, но и кроватку, и коляску. Дядя Гера денег не жалел. У него не было своих детей, а мама как-то умудрилась его так обработать, что он говорил о Данечке, не иначе как «мой внук».

- Слушай, ну не будь такой строгой, - пытался урезонить маму Иван Никифорович. – Пусть Катенька тортика поест. Что будет от одного маленького кусочка?

- Колики у ребенка будут или аллергия! – рявкнула мама, подкладывая Ивану Никифоровичу очередной салат.

- Вот в наше время все ели что хотели, и никаких аллергий, - непререкаемым тоном заявила Ковалева. – И вообще больных детей практически не было.

- Больных не было, были недообследованные. Живот болит – пропукается! Щеки красные – ничего страшного, всего лишь диатез. А о том, что потом последствия могут проявиться никто не думал!

- Гера, выруби ей гугл, - выразительно посмотрела на маминого мужа Вера Ивановна.

- Да я сама такая раньше была, - призналась мама. – А теперь у меня шанс провести работу над ошибками.

- На моем ребенке, - проворчала я, давясь рисовой запеканкой.

В этот момент, будто услышав, что о нем заговорили, захныкал Данечка. Я поспешно встала из-за стола и пошла к сыну.

Следом за мной пошел Иван Никифорович. В коридоре он протянул мне белый конверт для писем. Я с недоумением покрутила его в руках, а потом открыла. Там оказались пятитысячные купюры.

- Здесь пятьдесят тысяч.

- Зачем? Я не смогу это принять.

- Это не тебе, а твоему сыну. Дети – дело хлопотное. Поверь мне, трижды отцу. Это не такая уж и большая сумма. Ты и не заметишь, как они потратятся.

- Спасибо, Иван Никифорович.

Он прав, я не в том положении, чтобы показывать свою гордость. Тем более он хочет помочь мне от чистого сердца, и если я откажусь, он непременно обидится.

Так прошло два года.

С такой мощной поддержкой я не могла прочувствовать все тяготы жизни матери-одиночки.

Все помогали мне по мере возможности. Если мне нужно было куда-то отлучиться, куда я не могла тащить с собой Данечку, и мама, и Ленка были готовы с ним посидеть. Антоныч часто ходил для меня за продуктами. Мне даже было перед ним неудобно. Вера Ивановна передавала для Данечки собственноручно связанные вещи. Иван Никифорович подкидывал шабашки.

А потом грянул гром. Умер Иван Никифорович. Я восприняла это, как личную беду. Я очень уважала его и любила как отца, которого у меня никогда не было. На его похоронах я рыдала в три ручья. Все еще не могла смириться с тем, что он ушел от нас.

Кто-то тронул меня за плечо и протянул платок. Я приняла его и вытерла слезы. И только потом посмотрела, кто его дал. Это был мужчина, отдаленно похожий на Ивана Никифоровича. На вид ему было около пятидесяти. Я смутно помнила фотографию, всегда стоявшую на рабочем столе своего начальника. Там были его дети. Три сына. И один из тех ребят, правда, постаревший, сейчас стоял передо мной. Павел.

- Так вот ты какая, Катенька, - сказал он, а у меня от его голоса поползли по спине неприятные мурашки.

- Что вы имеете в виду, Павел Иванович? – настороженно спросила я.

- Иван Никифорович попросил передать тебе это, - он протянул мне конверт.

- Что это?

- Полагаю, деньги. Это была его последняя воля.

Я запихнула конверт в сумку. Слова про последнюю волю отбили всякое желание спорить.

Дома я посмотрела содержимое конверта. В нем оказалось сто пятьдесят тысяч. Иван Никифорович заботился обо мне до самой своей смерти.

Я вернулась на работу, когда Данечке исполнилось три. Слава Богу, его без проблем взяли в садик. Правда, первое время его нужно было водить на полдня, чтобы он привык. Мама согласилась мне помочь. Я отводила Даню в сад, а мама забирала. И мне казалось, что все будет хорошо. Казалось.

Где-то на третий рабочий день Павел Иванович вызвал меня к себе и задал странный вопрос.

- Катенька, а когда ты думаешь исполнять свои основные обязанности?

Я опешила, тупо глядя в раскрытый ежедневник, в который я собралась записывать поручения нового руководителя.

- Какие основные? – ошарашенно проговорила я.

- Не разыгрывай невинность, все мы взрослые люди.

Он поднялся со своего кресла и подошел ко мне, положил руки на плечи.

- Никто никому не дает деньги просто так. Даня – мой брат?

Я дернулась, будто мне влепили пощечину, хотела подскочить с места, но сильные руки вжались в мое кресло, удерживая.

- Будешь делать то же самое, будешь в шоколаде. Машину куплю, квартиру, - его нос уткнулся в мою макушку и шумно втянул запах. – Хорошая девочка, сладкая. У моего отца был вкус, что надо.

Одна его рука скользнула вниз и сжала мою грудь через бюстгальтер.

- Какие сисечки! М-м-м… Некоторые любят баб помоложе. Дураки! Здесь же самый сок. У меня хер колом стоит с того самого момента, как тебя увидел, - зашептал он мне в ухо и провел слюнявую дорожку к шее.

Самым ужасным было то, что сидя за столом, я просто не могла дать ему отпор. Зато он мог делать все, что хочет. С виду он казался нормальным интеллигентным человеком. Кто бы мог подумать, что за маской благовоспитанности скрывается извращенец!

- Я не спала с вашим отцом! – прошипела я.

- Не верю! – он продолжал облапывать меня своими похотливыми руками, расстегнул рубашку, запустил руку в чашу лифчика и ущипнул сосок. – Ты давала восьмидесяти летнему старику. А я тебя оттрахаю так, что ноги вместе свести не сможешь. Приползешь за добавкой как миленькая. Завтра чтобы пришла без трусов. И на обед никуда не уходи. На обед у меня на тебя планы. Ясно?

- Ясно, - пролепетала я.

- Иди, свободна. И побрейся там. Не люблю заросли.

Я кивнула.

Тем же вечером я зашла в отдел кадров и написала заявление на увольнение по собственному желанию. А со следующего дня ушла на больничный.

Глава 26

После прикосновений Павла Ивановича я чувствовала себя испачканной. Будто меня вывалили в грязи, и эта грязь огромными пятнами расползлась по одежде, и все люди ее видят и осуждающе качают головами.

Приехав домой, я первым делом залезла в ванную и долго терла себя мочалкой, пытаясь до последней молекулы оттереть невидимые отпечатки пальцев начальника.

Мама робко постучалась в дверь. Наверное, стояла перед ней минут пять, раздумывая, стоит ли это делать.

- Катя, все в порядке?

Да ни черта не в порядке! Все плохо. Очень плохо!

- Да, мам, все хорошо, - крикнула ей.

- Мы с Данечкой уже поели. Тебе накладывать? У нас на ужин макарошки с сосисками.

Я ничего не ответила.

Через пять минут мама забарабанила в дверь снова, но уже настойчивее.

- Доченька, остынет же. Выходи.

Вздохнув, я вылезла из ванны. Нельзя маму надолго задерживать. Ей еще домой ехать. У нас в последнее время так заведено: пост сдал, пост принял. Стоит мне войти в дом и раздеться, как мама начинается собираться.

И сегодня мама, конечно, сразу же поняла, что что-то случилось. Обычно я не запираюсь в ванной, едва войдя в квартиру. Я раздеваюсь и сразу же тискаю Данечку, по которому успеваю соскучиться за целый день. А сегодня я лишь мельком заглянула в гостиную, убедившись, что Даня полностью поглощен просмотров мультиков. Не стала к нему заходить. Побоялась, что мое гадкое настроение передастся и ему.