Литературная Газета 6333 ( № 29 2011) - Литературка Литературная Газета

Давнишний читатель дневников может убедиться, что метод постоянно совершенствуется: обработка избранных мест год от года становится всё более филигранной. События поляризованы: одному событию Есин кидает с поклоном подаяние в виде штриха или намёка, другое развёртывает до страниц и целых глав, заставляя вглядеться – а всё ли здесь «так»? Конечно, нет. Финальное «ура» с точкой вместо восклицательного знака на конце чаще всего обозначает мучительный, разрывающий лёгкие и понятно к кому обращённый крик: «Да пропадите вы все пропадом, ворьё!»

Есинские дневники демонстрируют и корневую противительную разницу с жанром мемуаров, который есть не что иное, как подкрашенное выгодными для мемуариста красками прошлое. А дневниковство есть соглядатайство за собой в «режиме реального времени», где скорость изложения даже не намекает на последующее редактирование. Оттого, думается, в тексте оставлены опечатки, технические пометы, до которых якобы не дошли руки, но выделенные жирным шрифтом. Но не настолько же мы наивны, чтобы понять – никакие это не технические пометы, а знаки конца периода.

«Сюда большую цитату» толкуется однозначно: не нужна сюда большая цитата, я уже всё сказал.

Есин не может не знать, что Михалков играл у Хуциева не в «Заставе Ильича», а в «Я шагаю по Москве». Однако, прельщённый лимоновским методом припоминания из «У нас была великая эпоха», путает следы, перепроверяя на всякий случай память читателя. Вот зуд преподавательский, неистощимый на выдумки! Зла не хватает.

Из-за того, что дневники злят неточностями, они точны в главном: интегральной мере сегодняшнего бытия, взятого с пылу с жару.

Сегодня в оболганной и изолгавшейся России правды нет нигде. Правдой, исчислил Есин, волей-неволей будут выглядеть неотредактированные дневники. Сегодня, понял он, в подённой исповеди человек предстанет куда значительнее, чем в своих даже самых отчаянных художественных фантазиях. Если искусство стало ложью по лекалу, формульной канвой, по которой вышивать скучно, нужно освободиться от искусства, улететь в сумрачный рассвет, где тебя не поймают и не обвинят ни в чём придуманном, – вот побег.

Отсюда берёт начало самоопределение для стиля дневников – полифония («…Речь скорее должна идти о полифонии…»). Обилие зеркал, в которых Есин старается отразиться хотя бы на бегу, в суете, делают его несомненной фигурой века.

Рассматривая стиль дневников, легко обнаруживаешь в зачинах новелл классицистическое единство места и действия. Так упорядочивается хаос. Так упорядочивал хаос века Просвещения с его мутагенным христианством сам классицизм. Классицистическая добросовестность и сегодня успокаивает, настраивает на нормальный ход жизни, а не выворачивает умственные суставы и сочленения. Терапия? Несомненно, сначала авторская, позже – индуктивно – читательская.

По сути, дневники ректора (2004) и заведующего кафедрой творчества (2009) пользуют не так уже много сегментов данной реальности. Домашние хлопоты, дача и Литинститут – хозяйство. Театр, зарубежные впечатления, окрестности информационного поля – политика, экономика, культура – общественная и представительская деятельность разом. Встречи с людьми и писательство – папка «личное».

Сферы эти пересекаются мало. И потому в постоянном тасовании их душа расслабляется, сочувствуя бешеной смене родов деятельности, питаясь соками свежих впечатлений и невольно приободряясь, влачится вслед за вездесущим героем, идентифицируясь с ним как со спортивным рекордсменом: возьмёт или не возьмёт вес, выбежит ли из десяти секунд?

Возьмёт и выбежит, поскольку это дневники победителя, дневники состоявшейся, как любят у нас говаривать и к месту, и не к месту, жизни.

Она состоялась в том, что ни к «красным», ни к «белым» по-настоящему и русский, и советский, и постсоветский интеллигент не примыкает. Это и есть заповедь: не присоединись, борись за правду свою один, так, чтобы один Господь знал, чего тебе это стоит. И не наращивай в себе, ради Господа, рабства чиновничьего и холопского – его на Руси достаточно и без тебя.

Есин пытается пройти сквозь валтасарово пиршество, не обременяя душу святыми обетами: бессмысленно клясться в том, что изначально не в твоей воле.

В нашей же воле – прочесть дневники с благодарностью уже за то, что ни от кого другого, кроме Есина, мы таких дневников не получим.

Сергей АРУТЮНОВ

Статья опубликована :

№31 (6333) (2011-08-03) 1

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 2,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

Латентный роман

Библиосфера

Латентный роман

КНИЖНЫЙ  

  РЯД

Дмитрий Шеваров. Добрые лица : Книга портретов. – М.: Феория, 2010. – 496 с. – 2500 экз. – (Издательская программа правительства Москвы).

«Но, слава Богу, есть сердце, и, пока нам некогда, оно пишет свою книгу – книгу поклонов». Так заканчивает автор предисловие к первой тетради. И дальше начинается первая главка – интонацией классического романа: «Был один из тех первых осенних вечеров…»

Дмитрий Шеваров – колумнист «Российской газеты», постоянный автор «Нового мира». В его книге собраны многолетние заметки о самых разных людях: от ночной нянечки из Уфимского детского дома до писателя Бориса Екимова. Всего 99 персонажей – и малоизвестных, и самых прославленных – вроде Юрия Никулина и Булата Окуджавы. А сотый герой – автор, который в тексты о самых громких именах вопреки тренду времени всегда вставляет собственные воспоминания о детстве и попутные наблюдения. Нет, речь не о намерении попиариться на фоне эпохи. Как были «тихие лирики», так Шеваров – тихий прозаик, он и писателем себя называет не очень охотно. Но даже самый крохотный газетный материал пишет прозрачной русской прозой. И, как теперь можно догадаться, в журналистской рутине сосредоточенно держит в уме план будущей книги.

На середине книги очерков вдруг догадываешься, что это латентный роман. Роман читателя, слушателя, собеседника, современника. Если СМИ сейчас продвигают деловой стиль, прячут автора в тень ради фантома объективности, то Шеваров, несмотря на журналистскую карму, в своих заметках хоть и держит себя на вторых ролях, никогда не исчезает полностью. По прочтении главы это практически незаметно. Только в масштабе книги различаешь предельно тактичный автобиографический лейтмотив. В одном месте, рассказывая о детстве того или иного героя, автор вспоминает о своей родне, оговаривая, что у него редкий случай – были в детстве две бабушки и двое дедушек. И по штриху в разных главках создаёт их законченные портреты.

В другом, приступая к интервью, может вдруг бросить, что трамваи звенят, как будильники. А во время разговора – выйти из роли классического интервьюера и рассказать своему герою, как сам когда-то косил с дедом и открыл для себя, что свежескошенная трава под вечерним солнцем оседает и потрескивает, словно костерок. И собеседники отзываются на эти наблюдения предельно детальными воспоминаниями и сокровенными мыслями.

В очерке о мультипликаторе Юрии Норштейне автор вспоминает, как в детстве в нижнем уголке толстой тетради на каждой странице последовательно рисовал человечка и заставлял его двигаться перелистыванием страниц. В книге похожим образом на полях живёт анимационный портрет автора. Кому-то такая роль покажется несолидной. А Шеваров ничуть не тяготится второплановостью в собственном творении. Только в отличие от человечка из детства не пляшет, он серьёзен, лаконичен, чуток. Он не воздевает рук в рисованных приступах счастья и горя. Только чуть поворачивает лампу, чтобы осветить собеседника с лучшей стороны. И улыбается по-чеширски.

Андрей КУЛЬБА

Статья опубликована :

№31 (6333) (2011-08-03) 1

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 2,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

Под знаком истёртой купюры

Библиосфера

Под знаком истёртой купюры

КНИЖНЫЙ  

  РЯД

Десятка : Антология современной русской прозы / Составитель Захар Прилепин. – М.: Ad Marginem, 2011. – 432 с. – 3000 экз.

Захар Прилепин – писатель, в аннотации не нуждающийся, – представляет антологию современной отечественной прозы. Сборник «Десятка» объединяет четырнадцать новелл десяти авторов из «поколения нулевых». Это помимо самого Прилепина Сергей Самсонов, Сергей Шаргунов, Ильдар Абузяров, Герман Садулаев, Михаил Елизаров, Роман Сенчин, Денис Гуцко, Андрей Рубанов, Дмитрий Данилов. В предисловии составитель заверяет, будто «никаких причудливых форм компанейства тут нету», кроме одной – писательского дебюта между 2000 и 2010 годами. Эта оговорка ещё больше убедит подозрительного читателя в том, что Прилепин решил представить своих товарищей «портретом поколения». Выбор, что ни говори, более чем «пристрастный и личный». Ведь в «нулевые» стартовали многие оригинальные прозаики: писатель слов руками Сергей Минаев, историк Лев Прозоров, поклонник аниме и губной гармошки Андрей Кузечкин… Можно назвать не один десяток имён, но зачем? Во-первых, тогда «Десятку» пришлось бы переименовать в «Полтинник», во-вторых, нет ничего преступного в том, чтобы порадовать друзей.