Ким Филби - супершпион КГБ - Филлип Найтли

В-третьих, франкистские власти, крфле неоднократно повторенных утверждений, не привели никаких фактов подготовить статью в целом, имея лишь фрагментарные материалы. Но так как Стир был глубоко предан делу басков, он испытывал искреннее негодование по поводу жестокости, которая вскоре стала обычным делом. Возможно, Герберт Мэтьюз был прав, когда заявил, что Герника вызвала во всем мире большее негодование, чем Хиросима. Но это лишь означало, что, когда пыль над Хиросимой осела, средства массовой информации мира находились под контролем американских, в ~ время антияпонских сил. Кроме того, японцы — это все-таки азиатская нация!

В этой связи я хочу поведать вам любопытную историю, имеющую отношение к обсуждаемому вопросу. Осенью 1945 года я присутствовал на приеме в посольстве Испании в Лондоне. В разговоре с неизвестным мне испанцем, сторонником Франко, я обронил слово Хиросима. Испанец спокойно заметил: «Полностью разбомблена» и отвернулся. Вероятно, Хиросима его совершенно не затронула. Я же сейчас думаю о той дистанции, которую мы прошли со времен Герники».

Филби вернулся к вопросу о Гернике в письме, которое он позднее написал мне, очевидно, для того, чтобы я не мог неправильно его понять: «Возвращаясь к нашей переписке относительно Герники, хочу сказать, что недавно я узнал, что, по мнению Брайана Крозье, немцы никогда не бомбили Гернику. Свою точку зрения Крозье основывает на двух фактах: а) мнении подполковника авиации Джеймса, обследовавшего город вскоре после налета; б) результатах собственного визита в Гернику «три года назад», когда он обнаружил, что древний центр города оказался нетронутым, все новые здания построены только на окраинах. Его вывод: Гернику сожгли баски.

Оба эти вывода не выдерживают критики. Джеймс полностью поддерживал Франко, всегда следовал официальной линии франкистов, а кроме того, он не был умным человеком. (Я (Филби) его часто видел в то время в Испании.) Второй довод Крозье вызывает даже большие возражения и может привести, если следовать ему, к сенсационным результатам. Например, используя почти те же выражения, я могу «доказать», что осады Ленинграда никогда не было. Я был в Ленинграде «три года назад и могу засвидетельствовать, что центр города оказался «нетронутым». Все новые здания построены на окраинах. Вывод: история с осадой города — это образец в подкрепление своей точки зрения. В частном порядке немцы даже не пытались отрицать факт нанесения по городу воздушных ударов.

Имел ли со своей стороны Джим Стир всю информацию о реальном положении дел? Я так не думаю. Рассмотрим цитируемые Стиром заявления. «Полностью разрушены в результате воздушных налетов мятежников^. Это неправда. В то время я не делал подробных обследований — военные действия шли полным ходом — да и франкистские власти с неодобрением отнеслись бы к любым намерениям подробно изучить этот вопрос. Мне представляется, что одна треть города была разрушена, треть пострадала, остальная часть, включая знаменитое дерево, — осталась нетронутой. Конечно, такое деление — чисто условное, но это примерно соответствует действительности. Во всяком случае, воздушный налет по своим масштабам никак не соответствовал размерам цели.

«Герника не относилась к военным объектам». Так ли это? Значительный по размерам город, находившийся в нескольких милях за линией фронта, в котором, несомненно, располагались командные центры басков, боевые и вспомогательные воинские части, сосредоточивались линии связи. Несомненно, Герника относилась к военным объектам, в военном отношении она была более важна, чем, например, центральная часть Кельна, которая была разрушена американцами спустя пять лет. «Налет, не имевший аналогии в военной истории». Я не знаю, что сделали итальянцы в Абиссинии (теперь Эфиопия), а японцы в Китае, но, возможно, Стир был прав. Но сейчас мы располагаем новыми, более обширными сведениями. Герника, возможно, была лишь начальным тактом в новой симфонии стратегии запугивания, которая, очевидно, только что закончилась в Камбодже — одном из многих «безобидных» мест! «Целью, вероятно, была деморализация гражданского населения». У меня нет сомнений, что это было одной из целей налета. Вскоре такая цель приобрела законное право на существование в глазах многих народов. В последние годы американцы защищают свое право рассматривать ее также и в качестве законной политической цели.

Я думаю, что Стир проявил вполне понятное профессиональное, политическое и личное старание, излишне эмоционально среагировал на сообщения о случившемся в Гернике. Он был одаренным журналистом, способным англичанина: И. Конигсберг и Д. Эггар. Когда они стояли грязные, изъеденные вшами, униженные, Филби подошел к Конигсбергу и Эггару и представился. Он беседовал с ними около двадцати минут, выражая сочувствие их горькой участи, высказывал готовность написать их родственникам в Великобритании. Но Филби не сделал этого, очевидно, полагая, что его действия могут отрицательно сказаться на репутации, которую он для себя так старательно создавал.

Вступив в марте 1939 года вместе с войсками Франко в Мадрид, Филби подготовил для Лондона сообщение, в котором, в частности, писал: «Взрыв эмоций. На всех главных улицах города собрались громадные толпы людей, которые бурно приветствовали проходящие машины. Громкие выкрики в честь фалангистов Франко перемежались мелодиями патриотических гимнов, которые лились из громкоговорителей фронтовых пропагандистских грузовиков. Машины с молодыми девушками, одетыми в форму фалангистов — синие рубашки и красные береты, — проезжали по улицам. Девушки скандировали «мы прошли», высмеивая тем самым лозунг республиканцев «они не пройдут».

Сент-Джон был настолько рад, что Киму наконец-то удалось найти работу, что заехал повидаться с ним. Филби-старший был очень удивлен поведением своего сына: «Он не только освещает события в Испании с позиций генерала Франко, — писал Сент-Джон своему другу в МИД, — но, кажется, считает их дело правым». Журналисты — коллеги Кима также отметили его статьи и, очевидно, иногда их слова, осуждающие своего собрата, доходили до него. Эрик Гедэй, журналист, которого Ким встретил в Вене и вместе с которым работал, через своего коллегу, члена коммунистической партии, передал Киму следующее послание: «Передайте ему, что мне больно видеть его в такой компании». Поскольку посыльный был коммунистом, Филби доверил ему передать Гедэю такой ответ: «Скажи Эрику, пусть он не всегда верит своим глазам. Я не изменился». '

Но не все были введены поведением и рассуждениями Кима в заблуждение. Коллега Филби по Кембриджу Л. Тюдор Харт заявил, что из бесед с Филби в университете у него сложилось впечатление, что такой убежденный коммунист не меняет своих идеалов. «Когда Ким поехал в Испанию как сторонник Франко, я сразу же предположил, что это лишь прикрытие, что он работает пропаганды. Подобное же можно сказать и о восстании в Варшаве, битве за Будапешт и т. д. (Мне представляется, что журналисты могут найти материал для хорошей статьи, если исследуют историю создания руководимого Крозье Института по изучению конфликтов, который является подставной организацией, занимающейся изучением чего угодно, только не этой проблемы [10].)

Таким образом, хотя Филби отвергает точку зрения правых кругов о том, что Гернику никогда не бомбили, он не полностью принимает и мнение левых групп. Он считает, что Герника была военным объектом и, исходя из тактических соображений военных, могла быть подвергнута бомбардировкам. По понятным причинам Стир излишне эмоционально среагировал на бомбардировку Герники. Этот город стал отождествляться с варварством и жестокостью. Этому помогла и картина Пикассо «Герника». Таким символом Герника остается и сегодня. История с Герникой важна для понимания Филби не только потому, что она отражает его истинные взгляды на это событие. Из нее видно, что Филби не принял автоматически точку зрения левых сил, чего можно было бы от него ожидать. Она важна не в последнюю очередь и потому, что Филби обвиняли в том, чего он никогда не совершал.

Филби продолжает направлять из Испании в Лондон свои обычные сообщения, мастерски подогнанные под вкусы газеты и разумно рассчитанные на укрепление своей репутации серьезного молодого журналиста с устоявшимися правыми политическими взглядами. Некоторые события, в которых ему приходилось участвовать, и материалы, которые он должен был писать, сильно действовали на Кима, иногда выводя его из равновесия. Однажды он вместе с группой журналистов присутствовал на встрече с членами интернациональных бригад, военнопленными, содержавшимися фалангистами в монастыре под Бургасом. В числе военнопленных были два на русских. Я знаю Кима очень хороню, поэтому меня не обманут его реверансы в сторону Франко».