Не выпускайте чудовищ из шкафа - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он ведь никогда-то ничем подобным не занимался. Его специализация – финансовая аналитика.
С другой стороны, что он теряет? Ничего. Тем, кто на Дальнем, терять совершенно нечего.
– Эй, – в стекло постучали, – опять задумался? Я тут привела. Тихоню.
Тихонов.
Ануфрий Елизарович. Сын уездного священника, третий сын из семерых. И единственный выживший. Ушел добровольцем, а потому уцелел, когда всю деревню спалили, и с домами, и с храмом, и с людьми.
Он об этом в газете прочел. И произошло то, что ныне называют спонтанной стрессовой активацией дара. Повезло. Или нет?
Выжил. И был направлен в пластуны.
Награды. Ранения.
Как у всех. А еще лютая ненависть к немцам. Что можно понять, наверное, только не получается. И за это стыдно.
Тихоня высокий, едва ли не с Медведя ростом. И в плечах широк. Лицо ясное, черты простоваты, и светлые всклоченные волосы только усиливают это впечатление – обычного парня. А что глаза мертвые, так если не приглядываться, то и не заметно особо.
– Спасибо. – Бекшеев с трудом, но выбрался из кабины. К счастью, руку подавать никто не стал, как и вовсе лезть с неудобной, пусть даже и нужной помощью. Нога, впрочем, выдержала. – Берите его. И… в дом давайте. Только осторожно.
Тихоня чуть склонил голову. И… нет, он не смеется.
А ведь на такого, если фото сделать, женщины полетят, что мотыльки на свет. И быстрее даже, чем к Барину с его тонкими усиками и надменным взглядом.
– Сам дойдешь? – Голос у Тихони и вправду тихий, едва ли не шепот.
– Дойду. – Бекшеев сделал шаг. И еще один.
Матушка опять хмуриться станет.
Или нет?
В конце концов, он не с пустыми руками вернулся. Правда, другие хорошие сыновья носят матерям цветы. А он вот покойника притащил. С другой стороны, покойнику с неопределенной причиной смерти матушка явно обрадуется больше, чем букету ландышей.
Глава 9. Справедливость
«Свет потрясло известие о грядущем разводе и срочном отъезде князя Бекшеева, более, по нашему мнению, похожем на бегство. О причинах оного поступка, который совершенно не вяжется ни с характером князя, ни вовсе с обликом человека порядочного, ходят самые разные слухи. Мы же склоняемся к тому, что пережитый князем инсульт и долгая болезнь весьма дурно сказались на нраве его. Возможно, речь вовсе идет об утрате князем дееспособности, вследствие чего…»
«Сплетникъ Петербурга»
Дом со вчерашнего несколько преобразился. Внутри словно светлее стало, да и пахло теперь не пустотой, но сдобой.
Ярче заблестел паркет. И камень лестницы сиял свежей белизной.
А потому и Тихоня, державший мертвого мальчишку, застыл на пороге, не решаясь сделать шаг. И на меня поглядел. А потом на Бекшеева. Поморщился.
Говорить Тихоня не любил. Голос он еще тогда, как дар проснулся, сорвал. Ну да наши привыкли, а на других плевать.
– Действительно. – Бекшеев поглядел на дверь.
Пол.
Тихоню.
Надо было с черной лестницы идти, но как-то подобная мысль Бекшеева не вдохновляла. И стоял он, на одну ногу опираясь. Чую, исключительно на упрямстве.
Тяжко с ним.
Одинцов мой тоже был упертой заразой, но все ж края видел. А этот…
Странно. Я про Одинцова вспоминать не люблю. Софья уверяет, что исключительно потому, что эти воспоминания вызывают другие. И может, права, но… Написать, что ли? Поздравить с рождением дочери. Пожелать там чего-нибудь этакого, что нормальные люди друг другу желают.
– Доброго дня. – Бекшеева сама спустилась. И виду не подала, что удивлена. – Полагаю, это и есть пропавший юноша?
На ней темно-синее домашнее платье простого кроя. Разве что узкая полоска кружева украшает воротник-стойку. И пуговицы серебряные в два ряда спускаются, придавая неуловимое сходство с шинелью.
– Он упал, но надо, чтобы ты глянула.
Приподнятая бровь.
Сейчас отчетливо видно, что Бекшеевой немало лет. И шрамы тоже. На шее. Выглядывают за край воротника. Тонкие-тонкие, но сумрак их высвечивает. А до меня доносится запах – духов и магии. Силы, что растекается, обволакивая все и вся, успокаивая.
– Что ж, молодой человек, прошу за мной. Здесь рядом с кухней есть отличное помещение, полагаю, второй кухней было, но давно не пользовались. К сожалению, с прислугой пока никак, но многоуважаемый Александр Парфенович обещал помочь. От него нам завтрак доставили. И пироги. Удивительно вкусные, и, если вы сами сумеете справиться с чаем…
Ее голос доносился из коридора.
А я поглядела на бледноватого Бекшеева.
– Дойдешь? – Почему-то «выкать» ему не хотелось.
– Куда я денусь.
– Трость где?
– Там, – он указал на низкую софу, – должна быть… если не убрали. А если убрали, то понятия не имею где.
И наклонился, ногу потерев.
Трость я подала. И… что дальше? Откланяться? Делать-то мне больше нечего. Мишку нашли. Ник-Ник составит протоколы, привезет бумаги. Я их перепишу начисто, потому что этот поганец нарочно клякс насадит и язык извратит, породивши десяток перлов навроде «отца покойника» или еще чего гаже.
Вечно ему кажется, что я недорабатываю.
– Позволите угостить вас чаем? – С тростью к Бекшееву вернулась прежняя вежливость. – Или у вас дела?
Дела-то есть.
И в участок заглянуть надо, убедиться, что никуда он не подевался. И домой. Софью проверить. Потом… потом сюда вот. Сколько займет это вскрытие? Заехать в похоронную контору…
…Тетка Зима, малины хотите?
– Буду рада.
Светского воспитания во мне ни на грош, хотя Одинцов честно пытался. И его матушка. И сестры. И нанятые компаньонки; впрочем, о них я точно не желаю вспоминать.
Но вот идем.
На кухню.
Я даже вижу дверь, ту, вторую, запертую. Тихоня за нею. И остальные тоже.
– Погодите. Вы присаживайтесь. – Бекшеев идет к этой двери. Приоткрывает. Закрывает. – Это надолго. Ваш коллега не откажется от чая?
– Он там?
Кивок.
Плита огромная. Да и сама кухня едва ли не просторней гостиной. Строилась, верно, еще тогда, когда большую часть пространства занимали дровяные печи. Одна и осталась, в углу. Возвышается этакою пафосной горой, только плитка поблескивает глянцем.
Но нормальная плита имеется, почти новая.
– Сядь уже куда. – Отобрала у начальства чайник.
Может, оно и не совсем правильно, но чувство такое, что он эту медную дуру того и гляди уронит. И сам уронится. А я к нему привыкать стала.
Да и Медведя жалко.
Уронится этот, и когда еще нового найдут? То-то и оно.
Камни нагрелись во мгновение ока. Стало быть, кристаллы заряжены. И вода
