Королевы-соперницы - Фиделис Морган

— Кому Он это сказал? — поинтересовалась графиня, подбирая юбки и ввинчиваясь в людской водоворот. — Не помню, чтобы в Библии вообще упоминался театр.

— Проститутка! — закричала в лицо графине какая-то женщина. — Размалеванная шлюха!

Ребекка в мгновение ока оказалась между ними.

— Лучше быть размалеванной шлюхой, мадам, чем злословящей сукой с постной рожей!

Женщина ахнула и отступила, позволив тем самым графине протиснуться к двери.

— Непристойность, отбросы и похоть! Верните приличие! — кричал прыщавый и косоглазый молодой человек. — У вас только непристойность, отбросы и похоть!

Когда четверка добралась до входа, Ребекка повернулась к толпе и крикнула:

— Разве вы не должны сидеть дома, дамы, и шить и готовить вместо того, чтобы беспокоить распутных женщин, идущих заниматься своим варварским ремеслом?

— Траченная сифилисом потаскуха, закрой свой рот...

— Я не потаскуха, ты, сушеная вобла, а будь я траченная сифилисом, разве была бы у меня такая гладкая кожа? Посмотрите! Я не крашусь. И возможно, если бы тот пятнистый парень позволил грязи своего тела выйти с помощью небольшой порции непристойности, отбросов и похоти, как вы их называете, у него улучшился бы цвет лица. Сара, дверь!

Уже в театре графиня пожелала Элпью удачи.

— А я снова выберусь на улицу и выпью пока чашечку шоколада в ближайшей палатке.

— А протесты?

— Несмотря на свою размалеванность, мистрис Монтегю, я тоже за словом в карман не полезу и не хуже вас могу дать противникам отпор. — Графиня уже стояла у выхода. — Увижу вас обеих через час. На сцене.

Десять минут спустя, получив домашний адрес миссис Лукас в церкви Святого Эгидия, где он был внесен в книгу регистрации смертей, графиня направлялась по дороге на север. Семья Лукасов, похоже, жила за городом. Этого графиня не понимала. Все в Лондоне, особенно театральная братия, жили на расстоянии нескольких минут ходьбы от места своей работы. Почему миссис Лукас выбрала для себя такое удаленное место? Или решение исходило от мистера Лукаса? Она вспомнила, как этот противный коротышка Киппер говорил о своем желании поселить жену в какой-то отдаленной, Богом забытой деревне.

Пока она находилась в церкви, весеннее солнце высушило морось, и стало довольно тепло. Торопливо шагая по Сент-Джайлз-Хай-стрит, графиня надеялась, что дом Лукасов окажется не слишком далеко. Церковный служитель заверил ее, что она вполне дойдет туда пешком, но, поскольку священники известны тем, что нечасто пользуются наемными экипажами, графиня заволновалась.

Ей хотелось, чтобы семья Лукасов жила хотя бы в соседнем Сохо, где она зашла бы в славную французскую кондитерскую. Но нет, ей пришлось идти на север. Графиня обозрела поля на другой стороне Тайбернской дороги. Какой-то идиот хотел назвать ее Оксфорд-стрит! Графиня не понимала смысла: это же дорога в Тайберн, а не в Оксфорд. Конечно, в конце концов по ней, наверное, можно добраться до Оксфорда, в том смысле, как говорят: «Все дороги ведут в Рим», — но это не значит, что все их надо называть Римскими улицами.

Возмущенно пыхтя, графиня двинулась вперед. По ту сторону Тайбернской дороги далеко простирались поля. И в этих полях, помимо угрожающего вида диких животных — коров, свиней и овец, явно пасущихся не на привязи, — стояли еще и жуткого вида лачуги и хижины, населенные самым разнообразным немытым сбродом. Графиня решила, что не стоит затевать поход по пересеченной местности, а лучше пойти по Тоттнем-Корт-роуд.

Большинство лондонских дорог пребывало в ужасном состоянии. Но Тоттнем-Корт-роуд была сущим адом. Движение здесь было небольшое, только изредка проезжали, громыхая, почтовые кареты, направляясь на север и везя пассажиров сквозь крохотные пригороды, такие, как Хэмпстед (где можно было набрать ключевой воды), или за леса Эдмонтон-Чейза (где грабители с большой дороги, возможно, отбирали у путников все, что те везли), или до Хендона (а зачем кто-то хотел ехать туда, оставалось настоящей тайной). Было тихо, но хуже тишины были кучи мусора. Они высились по обеим сторонам дороги и теперь под выглянувшим солнцем дымились, давая выход заключенной в них вони. Но пострашнее этого удручающе голого пейзажа была предлагаемая им компания. Ибо вдоль всей дороги мусорные кучи кишели копавшимися в отбросах людьми — своего рода людскими отбросами.

Элпью посмотрелась в большое зеркало в подвижной раме, установленное в артистической. Ее лицо было покрыто толстым слоем грима, на голове красовалась большая чалма, украшенная разноцветными перьями.

Закончилось музыкальное вступление, и Элпью ясно услышала гомон зрительного зала. Внезапно ей стало так страшно, что перехватило дыхание. Элпью вцепилась в спинку стула и сделала глубокий вдох. Сколько лет она насмехалась над актерами за их самомнение? Теперь же, когда она вот-вот должна была выйти на сцену, ее захлестнула волна восхищения. Как им это удавалось? Зачем они это делали?

В комнату, встряхивая руками, с которых капала вода, ворвалась Ребекка. Элпью вдруг вспомнила о непонятном ритуале, предварявшем каждый спектакль.

— Идем. Скоро наш выход.

Актриса осмотрела себя в зеркале и стремительно повернулась к двери, ведущей за кулисы.

В тусклом свете, который просачивался со сцены сквозь планки перегородок, они степенно проследовали к боковой двери, которая открывалась прямо на авансцену. Ребекка подняла руки и бросила взгляд на Элпью. Для нее наступал момент нести шлейф.

Со сцены донесся голос:

— Идет ревнивая и гордая Роксана, чело нахмурив в мыслях о возмездье.

Пока произносились следующие строчки, Ребекка тряхнула головой, распуская волосы. Преображение было полным. С искаженным от гнева лицом она сделала глубокий вдох, раздувая ноздри, и вылетела на сцену.

Дрожа с головы до пят, за ней, спотыкаясь, поспешила Элпью.

Пар поднимался над кучами вдоль пустынной Тоттнем-Корт-роуд, где жили беднейшие из лондонских бедняков, проводившие свои дни, копаясь в отбросах города. Драная одежда была навалена вперемешку с вонючими отходами, которые привозили золотари, навозом, сломанной мебелью, гниющей пищей и прочим мусором огромного, людного Лондона.

Графиня содрогалась, шагая мимо. Наблюдая за этими несчастными созданиями, она чувствовала себя такой счастливой. В конце концов, у нее есть прекрасный дом, великолепная компаньонка Элпью. Что до Годфри, то хотя он и был жалкой, ворчливой развалиной, но оставался верен ей, этого никто бы не смог отрицать. Единственная неприятность состояла в том, что она была должна деньги сумасшедшей актрисе, которая, вполне возможно, убила свою соперницу и в настоящее время жила с графиней под одной крышей!

Графиня обернулась. Позади слышался громкий топот копыт. Она увидела только облако пыли, поднимавшееся над дорогой. Топот стал громче, и, как только показались лошади, графиня бросилась прочь с дороги, спотыкаясь о груды мусора.

Лошади были великолепны. Из самых дорогих, скаковых, возможно, принадлежащих какому-нибудь герцогу или графу. Когда они приблизились, графиня получше рассмотрела всадников. Но они оказались не благородными особами, а мальчишками, безошибочно узнаваемыми по розовым лентам титиров. Они пришпоривали и хлестали своих лошадей, состязаясь друг с другом в скорости.

Когда они промчались мимо графини, она упала навзничь на груду гнилых овощей. Дряхлый старатель, оказавшийся поблизости, подбежал и помог ей подняться.

— Вот, госпожа, держитесь. — Он обтер руки о свою грязную одежду и посмотрел вслед наездникам. — Титиры. Постоянно гоняют здесь лошадей. Избалованные барчуки.

— Неподходящее место для скачек. Почему не заняться этим в Нью-Маркете?

— Ах, леди, вы меня, стало быть, не поняли. Скорее всего это не их лошади. Они крадут их у какой-нибудь коновязи в городе. Бедняга владелец и не подозревает о пропаже, пока не окажется слишком поздно. Эти шалопаи выбирают только самых лучших, самых быстрых лошадок и носятся на них сломя голову. Сбивают людей. Даже налетают на деревья. Случается, и сами убиваются насмерть. Ох уж эта молодежь, иногда ездят без седла и вышибают себе мозги.

— Зачем они это делают? — Графиня посмотрела вслед уменьшающемуся облаку пыли. — С чего бы им откалывать подобные номера?

— А просто так. — Старик вытер руки о грязные штаны. — Они творят это для собственного удовольствия.

— Скачут для удовольствия! — воскликнула графиня. — У нынешних молодых людей явно слишком много свободного времени. В мое время они бы воевали.

— Да, — согласился оборванец. — И посмотрите, что теперь со мной стало! Копаюсь в этих кучах в поисках дров для очага.

Графине стало ужасно жаль старика, и она достала шиллинг.

— Возьмите. И скажите, далеко ли еще до места, называемого Райская улица?