Черный отряд. Тени сгущаются - Глен Кук

— О, извини. Я поймал себя на том, что воспринял эти предрассудки мятежников всерьез.

— Верно, это прилипчивая чепуха, — подтвердил Рассол. — Рождает элегантную иллюзию надежды. — Я нахмурился, глядя на него. Его ответная улыбка оказалась почти застенчивой. — Трудно проиграть, когда ты знаешь, что судьба на твоей стороне. А мятежники это знают. По крайней мере, так говорит Ворон.

— В таком случае нам придется изменить их мысли.

— Не получится. Разгроми их сто раз подряд, а они все будут идти и идти. И именно по этой причине их пророчество исполнится.

— Тогда, — буркнул Ильмо, — нам нужно сделать нечто большее, чем просто разгромить их. Нам нужно их унизить.

Под словом нам он подразумевал всех, кто воевал на стороне Госпожи.

Я швырнул восьмерку в очередную из бесчисленных куч битых карт, ставших вехами моей жизни.

— Что-то мне начинает надоедать.

Меня снедало беспокойство. Хотелось заняться хоть чем-нибудь. Чем угодно.

— За игрой время идет быстрее, — пожал плечами Ильмо.

— Верно, это и есть настоящая жизнь, — поддакнул Гоблин. — Сидишь себе и ждешь. Сам вспомни, много ли мы так сидели за все эти годы?

— Я специально не подсчитывал, — буркнул я. — Но в карты мы играли больше, чем занимались другими делами.

— Ха! — воскликнул Ильмо. — Я слышал чей-то голосок. Он утверждает, что мои овечки заскучали. Так. Рассол, тащи-ка мишени для стрельбы из лука и… — Его слова утонули в дружном стоне.

У Ильмо есть универсальный рецепт против скуки — тяжелые физические упражнения. Если человека прогнать через его дьявольскую полосу препятствий, он или умирает, или излечивается.

Рассол, издав полагающийся в таком случае стон, дополнил свой протест и словами:

— Мне все равно придется разгружать фургоны, Ильмо. Парни уже вот-вот вернутся. Если ты хочешь, чтобы бездельники поразмялись, отдай их лучше мне.

Мы с Ильмо переглянулись. Гоблин и Одноглазый встревожились, Как, они еще не вернулись? Фургоны должны были приехать еще до полудня. Я-то думал, что парни давно отсыпаются. Те, кто отправляется в «турнепсный патруль», до конца дня больше не работники.

— Я думал, они давно уже здесь, — сказал Ильмо.

Гоблин махнул рукой в сторону кучки битых карт. Его карты на мгновение зависли в воздухе. Он хотел дать нам понять, что отпускает всех.

— Проверю-ка я, как там у них дела.

Карты Одноглазого заскользили по столу, извиваясь, словно червяки.

— Нет, я проверю, Карапуз.

— Я первый вызвался, Жабье Дыхание.

— А я старше.

— Сделайте это оба, — предложил Ильмо и повернулся ко мне: — Я собираю патруль. Пойди скажи Лейтенанту. — Он бросил карты и направился к конюшне, выкрикивая на ходу имена.

Копыта вздымали пыль, выбивая непрерывную рокочущую дробь. Мы скакали быстро, но осторожно. Одноглазый вынюхивал неприятности, но колдовать на скаку нелегко.

Все же он почуял врага вовремя. Ильмо взмахнул рукой, подавая сигнал. Мы разбились на две группы и вломились в высокие придорожные заросли. Оттуда выскочил мятежник — прямо нам в руки. У него не было ни единого шанса.

Через пару минут мы скакали дальше.

— Надеюсь, никто из местных не начнет задумываться, почему мы всегда знаем о том, что они намереваются сделать, — сказал мне Одноглазый.

— Пусть думают, что мы обложили их шпионами.

— Как шпион может так быстро передать весточку в Сделку? Наше везение становится неправдоподобным. Нужно, чтобы Капитан уговорил Душелова вывести нас отсюда, пока мы еще на что-то годимся.

Он верно говорил. Едва наш секрет выплывет, мятежники нейтрализуют наших колдунов своими. И нашему везению конец.

Впереди показались стены Весла, и я начал испытывать запоздалое сожаление. Если честно, то Лейтенант не давал добро на эту вылазку. Уж Капитан накрутит мне хвост. От его ругани выгорает щетина на подбородке, и я успею состариться, пока кончатся наложенные на меня взыскания. Прощайте, уличные красотки!

Сам виноват, что погорячился, — ведь я наполовину офицер.

Зато Ильмо и его капралов явно не смущала перспектива делать дальнейшую карьеру в Отряде, будучи уборщиками конюшен. Казалось, ими овладела лишь одна мысль: «Вперед!» Вперед, во имя славы Отряда. Даешь!

Они не были тупицами, а просто отвечали за неподчинение приказу.

Когда мы въехали в Весло, идиот Одноглазый даже принялся петь. Песня была его собственного сумбурного сочинения и исполнялась голосом, принципиально не способным выдерживать мелодию (если его вопли можно назвать мелодией).

— Заткнись, Одноглазый, — рыкнул Ильмо. — Ты привлекаешь внимание.

Впрочем, его приказ не имел смысла. Мы слишком очевидно были теми, кем были, и столь же очевидно пребывали в скверном настроении. В город въехал не «турнепсный патруль». У нас чесались кулаки.

Одноглазый допел и завыл следующую песню.

— Заткнись, тебе говорят! — загремел Ильмо. — И займись своей проклятой работой.

Когда мы свернули за угол, копыта лошадей окутал черный туман. Из него высовывались влажные черные носы, внюхивались в зловонный вечерний воздух и морщились. Следом показались миндалевидные глаза, сверкающие подобно адским лампам. Шепоток страха сметал зевак с тротуаров.

Они поднимались над туманом все выше и выше — десять, двадцать, сотая фантомов, родившихся в яме со змеями, которую Одноглазый называет своим разумом. Они потоком хлынули вперед — быстрые, зубастые, гибкие черные существа, бросавшиеся на горожан. Их опережал ужас, и через минуту на улицах остались только мы и призраки.

Я впервые оказался в Весле и теперь озирался по сторонам, словно только что въехал в город на фермерской телеге.

— Эй, посмотрите-ка сюда, — воскликнул Ильмо, когда мы свернули на улицу, где обычно останавливался турнепсный патруль. — Это же старина Корни.

Я знал это имя, но не человека. Корни держал конюшню, где всегда останавливался патруль.

Старик, сидевший возле корыта для водопоя, встал.

— Слышал, как вы едете, — сказал он. — Я сделал все, что смог, Ильмо. Только вот доктора не сумел к ним привести.

— Мы привезли своего.

Хотя Корни был стар и с трудом поспевал за Ильмо, тот не замедлил шагов.

Я принюхался. Слегка пахло дымом погасшего пожара.

Корни заторопился вперед и свернул за угол. Черные призраки мелькали у него под ногами, словно прибой, разбивающийся о валун на берегу. Мы пошли за ним и увидели источник дымного запаха.

Кто-то поджег конюшню Корни, а потом напал на наших парней, когда они оттуда выбегали. В небо все еще поднимались струйки дыма. На улице перед конюшней лежали убитые. Легкораненые перекрыли улицу и направляли движение в обход.