Черный отряд. Тени сгущаются - Глен Кук

Кто-то поджег конюшню Корни, а потом напал на наших парней, когда они оттуда выбегали. В небо все еще поднимались струйки дыма. На улице перед конюшней лежали убитые. Легкораненые перекрыли улицу и направляли движение в обход.

К нам, хромая, подошел командовавший патрулем Леденец.

— Откуда мне начинать? — спросил я.

— Самые тяжелые лежат вон там. Но лучше начни с Ворона, если он еще жив.

Мое сердце дрогнуло. Ворон? Он казался мне неуязвимым.

Одноглазый пустил своих питомцев по окрестным улицам. Теперь ни один мятежник не сумеет незаметно к нам подобраться. Я пошел следом за Леденцом туда, где лежал Ворон. Он был без сознания, лицо белое как бумага.

— Он самый тяжелый из всех?

— Единственный, кто, по-моему, не выживет.

— Ты все сделал правильно. И шины наложил так, как я тебя учил, верно? — Я осмотрел Леденца с головы до ног. — Тебе тоже лучше бы лечь.

Я занялся Вороном. Спереди у него было около тридцати ран, некоторые глубокие. Я вдел нитку в иглу.

Быстро обойдя выставленные патрули, к нам подошел Ильмо.

— Плох? — спросил он.

— Наверняка не скажешь. В нем полно дырок. Потерял много крови. Скажи Одноглазому, пусть сварганит свое варево.

Одноглазый варит по своему рецепту супчик из трав и курятины, способный вдохнуть надежду даже в раненого, стоящего одной ногой в могиле. Колдун — мой единственный помощник.

— Как все произошло, Леденец? — спросил Ильмо.

— Они подожгли конюшню и напали, когда мы выбежали.

— Я так и понял.

— Грязные убийцы, — пробормотал Корни. У меня, однако, создалось впечатление, что он больше скорбит о сгоревшей конюшне, чем о наших ребятах.

Лицо Ильмо скривилось, словно у человека, куснувшего неспелую хурму:

— И ни одного погибшего? А Ворон ранен тяжелее всех? В такое трудно поверить.

— Один погибший, — поправил его Леденец. — Старик. Из той деревни.

— Трофей, — рыкнул Ильмо. Старику не разрешалось выходить из крепости в Сделке — Капитан ему не доверял. Но Ильмо проглядел это нарушение приказа. — Мы заставим кое-кого пожалеть о том, что они это затеяли, — сказал он. Его голос прозвучал совершенно бесстрастно, таким тоном он мог назвать оптовую цену на ямс.

Я задумался над тем, как воспримет новость Рассол — он очень привязался к Трофею. Душечка будет потрясена, ведь старик был ее дедом.

— Им нужен был только Ворон, — сказал Корни. — Вот почему он так сильно пострадал.

— Трофей заслонил собой Ворона, — добавил Леденец. — А это, — он махнул рукой, — из-за того, что мы не остались в стороне.

Ильмо задал удививший меня вопрос:

— Почему мятежникам так не терпелось убить Ворона?

Пузо, слонявшийся рядом в ожидании, когда я обработаю резаную рану на его левом предплечье, ответил:

— То были не мятежники, Ильмо, а вонючий капитанишка из той самой деревушки, где мы подобрали Трофея и Душечку.

Я выругался.

— Ты работай себе иголкой, Костоправ, — сказал Ильмо. — Ты уверен, Пузо?

— Конечно, уверен. Да ты Поддатого спроси. Он его тоже видел. На нас напала всякая уличная сволота. Мы их сразу покрошили, как только принялись за дело. — Он ткнул пальцем в сторону уцелевшей от пожара стенки конюшни, где, словно поленья, лежала дюжина тел. Я смог опознать только Трофея. На остальных была драная местная одежка.

— Я его тоже видел, Ильмо, — подтвердил Леденец. — Но всем заправлял даже не он, а другой хмырь, что держался в тени. Как только мы стали побеждать, он сразу смылся.

Корни ошивался поблизости, внимательно прислушиваясь и помалкивая, но тут он вмешался в разговор:

— Я знаю, куда они пошли. Есть тут одно местечко на Унылой улице.

Я переглянулся с Одноглазым, который стряпал свой супчик, доставая из черного мешка то одно, то другое.

— Похоже, Корни знаком с нашими приятелями, — заметил я.

— Просто я достаточно хорошо вас знаю и уверен, что такое вы никому не спустите.

Я посмотрел на Ильмо. Тот уставился на Корни. Владелец конюшни всегда вызывал у нас некоторое сомнение. Корни занервничал — у Ильмо, как и у всякого сержанта-ветерана, был хорошо отработан зловещий взгляд.

— Одноглазый, — молвил наконец Ильмо, — прогуляйся с нашим приятелем. Пусть он тебе все расскажет.

Одноглазый загипнотизировал Корни за несколько секунд. Вскоре они уже ходили рядом, болтая, словно закадычные друзья. Я спросил у Леденца:

— А тот человек в тени хромал?

— То был не Хромой. Слишком высок для него.

— Все равно. Нападение произошло с его благословения. Верно, Ильмо?

Ильмо кивнул.

— Душелов страшно разгневается, если догадается. Чтобы отважиться на такое нападение, нужно получить разрешение с самого верха.

Мне показалось, что Ворон вздохнул. Я посмотрел на него и увидел, что он едва заметно приподнял веки. Звук повторился. Я приблизил ухо к его губам.

— Зуад… — прошептал он.

Зуад. Печально знаменитый полковник Зуад. Враг, от которого Ворон отрекся. Особый злодей Хромого. Рыцарское поведение Ворона обернулось зловещими последствиями.

Я назвал это имя Ильмо, но тот вроде и не удивился. Возможно, Капитан поведал историю Ворона командирам взводов.

К нам вернулся Одноглазый.

— Наш друг Корни играет за другую команду. — Он злобно ухмыльнулся. Эту улыбку он долго отрабатывал, и теперь распугивал ею мальчишек и собак. — Подумал, ты захочешь принять эту новость во внимание.

— Еще бы. — Ильмо выглядел весьма довольным.

Я принялся за очередного раненого. Опять придется зашивать. Я уже стал беспокоиться, хватит ли нитей. Патрулю крепко досталось.

— Скоро будет готов твой супчик, Одноглазый?

— Я еще не успел раздобыть курицу.

— Так пошли кого-нибудь, пусть украдет, — проворчал Ильмо.

— Те, кого мы ищем, затаились в забегаловке на Унылой улице, — сказал Одноглазый. — Их охраняют несколько крутых приятелей.

— Что ты собираешься сделать, Ильмо? — спросил я, уверенный, что он обязательно что-нибудь предпримет. Назвав имя Зуада, Ворон связал нас обязательством. Он думал, что умирает, иначе не стал бы называть имени. Я достаточно хорошо я его знал, чтобы об этом догадаться.

— Надо чем-то порадовать полковника.

— Если ты ищешь неприятности, то ты их найдешь. Вспомни, кому он служит.

— Но еще хуже, Костоправ, позволить кому-либо нанести Отряду удар и уйти безнаказанным. Даже Хромому.

— В таком случае ты взваливаешь на свои плечи ответственность за политику весьма высокого уровня, разве не так?

— Впрочем, я не мог с ним не согласиться. Поражение на поле боя допустимо, но тут совсем другое дело — это имперская политика. Всех следует предупредить, что если нас в нее втянут, то сами же пожалеют. Нужно преподать этот урок и Хромому, и Душелову.