По ту сторону китайской границы. Белый Харбин - Е. Полевой

Чрезвычайно странное впечатление производит Мукден — эта столица Трех восточных провинций Китая, резиденция раньше всемогущего диктатора всего Северного Китая, маршала Чжан Цзо-лина, а сейчас его сына Чжан Сюэ-ляна. Непосредственно с вокзала вы попадаете на очень обширную территорию японской концессии, и вам нужно пройти или проехать не меньше трех километров, прежде чем вы попадете в китайский город, в котором находится и маршальский дворец. Японская концессия отделяет его от железной дороги, как стена, ворота которой открываются только с разрешения японского начальства. Весьма непопулярный среди населения, даже откровенно ненавидимый им покойный маршал Чжан Цзо-лин выезжал из своего дворца только под усиленной охраной, и вокруг его автомобиля, когда он направлялся на вокзал, всегда скакал целый эскадрон китайской кавалерии. Но стоило этому автомобилю подойти к границе японской концессии, как весь этот огромный эскорт таял, как дым, и автомобиль ехал дальше уже без всяких признаков охраны: появление на территории японской концессии китайских военных при оружии категорически воспрещено, и японцы не допускают никаких исключений из этого правила.

В 1926 г. на Мукденском вокзале произошел довольно характерный в этом отношении случай. Во время одного из проездов через Мукден убитого впоследствии вместе с Чжан Цзо-лином цицикарского генерал-губернатора У Цзинь-шеня, из которого мукденское правительство в то время усиленно делало национального героя, собралось проводить его довольно много военных. В то время как У Цзинь-шень уже был в вагоне, японский жандарм заметил, что из здания вокзала на перрон вышли два китайских полковника в парадной форме, повидимому прибывшие для участия в проводах, причем у них оказались на боку кобуры с револьверами и шашки. Пораженный таким необыкновенным явлением, а с его точки зрения — просто наглостью такого появления, японский жандарм быстро направился к ним, несколькими ловкими движениями сорвал с них шашки и револьверы, а заодно и погоны, в порыве своего патриотического усердия отвесил им несколько звонких оплеух и выгнал с вокзала. Изобиженные полковники мирно пошли по домам уже без оружия и без погонов, а об этом случае не было затем даже особых разговоров: он был в порядке вещей.

Но именно в Мукдене легко почувствовать и уяснить себе некоторые причины такого положения вещей, так как непосредственное соседство в нем китайцев и японцев даст богатейший материал для целого ряда характернейших сопоставлений.

Стоит вам отъехать от Мукдена в сторону от железной дороги на 5 километров в одну сторону или на 12 километров в другую, как вы попадаете на древние императорские могилы.

Вы проходите через внешний двор могил с его характерными, тихими, точно вымершими, китайскими домиками и оказываетесь перед высокой каменной стеной с башнями по углам и над главным входом, напоминающей наши кремлевские стены. У ворот сидит китайский солдат. В сущности его обязанность и задача — не пускать посетителей в святое святых, во внутренний двор могил. Но вы молча протягиваете ему одну японскую иену, и проход оказывается свободен.

Вот наконец перед вами и внутренний двор могил, но вы напрасно будете искать в нем эти могилы: их там нет, и только у задней стены двора перед вами вырастает небольшой раззолоченный храм совершенно необыкновенной работы, напоминающий дорогую китайскую безделушку. На его изогнутом по-китайски карнизе висят прозрачные, еле видные стеклянные колокольчики и, когда утренний ветерок колышет их своим легким дыханием, они издают нежный, еле слышный гармонический звон, кажущиеся отзвуком каких-то бесконечно далеких, давно умерших звучаний.

Вы спросите, может быть: хотя это и не особенно важно, но где же могилы? О, они тут же рядом, но уже за храмом и даже за стеной этого внутреннего двора. За нею высится большой холм, а в этом холме спят вечным сном покойные китайские богдыханы.

Когда вы невольно сопоставляете тишину и безмолвие этих могил с шумом и грохотом находящегося всего в 5 километрах от них Мукденского вокзала японской Южно-Маньчжурской ж. д. с врывающимися в него каждые полчаса поездами, с вечной суетой куда-то торопящейся толпы, с надрывным сигнальным звоном паровозных колоколов, С дребезжанием электрических звонков, предупреждающих об отходе поездов, с юркими, всюду поспевающими фигурами маленьких японцев, — вы начинаете понимать, что старому Китаю пришел конец. Встает новый, молодой Китай, ненавидящий своих иноземных поработителей и рвущийся к новой свободной жизни. В Южной Маньчжурии вы ощущаете пока только скованность старого, порабощенного Китая. Молчат его гостиничные агенты в Чаньчуне, избиваемые дубинкой японского жандарма, молчат его долготерпеливые рикши, подгоняемые стэками иностранных резидентов, молчат его похожие на ворон в павлиньих перьях полковники, когда тот же японский жандарм срывает с них оружие и погоны и пинками выставляет их с вокзала, молчат даже могущественные маршалы, когда взлетают на воздух их отмеченные японской милостью отцы, путешествующие по дороге, к которой нет доступа никому кроме японцев.

Япония цепко держит в своих руках свои портсмутские достижения и не выпустит их без тяжелой борьбы. Она пропитала своим влиянием всю территорию Южной Маньчжурии, фактически зажала в свои тиски весь китайский аппарат ее управления и зорко следит за всяким хоть сколько-нибудь подозрительным движением в этой сфере своего влияния. Ее агенты, как Патэ-журнал, все видят, все слышат, все знают: никто и ничто не сможет ускользнуть от их внимания.

Это Южная Маньчжурия зажата в японском кулаке, и все ее грозные правители — не больше чем японские марионетки.

Они могут спокойно сидеть в своих дворцах до тех пор, пока не начнут рыпаться. Они могут проявлять свою инициативу и выкидывать какие угодно дипломатические курбеты по отношению к КВЖД и СССР. Фактическими хозяевами Южной Маньчжурии это даже приветствуется, но там, где сидят сами эти хозяева, такие курбеты не поощряются, за ними следуют внушительные хозяйские пинки, — все равно страдает ли от них физиономия какого-нибудь китайского полковника или даже некий железнодорожный мост.

Правда, в последнем случае «японскому командованию об этом ничего не известно».

Но такие ли еще таинственные вещи происходят в этих удивительных местах! Вы может быть не знаете, что маршал Чжан Цзо-лин жил около трех недель после своей смерти. Невероятно, но факт!

На другой день после взрыва его поезда, при котором он погиб, было опубликовано официальное сообщение о том, что во время взрыва убит цицикарский генерал-губернатор генерал У Цзинь-шень, а сам маршал ранен и находится в своем дворце. Так как этому никто не поверил и в Харбине имелись уже достоверные сведения о смерти Чжан Цзо-лина, то 7 июня 1928 г. в харбинских газетах было опубликовано новое официальное сообщение за подписью главноначальствующего ОРВП генерала Чжан Хуан-сяна о том, что все слухи о смерти маршала ложны, что маршал только ранен при взрыве и что в состоянии его здоровья даже наступило некоторое улучшение. И этого оказалось мало: значительно позже, когда этому сообщению уже никто не верил, в газетах было опубликовано интервью с Чжан Цзо-лином некоего корреспондента, который был якобы допущен во дворец и видел там раненого маршала. В беседе с этим корреспондентом покойный маршал будто бы обещал своему возлюбленному народу быстро поправиться. Только через три недели после смерти Чжан Цзо-лина было наконец сообщено о том, что он убит. Это произошло тогда, когда после длительной торговли за маньчжурский престол, с разрешения японского начальства, сын Чжан Цзо-лина занял место своего папаши.

Так живет Южная Маньчжурия. Когда попадешь в ее пределы из так называемого ОРВП, т. е. попросту из полосы отчуждения КВЖД, картина меняется.

На КВЖД китайские генералы, пресмыкающиеся перед империалистами, превратились в «хозяев».

Их антисоветские выходки, избиения и аресты советских граждан, работников КВЖД, и попытка захватить эту дорогу — у всех в памяти. Потребовался кровавый урок спровоцированной ими войны для того, чтобы маньчжурские генералы соблюдали условия договора, ими же заключенного с единственным государством, отказавшимся от захватнической политики.

Ну, а рабоче-крестьянские массы?

Маньчжурия еще не стала такой ареной революционной борьбы, как Южный Китай. Но просыпаются и угнетенные массы Маньчжурии.

От истории не уйдешь. Грозным китайским генералам останется тогда утешаться старой холопской мудростью: за битого двух небитых дают.

Впрочем за них тогда не дадут и одного битого горшка.

Примечания

1

Комуч — Комитет членов учредительного собрания, образовавшийся в Самаре в июне 1918 г.