Пришествие Короля - Николай Толстой

Руфин погладил свою машину с такой любовью, будто это была его любимая собака, и наклонился, чтобы немного повернуть назад ворот и установить трубку на уровне глаз.

— Мы зовем его Малым Скорпионом. Его изобрел Дионисий Александрийский, хотя на самом деле на войне его не всегда используют. Когда я лежал после ранения при Панорме, я вычитал описание его в артиллерийском руководстве Филона, а потом у меня была возможность рассмотреть старый образец в арсенале Цезареи. Думаю, его оставили ради курьеза, а не для употребления. Верно — эти новые военные машины отлично зарекомендовали себя при защите наших городов от варваров. Мира не будет, покуда варвары со всех сторон с воем ломятся сквозь наши границы. В своих недоступных лесах, под прикрытием пустынь и болот они более-менее защищены от истребления. Число их безгранично, и, чтобы сражаться с ними, нам нужны каменные стены и сильная артиллерия различной мощности. Тем не менее я спрашиваю — должны ли мы так полагаться на сложные орудия войны? В этом отношении варвары отнюдь не дураки и вполне способны подражать нашему инженерному искусству. Можно вспомнить, как Гайнас изобрел свою систему паромной переправы и перебросил своих визиготов через Геллеспонт — мы переняли эту систему и с тех пор применяем в подобных случаях. А наиболее мощные тараны среди наших осадных орудий изобрели сабирийские гунны, по имени которых эти тараны теперь и называют.

Нет, я опасаюсь, что чем больше мы будем полагаться на машины и чем меньше — на людей, тем скорее станем на одну доску с варварами. Не артиллерия дала нам власть над миром, но римская отвага и римская дисциплина. Если мы утратим эти качества, то чем будет отличаться Рим от своих врагов? Только военной удачей, а это все равно что кости бросать! Запомни мои слова, Мердинус, — в тот день, когда мы станем полагаться на машины, а не на людей, устройство мира рухнет!

Я был готов уже сказать, что в такой затруднительный момент, как сейчас, любое полезное изобретение пригодится, когда вдруг в сарай вбежал воин и что-то закричал трибуну. Враг приближается! Мы оба бросились к выходу, взбежали вверх по склону к тому месту, откуда было хорошо видно юго-западные холмы. Верно — справа от хребта поднималась струйка дыма! Больше мы ничего не могли разглядеть, хотя я уловил далекий рев рогов.

— Принц Эльфин со своими людьми должен скоро вернуться, — воскликнул Руфин, — отправь воинов встретить его на дороге! Если они выполнят приказ, то им помощь не понадобится, но уж лучше обезопаситься.

Воин вскочил в седло и пустился с места в карьер без единого слова. Перед ним распахнули ворота, и когда мы с трибуном взобрались на вал, гонец и с полдюжины его спутников уже были на противоположном холме и, во весь опор летя по дороге по гребню холма, исчезли из виду.

Нечего и говорить, что лагерь забурлил, люди забегали туда-сюда, перекладывая кучи оружия, убирая препятствия и спрашивая приказаний у моего друга. Пару раз я видел, как он бросал взгляды в сторону королевского шатра, но там не было никаких признаков движения. Очевидно, девятидневная немощь все еще лежала на Мэлгоне Гвинедде, защите Крещеного Воинства, и мы должны были оставить всякую мысль об уходе в последнее мгновение.

Внезапно с вала послышались крики, и мы обернулись посмотреть через ограду. Дорога, что шла по гребню холма, большей частью тянулась на фоне неба, и там, где деревья редели, можно было увидеть всадников. Очевидно, дозорные, подпалившие костер, отступали под прикрытием Эльфина. Я мог лишь надеяться, что уловка Руфина сработала. Признаюсь, меня охватило внезапное беспокойство. В упорядоченном лагере, среди знакомых лиц я почти позабыл о приближавшейся угрозе. Нас окружали возбужденные товарищи, но только мы с трибуном понимали, на какой ниточке теперь висят наши жизни.

Казалось, целое столетие минуло, прежде чем мы увидели наших всадников, что сломя голову мчались вниз по склону в ложбину между гребнем холма и западными вратами Динайрта. Они взлетели вверх по склону, шпоря коней, и промчались под нами в крепость. Я напрасно смотрел вниз, выискивая знакомое лицо Эльфина, и, когда мы, грохоча по лестнице, спустились вниз с надвратной башни, Руфин, остановив поток ехавших по одному, по два всадников, спросил, где он.

— Принца Эльфина схватили ивисы! — срывающимся голосом крикнул один из них.

— Что? — вскричал Руфин, схватив его лошадь под уздцы. — Что случилось? Вы что, не выполнили моего приказа? Не время же было геройствовать!

На лицах всех воинов отряда были написаны боль, унижение, стыд, они как сумасшедшие озирались по сторонам. Их кони тяжело дышали, и их покрытые пеной морды говорили о бешеной скачке. Я был взбешен и яростно закричал на говорившего:

— Как вы посмели вернуться живыми, бросив своего вождя мертвым или в плену? Больше не вернуться вам в Кантрер Гвэлод — вы станете опозоренными изгоями, вас поставят на одну доску с Тремя Неверными Воинствами Острова Придай и!

Всадник был и так в отчаянии от своего страшного положения, а тут еще и мои упреки окончательно добили его.

— Это ты, Мирддин маб Морврин? Ты прав, ни одному воину не пережить с честью гибели князя, с которым пришел он на место битвы! Но что нам было делать? Еще до того, как мы завидели приближающегося по дороге врага, Эльфин маб Гвиддно созвал нас и взял с нас клятву солнцем и луной, морем, росой и светом, что мы вернемся сюда и будем сражаться, даже если он погибнет в схватке или попадет в руки врага! Какой был у нас выбор? Мы целовали его в грудь, как и его отца Гвиддно Гаранхира, мы побратимы из его госгордда, вскормленные вином его отца! Пусть и не восславят нас уста поэтов, но мы пили мед нашего принца и обязаны подчиняться его приказам!

Хотя слова воина и казались правдой, я в отчаянии моем продолжал бы и дальше поносить его, если бы Руфин не схватил меня за руку и не оттащил вверх по склону насыпи.

— Думаю, ты любил принца Эльфина, — с силой сказал он, подталкивая меня вперед. — У меня тоже был любимый друг, погибший в бою. Это трудно пережить, очень трудно. Но нам не изменить решения Фортуны, да и в воспоминаниях, насколько я понял, есть все же некоторое утешение. Теперь же не время для сожалений и утешений — если мы не сохраним спокойную голову и не будем действовать решительно, то вряд ли кто-нибудь из нас успеет оплакать свою участь.

Я понимал — он прав, но сердце мое разрывалось от горя. Передо мной ярко, словно наяву, вставал образ веселого, бесхитростного сына Гвиддно. Стремительный, как молодой конь, вечно заводящий всех, словно бегущий огонь, был он весь нетерпение, был он сверкающим копьем пред воинством Кимри, надеждой всех, кто жил в прекрасной северной стране Кантрер Гвэлод у Регедского моря, белогрудого пристанища чаек и бакланов. Но ныне этот плавно парящий орел остался у бреда в час падения росы, и барды земли будут оплакивать его мужественное сердце. Горько было мне представлять это, но непрошеное зрелище все время вставало перед моим внутренним взором — прекрасная супруга Эльфина, бледная и полная страха, стоит и смотрит нам вслед, а мы покидаем Врата Гвиддно на Севере…