Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану - Федор Литке

Мичман Ратманов, отправленный для описи западного берега острова, открыл на этом берегу небольшую, но весьма спокойную гавань, лежащую почти в самом устье пролива, которая была названа по имени этого усердного офицера.

Весь этот день были мы окружены байдарами, наполненными веселым, шумным, но не вздорным народом. Несколько человек было в однолючных байдарах.

Поутру (31 числа) приступили мы к описным работам: с баркасом и байдаркой отправился я в сопровождении мичмана Глазенапа и Постельса в южную половину пролива, возложив на мичмана Ратманова описание W берега, начиная от губы Пенкегней. На южном весьма низком мысу острова, называемом Пагелян, где обсервовали широту, встретили мы несколько байдар, наполненных чукчами. Дружелюбие приятелей наших в губе Св. Лаврентия можно было отчасти приписать неоднократному сообщению их с европейскими судами. Здешние никогда судов в глаза не видывали, но были точно так же ласковы и смирны, нимало не мешали нам работать; некоторые из них не имели понятия о письме, даже и по слухам, и очень удивлялись, когда я несколько длинных имен чукотских, которые сначала едва выговаривать мог, после, смотря на бумажку, говорил им очень бегло.

После обеда отправились мы на лежащий к югу берег, принадлежащий другому большому острову Иттыгран. Глубина в проливе доходила даже до 76 сажен. Мы остановились в небольшой открытой бухте, где было несколько селений чукотских, и встретили тут такой же радушный прием, как и везде, особенно у женщин, которые очень искусно выманивали у нас «титита» (иголки). Молодые девушки за несколько «титит» пели и плясали, очень некрасиво. Изъявив желание купить оленя, не успели мы оглянуться, как уж были принесены две туши только что убитых оленей. Хозяйки обрадовались, когда я им предложил оставить у себя внутренности: они тотчас принялись потрошить оленей руками, от рождения не мытыми, и с жадными глазами вычерпывали из них кровь[236]. К счастью, моряки непривередливы и не очень разборчивы, когда коснется свежинки, а то одного взгляда на этот приступ к делу чукотских кухарок достаточно было бы, чтобы испортить аппетит на несколько дней и навсегда поселить отвращение к оленьему мясу.

Одаренные нескупо, приятели наши ласково провожали нас к баркасу, входили в воду, чтобы помочь нам взойти на судно, и пр. Мы переехали ночевать опять на мыс Пагелян.

Проведя довольно спокойно холодную ночь, отправились мы поутру (1 августа) к западу вдоль южной стороны острова и в 1 миле от мыса Пагелян нашли хорошую гавань, названную по имени моего помощника мичмана Глазенапа, ее описывавшего. В этом месте есть селение, называемое Иергин. Нам нужно было измерить тут основание [базис] до самых юрт чукотских: даже и это не возбудило никакого подозрения в чукчах, которые сами еще усердно нам в работе нашей помогали.

Проехав еще несколько миль вдоль острова, а потом поперек пролива и вокруг О оконечности острова Иттыгран в южное устье пролива Сенявина, остановились мы уже в третьем часу в небольшой бухте этого острова.

Пока готовился обед, ходили мы на вершину довольно высокой горы, находящейся на SO оконечности острова, названной в честь нашего спутника Постельса, с которой мы имели обширный вид. Между прочим, заметили мы и отсюда, как и прежде с вершины горы Афоса, черту, простиравшуюся почти параллельно изгибам берега на расстоянии от него около 4 миль и разделявшую два различных цвета воды.

Между ней и берегом цвет воды был синий, а по другую сторону желтоватый. Весьма хорошо ограниченная, черта эта простиралась вдоль берега в обе стороны до самого горизонта и, вероятно, служила межой между большими и малыми глубинами, о которых упомянуто выше.

Отправляясь от мыса Постельса часу в пятом, не нашли мы по всему S берегу острова Иттыгран ни одного места, в котором бы можно было удобно пристать и расположить палатки, и потому должны были грести до западного конца губы, им образуемой, где остановились уже поздно ночью.

На следующее утро (2 августа) подымались мы с Постельсом на гору Эльпынгын, возвышавшуюся над местом нашего ночлега, для осмотра окрестностей и увидели через ровную тундру море, омывающее мыс Чукотский. Один из мысов, пеленгованный отсюда почти прямо на S, лежит от Чукотского только в 7 милях, и, таким образом, и этот последний привязался к описи непосредственно.

Мы отправились в путь не прежде 10-го часа. Выехав мимо SW оконечности острова Иттыгран опять в северный рукав пролива, увидели мы на горизонте мачты нашего шлюпа. Осмотрев одну открытую губу, большая часть которой была покрыта льдом и которая по этой причине названа Ледяной, остановились мы обедать в устье другой, с ней смежной, представлявшей прекрасную во всех отношениях гавань. В измерении оснований и взятии главных углов протекла остальная половина дня, и мы остановились ночевать на северном берегу милях в двух от устья.

На следующий день описали подробно эту губу, названную по имени старшего по мне офицера, лейтенанта Аболешева. Труд этот был излишним, потому что Ратманов за день до нас уже описал ее. Избрав, по несчастью, различные основные пункты описи, не нашли мы ни одного из многих знаков, которые по обыкновению он оставлял. Встретившись с ним, возвратились бы на шлюп мы двумя днями раньше и избежали бы трудностей, нас ожидавших.

В вершине губы этой, на ровном песчаном берегу видели мы груду камней, сложенную в виде параллелепипеда футов 6 длиной и около 4 в ширину и высоту. Промежутки между камнями наполнены были волосами и шерстью оленьей разных цветов. Это был, конечно, какой-нибудь памятник, относившийся к вере чукчей, но, к сожалению, некому было нам его объяснить.

На южном берегу губы, близ устья речки, стекавшей с гор водопадами, нашли мы два чукотских семейства, встретившие нас с обрядами, каких мы прежде не видели. Все вышли из юрт. Женщины, имея в одной или в обеих руках по заячьему меху, махали ими на нас с поклонами, припевая или, лучше сказать, пригаркивая, какую-то песню. Это продолжалось, пока мы, выйдя, поздоровались с ними и их одарили. После узнали мы, что Ратманов имел сообщение с этими же людьми, которые его так перепугались, что едва могли произнести слово. Вероятно, что описанный нами обряд имеет целью снискать дружбу пришельцев и что, употребив его, ничего уже не опасаются, ибо с нами не показывали они ни малейшей боязни, напротив, были очень развязны и приветливы. Женщины, как и везде, были особенно веселы и ласковы; между ними отличалась одна предревняя старушка с совершенно седой головой и почти без зубов, которая, невзирая на то, беспрестанно начинала петь и плясать.