Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"! - Лев Сокольников

— "Уголовную хронику по "ящику" смотришь?

— Да.

— Что тянет чужие мерзости смотреть?

— Не знаю…

— Я знаю: "они — плохие, я — хороший"!

— А что остаётся думать, когда показывают тридцатипятилетнего паразита ни единого дня не работавшего? Ныне отнимает побоями у матери пенсию и пропивает!? Чтобы сделали враги с паразитом?

— Вопрос на сообразительность: "кто породил паразита"? Разве не мать? И зачем врагам, очищая вас от паразитов, было портить свою репутацию? Тогда враги с помощью петли "вылечили" пяток ваших "горбатых", но этого, как показало время, мало. Ответ знаешь, а хитришь: "не знаю"! Нехорошо-с!

Глава 95.

Прогулка по степи. Без песен.

Был напуган отец пребыванием в Гестапо — этот вопрос никогда отцу не задавал. Если и был страх, то его "авторами" были мы, его дети. Наша русская поговорка "одна голова — не бедна" будет в силе всегда.

На какое-то время отец прекратил меновые операции в сельской местности с заходом в прифронтовую полосу и ограничился "рамками дозволенного". Дозволенное — это возить самосад в один город на рокаде и привозить за самосад оттуда соль.

Ещё при жизни отца, я, свинопас, позволял шутить над ним:

— Скажи, ты, случаем, линию фронта не переходил? Это когда полевые жандармы тебя взяли?

— Может, и перешёл. Кто знает? Географию всегда плохо знал — проще ответа и быть не могло! Я издевался над отцом, а он отвечал серьёзно.

Отец, будучи от природы словоохотливым человеком, всё же мог долго молчать. Есть порода людей: могут говорить много и обо всём, но не о том, что нужно "государевым слушателям". Отец владел таким даром в совершенстве! С такими способностями ему бы политиком большим быть, а он всю жизнь проработал на железной дороге незаметным рабочим. О таких, как отец, говорим: "ему — про Фому, а он — про Ерёму!" — особый дар говорить о Фоме, когда от тебя пытаются получить справку о Ерёме! — нежелательные беседы оканчивали простым и понятным ответом с "ясным взором во взгляде":

— Не знаю. Не помню — почему-то любопытных не появлялось желание "развязать язык" простаку — не знаю…

Был напуган отец трёхдневным пребыванием в подвале гестапо? Был "героем"? Нет, разумеется! Бесед о "героизме" с отцом у меня не было, никогда не спрашивал, о чём думал, сидя в холодном подвале самой жестокой организации немцев. И без отцовых рассказов было ясно: задержи его полевая жандармерия вторично в прифронтовой полосе, и не только в прифронтовой полосе, то, иных мыслей, как "работает на советскую разведку этот маленький человек с лицом "вождя советского народа" — у Гестапо не было. Ещё раз отцов начальник встал бы на защиту от пули, или петли? Вышел бы отец из подвала Гестапо живым?

И на "сцену" вышла мать. Её потянуло в поход в сельскую местность в поисках пропитания для нас. Ведь мы, дети, числом трое, повязали по рукам и ногам наших отцов и матерей. В такое время? Да не будь нас, разве отец не ушёл бы на восток, в эвакуацию? Хотя, если вдуматься, где и кому он был нужен на том востоке? Разве там меньше было возможностей сгинуть без следа? Да-а-а, "куда не кинь — кругом…" и всё во имя детей! Ради них! А мы что? Я "благодарил" отца на свой манер: тайно стыдился в "прекрасные советские времена" работой на врагов. Жрал "на заре жизни" заработанный отцом хлеб и стыдился его!

А сегодня новый сорт стыда наслоился на прошлый. Как удивительно всё жизнь переворачивает!

"Нет ничего нового под солнцем": знал одного человека, годами двумя-тремя старше меня. Отец его полицаем в родном селе был. Не рьяным служакой до бессмысленного палачества над односельчанами, а из серии "что прикажут". Ходили разговоры, что селяне просили его согласиться принять от врагов "должность". Приказы в нашем мире дано сочинять малому числу избранных, остальные — их исполняют.

В советской литературе о "своих" полицаях ничего хорошего не сказано. "Назначенцы", получив "власть", становились сволочами. Вывод: не подпускайте "наших" к власти! Насколько "качественным" полицаем был родитель известного мне человека — не знаю, но что он без промедления был расстрелян "за измену родине и служение врагам" вернувшейся советской властью — об этом знали все в близлежащих сёлах.

Лицо потомка "осуждённого народом врага и изменника родины" помню и до сего дня: это было не лицо человека, а постоянная "маска скорби". Оно было такое, будто отца расстреливают каждый день много лет после окончания войны. Случай явного "отравления скорбью", есть позволить существовать такому "ядохимикату". Знаю, каким бывает "скорбное лицо" и отчего оно становится таким: когда человека долгое время мучает единственная и тяжкая мысль за отца, "покрывшегося несмываемым позором". Не было у меня тогда такой мысли:

— Переживаешь? Разве один твой отец был полицаем? Или мой отец в единственном экземпляре служил врагам? Потомков "нехороших" отцов — армия! И главное: отцы работали на нас, а не на врагов.

И вновь встаёт вечный, и неразрешимый вопрос: почему отец избрал такой путь? Почему он, "как один", не встал на защиту "чести и достоинства отчизны" и не плюнул на детей и жену? Может, потому, что виноваты "гены предательства", кои есть во многих из нас? Во мне сидят "гены предателя", я способен предать, чувствую в себе ужасное свойство предателя… нет, меньше: "вражеского прислужника"…

— Предать можно то, чему когда-то верил "беззаветно и преданно всем сердцем". Возьми в рассмотрение бывших секретарей обкомов, а сегодня — губернаторов и прочих "политических деятелей страны". Сегодня, как и вчера, они таким же "беззаветным" манером служат растущему капиталу. Сколько можно повторять!?

Перевалив за сорокалетний рубеж, стал задаваться вопросом:

— "Смог бы я работать у врагов? И за сколько?" — и, страшно подумать! отвечал:

— Запросто! — вот так! Это одна разновидность предателей. Есть и другая:

Не знаю, какой процент "советских людей" в недавнем прошлом грешил "распитием спиртных напитков на производстве".

Грешил и я, но не сильно, помня такое: "оно, конечно, можно выпить, но тяжеловато потом перемещаться. Если разве самую малость? Чтобы "не отрываться от всех"?

И странное дело: обо всех "нарушениях трудовой дисциплины путём распития спиртных напитков" почему-то мгновенно становилось известно начальству! Долго ломали похмельные головы вопросом "кто нас сдаёт!? Пьём-то вместе!?" — и ни к чему не могли придти до "момента истины": начальник сдал "предателя":

— Вы бы поменьше спиртным увлекались! А с этим — и он прямо назвал доносчика, — никаких распитий! — мы "закипели-забушевали"

— Он же с нами пил! как можно такое!? — оказывается, можно!

Редкостный тип, для которого выдача собутыльников начальству было чем-то вроде увлечения: иностранное "хобби" на то время только "входило в моду". Отец-коллаборационист, будь у него иные возможности накормить четыре рта, никогда бы не стал работать на врагов. Зачем, если можно этого и не делать?

"Товарищ" доносил с удовольствием! Доносительство — это заболевание. У меня, как и у отца, есть "гены сотрудничества с врагами", признаюсь в пороке, но полностью отсутствую "гена доносительства" на того, с кем я делю выпивку и кусок хлеба.

— Радуешься? Гордишься, тем, что у тебя нет ни единого "гена доносительства" на товарища с которым ты пил водку? Так это хуже предательства! — возмутился бес.

— С чего вдруг!?

— Потребляя алкоголь на производстве, разве вы не разрушали государство "рабочих и крестьян"? Не приносили вред? Такое деяние было злее всякого предательства!

"Наука о генах" гласит: у потомков председателя "Фонда Примирения", того, что украл у бывших нищих "рабов с востока" когда-то заработанные ими 83 миллиона немецких марок, должны быть заложены "гены любви к чужим деньгам". Не иначе! Если во мне сидят отцовы гены коллаборациониста, то куда деваться потомкам первого председателя Фонда деваться от генов дедушки-вора?

Ныне ультразвуком определяют пол нерождённого ребёнка. Есть прибор, с помощью которого изобличают вралей, который бы сказал, что я буду делать в той, или иной будущей ситуации.

Как было бы прекрасно жить с таким прибором: вложил всего один палец в устройство, и вмиг на экране высвечивается ответ: "ты такой и сякой, сукин ты сын, пьяница и дурак, вор и забулдыга! А ты — потомок немецкого прислужника"!

Ах, как несовершенна и далека техника от потребностей тех, кто правит нами! Сегодня пол ребёнка определяют, но какого качества будет дитятко потом — нет такого прибора, что мог бы установить на стадии пребывания плода в чреве. Не скажет прибор, что дитятко появится в мир сей отпетой мразью, и что нужно срочно делать аборт, пока не поздно! И подобный аборт будет не греховное, а наисвятейшее дело перед множеством хороших людей.

— Отвлекаешься! Уходишь от темы! Не в тот огород зашёл! Продолжай рассказ о единственной "коммерческой" вылазке матушки в сельскую местность.