Победитель. Лунная трилогия - Ежи Жулавский

Он стиснул голову руками и какое-то время молча сидел так, пытаясь ни о чем не думать.

За его спиной в стене затрещал металлический ящик, в который ему прямо на дом доставлялась утренняя почта. Он встал и, чтобы прервать ход мыслей, прикоснулся к пружинке, закрывающей его. Пачка бумаг высыпалась на столик — преимущественно это были небольшие листы, на которых рядом с фамилией был записан только какой-то номер и время, в которое пославшие их хотели бы поговорить с Его Превосходительством по телефону… Яцек быстро посмотрел на эти листы, почти не думая о том, что делает… Его мысли, вопреки воле, упорно возвращались к событиям минувшей ночи, не в силах задержаться на менее или более важных сообщениях, которые он держал в руках.

Наконец одна бумага обратила на себя его внимание. Это было ежедневное послание от директора заводов, которому он поручил как можно быстрее построить для себя новый «лунный корабль». Директор сообщал, что работа двигается медленно, но успешно, и он надеется, что через два или три месяца Яцек получит свой корабль.

Два или три месяца! Он вздрогнул от нетерпения. Так долго ждать просто невозможно! Если Мареку там, на Луне, нужна его помощь, то он может опоздать — к тому же… чем он будет заниматься все это время, пока не сможет улететь! Неужели нет иного средства попасть туда, нежели этот корабль, выбрасываемый в пространство сжатым газом?

Он обернулся. За ним в кресле сидел Ньянатилока, молчаливый, спокойный, как всегда. Яцек уже привык к его неожиданным и странным появлениям в разных местах и чаще всего тогда, когда он о нем думал, поэтому не выказал никакого удивления. Он сразу же приступил к делу.

— Ты говорил когда-то, — начал он без всякого вступления, — что для воли не существует больших или меньших преград, если она преодолевает миллиметр пространства, то так же может преодолеть и тысячи миль…

— Да, я так думаю, брат.

— Сегодня ночью мы были в Татрах, якобы не перемещаясь отсюда…

— Да, я так думаю.

— Мы были там на самом деле. На моем столе лежит веточка горечавки, покрытая свежими цветами… Я уверен, что утром сорвал ее на горном склоне… Ньянатилока!

— Слушаю тебя, брат.

— Я хочу оказаться на Луне — сегодня! Через час! Немедленно! И быть там не во сне, а на самом деле, как был сегодня в Татрах, и иметь возможность действовать там.

— Не знаю, сумеешь ли ты выполнить это.

— Сделай это ты! Помоги мне!

Ньянатилока покачал головой медленно и решительно.

— Нет.

— Почему? Я хочу, я прошу тебя об этом!

— Нет. Не сейчас…

— Значит, ты не можешь этого сделать! Видимо, вся твоя мудрость и сила проявляются только в том, чтобы делать фокусы и вводить в заблуждение.

Он замолчал. Ему стало стыдно за то, что он говорил, и он посмотрел на Ньянатилоку с опаской. Буддист снисходительно смотрел на него с еле заметной улыбкой.

— Прости меня! — прошептал Яцек.

— Мне не за что тебя прощать, брат мой…

— Я вспылил…

— Знаешь, это просто смешно, — добавил он через минуту, медленно усаживаясь на стул, — я так разговариваю с тобой, как будто обвиняю тебя в том, что ты не можешь совершать чудес…

И быстро замолчал, вспомнив, что этот буддист на его глазах уже неоднократно их совершал…

— Ничего не понимаю! — вслух сказал он, хотя говорил только самому себе.

Ньянатилока стал серьезным.

— Однако ты легко мог бы понять это, если бы только захотел…

— Ты совершаешь чудеса!

— Нет. Я не совершаю чудес. Их вообще никто не совершает по той простой причине, что совсем не является чудом господство духа над видимостью и не выходит за границы законов вечной жизни… А если я отказываю тебе…

— Да, почему ты мне отказываешь? — повторил Яцек.

— Послушай меня.

Ньянатилока подсел к нему и, обе руки оперев на подлокотники, заговорил, не отводя глаз от его лица:

— Ты хочешь немедленно отправиться на Луну за своим приятелем вследствие полученных известий. Я уже помог тебе один раз мысленно оказаться там и посмотреть глазами твоей души на действия твоего приятеля, но тебе недостаточно этого. Ты хотел бы быть там облеченным в ничтожную форму, которую ты называешь своим телом, и иметь возможность действовать: движением, словом. Не думаю, чтобы это было необходимо и помогло твоей душе — а ведь о другом здесь и речь не идет.

— Как же не идет? Речь идет о моем друге, который нуждается в моей помощи.

— И чем ты ему поможешь? Тем, что возьмешь с собой свою убийственную машину и уничтожишь всю Луну, чтобы спасти его, если ему что-нибудь угрожает? Впрочем, откуда ты знаешь, что там на самом деле происходит? Вчера в моем присутствии ты разговаривал с карликами и из того, что от них услышал, делаешь вывод, что твой Марек намеренно или невольно вторгся в жизнь лунного народа и оказывает на него свое влияние. И что ты теперь хочешь сделать? Оказаться рядом с ним и помочь ему, чтобы на Луне быстрее все стало так же, как на Земле? Или ты думаешь, что все происходящее здесь — прекрасно?

— Может быть, Марека нужно спасти от опасности, — уклончиво проговорил Яцек.

— Зачем? А если таков его жребий, который он уже принял на себя? Не мешай ему умереть, потому что, быть может, ему это нужно. Ты уверен, что твой приятель сумеет сделать больше, оставшись живым, нежели светлая легенда о нем, которая будет передаваться из поколения в поколение? Ты хочешь оборвать ее в зародыше? Уничтожить? Сделать невозможной?

Он подошел к сидящему со склоненной головой Яцеку и положил обе руки ему на плечи.

— Послушай меня! Не думай о Луне, не думай о других планетах: ты вскоре узнаешь их! Не мешай тому, что происходит, даже если имеешь возможность это сделать! Не надо мешать ничему, потому что не имеет значения то, что происходит вокруг нас, важно только то, к чему мы стремимся в душе…

Яцек поднял голову. Он чувствовал, что Ньянатилока стоит за ним, но не смотрел на него, только напряженно глядел на противоположную стену, где висело несколько портретов.

— Откуда ты знаешь, что здесь не идет речь обо мне самом? — спросил он. — Может быть, я как раз хочу убежать?

— Не убежишь. Нужно смотреть в лицо всему, что тебя встречает, и через все проходить, не отворачиваясь. Без усилий, без радости. Быть самим собой.

Он еще больше наклонился. Яцек уже не был уверен, слышит ли он его голос или только шелест своих мыслей, разбуженных каким-то удивительным толчком.

— Ты получаешь все только тогда, когда ничего не желаешь. Нужно стать бесстрастным, как пространство, беззаботным, как свет, знающим, а не исследующим, как Бог!