Сочинения - Валерий Брюсов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы – пророки… Ты – поэт!
Ты не наш – ты только божий.
Мы весь год – ты краткий май!
Будь – единый, непохожий,
Нашей силы не желай.
Ты сильней нас! Будь поэтом,
Верь мгновенью и мечте.
Стой, своим овеян светом,
Где-то там, на высоте.
Тщетны дерзкие усилья,
Нам к тебе не досягнуть!
Ты же, вдруг раскинув крылья,
В небесах направишь путь.
1902
Ему же
Нет, мой лучший брат, не прав ты:
Я тебя не разлюблю!
Мы плывем, как аргонавты,
Душу вверив кораблю.
Все мы в деле: у кормила,
Там, где парус, где весло.
Пыль пучины окропила
Наше влажное чело.
Но и в диком крике фурий,
Взором молний озарен,
Заклинатель духов бури,
Ты поешь нам, Арион!
Если нас к земному лону
Донести дано судьбе,
Первый гимн наш – Аполлону,
А второй наш гимн – тебе!
Если ж зыбкий гроб в пучине
Присудили парки нам,
Мы подземной Прозерпине
И таинственным богам
Предадим о молитвой душу, —
А тебя из мглы пучин
Тихо вынесет на сушу
На спине своей – дельфин.
3 августа 1903
Лев Святого Марка
Pax tihi, Marce, evangelista meus. [295]
(Надпись па книге, которую держит в лапах лев Святого Марка)
Кем открыт в куске металла
Ты, святого Марка лев?
Чье желанье оковало
На века – державный гнев?
«Мир тебе, о Марк, глашатай
Вечной истины моей».
И на книгу лев крылатый
Наступил, как страж морей.
Полузверь и полуптица!
Охраняема тобой,
Пять веков морей царица
Насмехалась над судьбой.
В топи илистой лагуны
Встали белые дворцы,
Пели кисти, пели струны,
Мир судили мудрецы.
Сколько гордых, сколько славных,
Провожая в море день,
Созерцали крыл державных
Возрастающую тень.
И в святые дни Беллини
Ты над жизнью мировой
Так же горд стоял, как ныне
Над развенчанной страной.
Я – неведомый прохожий
В суете других бродяг;
Пред дворцом, где жили дожи,
Генуэзский вьется флаг;
Не услышишь ты с канала
Тасса медленный напев;
Но, открыт в куске металла,
Ты хранишь державный гнев.
Над толпами, над веками,
Равен миру и судьбе,
Лев с раскрытыми крылами
На торжественном столбе.
9/22 июня 1902
Венеция
Венеция
Почему под солнцем юга в ярких красках и цветах,
В формах выпукло-прекрасных представал пред взором прах?
Здесь – пришлец я, но когда-то здесь душа моя жила.
Это понял я, припомнив гондол черные тела.
Это понял, повторяя Юга полные слова,
Это понял, лишь увидел моего святого Льва!
От условий повседневных жизнь свою освободив,
Человек здесь стал прекрасен и как солнце горделив.
Он воздвиг дворцы в лагуне, сделал дожем рыбака,
И к Венеции безвестной поползли, дрожа, века.
И доныне неизменно все хранит здесь явный след
Прежней дерзости и мощи, над которой смерти нет.
1902
Венеция
Памяти И. Коневского
Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,
Прекрасный, мощный, смелый, величавый,
В начале поприща торжеств и славы,
Исполненный несокрушенных сил!
В. Кюхельбекер
И ты счастлив, нам скорбь – тебе веселье,
Не в будничных тисках ты изнемог,
Здесь на земле ты справил новоселье,
И празднично еще горит чертог.
Ты жаждал знать. С испугом и любовью
Пытливым взором ты за грань проник, —
Но эти сны не преданы злословью,
Из тайн не сделано тяжелых книг.
Ты просиял и ты ушел, мгновенный,
Из кубка нового один испив.
И что предвидел ты, во всей вселенной
Не повторит никто… Да, ты счастлив.
Лишь, может быть, свободные стихии
Прочли и отразили те мечты.
Они и ты – вы были как родные,
И вот вы близки вновь, – они и ты!
Ты между них в раздольи одиноком,
Где тихий прах твой сладко погребен.
Как хорошо тебе в лесу далеком,
Где ветер и березы, вяз и клен!
3 октября 1901
Андрею Белому
Я многим верил до исступленности,
С такою надеждой, с такою любовью!
И мне был сладок мой бред влюбленности,
Огнем сожженный, залитый кровью.
Как глухо в безднах, где одиночество,
Где замер сумрак молочно-сизый…
Но снова голос! зовут пророчества!
На мутных высях чернеют ризы!
«Брат, что ты видишь?» – Как отзвук молота,
Как смех внемирный, мне отклик слышен:
«В сиянии небо – вино и золото! —
Как ярки дали! как вечер пышен!»
Отдавшись снова, спешу на кручи я
По острым камням, меж их изломов.
Мне режут руки цветы колючие,
Я слышу хохот подземных гномов.
Но в сердце – с жаждой решенье строгое,
Горит надежда лучом усталым.
Я много верил, я проклял многое
И мстил неверным в свой час кинжалом.
1903
Младшим
Они Ее видят! они Ее слышат!
С невестой жених в озаренном дворце!
Светильники тихое пламя колышат,
И отсветы радостно блещут в венце.
А я безнадежно бреду за оградой
И слушаю говор за длинной стеной.
Голодное море безумствовать радо,
Кидаясь на камни, внизу, подо мной.
За окнами свет, непонятный и желтый,
Но в небе напрасно ищу я звезду…
Дойдя до ворот, на железные болты
Горячим лицом приникаю – и жду.
Там, там, за дверьми – ликование свадьбы,
В дворце озаренном с невестой жених!
Железные болты сломать бы, сорвать бы!..
Но пальцы бессильны, и голос мой тих.
1903
Юргису Балтрушайтису
Осенний ветер выл над урной одинокой.
Ю. Б.
Нам должно жить! Лучом и светлой пылью,
Волной и бездной должно опьянеть,
И все круги пройти – от торжества к бессилью,
Устать прекрасно, – но не умереть!
Нам вверены загадочные сказки,
Каменья, ожерелья и слова,
Чтоб мир не стал глухим, чтоб не померкли краски,
Чтоб тайна веяла, жива.
Блудящий огонек – надежда всей вселенной —
Нам окружил венцами волоса,
И если мы умрем, то он – нетленный —
Из жизни отлетит, к планетам, в небеса.
Тяжелая плита над нашей мертвой грудью
Задвинет навсегда все вещие пути,
И ветер будет петь унылый гимн безлюдью…
Нам умереть нельзя! нет, мы должны идти!
Октябрь 1901
З. Н. Гиппиус
Неколебимой истине
Не верю я давно,
И все моря, все пристани
Люблю, люблю равно.
Хочу, чтоб всюду плавала
Свободная ладья,
И Господа и Дьявола
Хочу прославить я.
Когда же в белом саване
Усну, пускай во сне
Все бездны и все гавани
Чредою снятся мне.
Декабрь 1901
В. И. Прибыткову
Застольная речь
Мы здесь собрались дружным кругом,
Когда весна шумит над Югом
И тихо голубеет твердь,
Во дни Христова воскресенья,
Когда по храмам слышно пенье
О победившем смертью смерть!
Бессильно тают глыбы снега,
Река разламывает лед,
Чтоб к морю полететь с разбега,
В себе качая небосвод.
А по полям цветет, поет
Подснежников святая нега.
Нас не страшат земные зимы,
Мы веснам верим в смене лег!
Не так ли, косностью томимы,
О смерть! мы верим в твой обет!
Наш путь далек, мы пилигримы,
Но вдалеке нам светит свет.
Да! этот мир как призрак канет,
Смерть наши узы разорвет.
И новый день нам в душу глянет!
Пусть он нас снова отуманит
И пусть измучит, пусть обманет,
Но только был бы зов – вперед!
2 апреля 1901
Июль 1908
Да, пробил последний, двенадцатый час!
Так звучно, так грозно.
Часы мировые окликнули нас.
О, если б не поздно!
Зарницами синими полночь полна,
Бушуют стихии,
Кровавым лучом озарилась луна
На Айа-Софии.
Стоим мы теперь на распутьи веков,
Где выбор дороги,
И в грозную полночь окликнул нас зов,
И властный и строгий.
Кто в час совершений в дремоте поник, —
Судьбе не угоден.
И мимо пройдет, отвративши свой лик,
Посланник господен.
О, есть еще время! Стучат и стучат
Часы мировые.
В таинственных молниях виден Царьград
И Айа-София.
1 августа 1903
Лирические поэмы
Город женщин
Домчало нас к пристани в час предвечерний,
Когда на столбах зажигался закат,
И волны старались плескаться размерней
О плиты бассейнов и сходы аркад.
Был берег таинственно пуст и неслышен.
Во всей красоте златомраморных стен,
Дворцами и храмами, легок и пышен,
Весь город вставал из прибоев и пен.
У пристани тихо качались галеры,
Как будто сейчас опустив паруса,
И виделись улицы, площади, скверы,
А дальше весь край занимали леса.
Но не было жизни и не было люда,
Закрытые окна слагались в ряды,
И только картины глядели оттуда…
И звук не сливался с роптаньем воды.
Нас лоцман не встретил, гостей неизвестных,
И нам не пропела с таможни труба,
И мы, проходя близ галер многоместных,
Узнали, что пусты они как гроба.