Таков мой век - Зинаида Шаховская

После Освобождения я потеряла из виду Жаклена де Лапорта-де-Во. В 1949-м я ехала в автобусе и увидела на подножке худого, плохо одетого человека в штатском, но в берете парашютиста и с чемоданчиком в руке. Я скорее угадала, чем узнала в нем Лапорта-де-Во. «Зика!» Мы расцеловались. «Чем вы занимаетесь?» Он пожал плечами. «Меня запихнули в Адмиралтейство, я подыхал со скуки! Вот, теперь полубезработный…» Он заговорил громче: «Нет, вы только посмотрите на всех этих… вокруг, на подлых буржуа! Вот вам и Франция!» И все так же, не снижая голоса, стал читать мне стихи […]

Со всех сторон на нас бросали уничтожающие взгляды, к нам поворачивались разъяренные лица. Мы как раз подъехали к Сен-Жермен-де-Пре, и я пригласила его зайти со мной выпить рюмочку. Мы вышли вовремя, а то бы нас линчевали. В бистро «кондотьер» признался в своем падении, — он стал коммивояжером. Для него это была куда более верная смерть, чем все морские битвы или участие в воздушных десантах на оккупированной территории…

Перечитывая «Плеяды» Гобино, я подумала, что одна фраза могла бы служить эпитафией моему другу Лапорту-де-Во, — этот безрассудный человек, безусловно, принадлежал к плеяде себе подобных:

«Я отважен и благороден; для обыкновенного человека — непонятен, мои вкусы не следуют моде, а чувства принадлежат только мне самому. Я не могу ни любить, ни ненавидеть по газетной подсказке. Духовная независимость, абсолютная свобода мысли — вот привилегии моего дворянского звания».

Поляки из клуба не могли похвастать могуществом своей державы, зато отличались личным обаянием. Хотя они и носили британскую форму, но сохранили собственный головной убор, напоминавший традиционную «конфедератку» (фуражку конфедератов). Они часто кутили, напивались и устраивали грандиозные ссоры, но и ухаживали по-рыцарски, с цветами и целованием рук: фильм Любича «Быть или не быть» великолепно передает эту атмосферу заговоров, героизма, страстей и интриг. Они были страшными шовинистами. Солдату, принадлежавшему к национальному меньшинству, — неважно, русский он был или еврей, — они спуску не давали, не говоря о том, что вообще отношения между польскими офицерами и солдатами отличались необычностью.

Ко мне, «москалке» — против русских поляки давно затаили злобу, — они тем не менее относились вежливо, а некоторые по-дружески, и не только потому, что я вышла замуж за поляка по происхождению. Меня, правда, подозревали время от времени в неблаговидных намерениях, но все же, несмотря на все перипетии истории, мы принадлежали к близким народам. Штефан Замойский, Томас Глинский и особенно Станислав Барыльский, бывший военный атташе в Чунг-Кинге, скрашивали серые будни. В отеле «Рембрандт», генеральном штабе поляков, неподалеку от вокзала «Виктория» открывали в полдень буфет с закусками и водкой. Я иногда заходила туда, — забавно было наблюдать, как люди прячут за любезной беседой подозрительность: действительно ли я «око Москвы» или нет? По-моему, предположение безумное, но зато какое романтическое. Честно говоря, я иногда, желая подшутить — это чувство меня никогда не покидало, — специально усиливала подозрения, ведь некоторые люди порой сами напрашиваются, чтобы их высмеяли.

Среди членов Клуба союзников был полковник Б., мучившийся бездельем, судя по тому, что он проводил там целые дни. Личность несколько претенциозная, но мужчина красивый, с бархатными глазами, хотя, по-моему, и не слишком умный. В разговоры он всегда вслушивался с таким вниманием, что выдавал себя как агента службы безопасности. Поэтому я намеренно старалась при каждой нашей встрече подогреть его подозрения. Небрежно задавала нескромные вопросы, в то время как никогда ни о чем подобном военных не спрашивала. Каков же личный состав польской мотодивизии в Шотландии? Когда Сикорский отбывает в Египет или Италию? Что за вооружение прибыло недавно из Соединенных Штатов? Он, конечно, не отвечал, но его воловье око загоралось от удовлетворения, и он спешил меня покинуть, устроиться в другой гостиной, чтобы немедленно составить отчет. Конечно, игра глупая, но у нас было так мало развлечений. Потом мы с Барыльским хохотали — красавец Б. не раз предостерегал его от опасных встреч с русской Мата Хари.

Поляки покоряли женщин любого социального положения в Шотландии, где стояли их части, и в Лондоне. В наш суровый и трезвый век так приятны романтические встречи. Леди Нада Муир, дочь болгарского министра Станкова, предоставившая часть своего замка в Шотландии офицерам-полякам, рассказывала, что, когда она спускалась по лестнице, на каждой ступеньке стоял поляк и целовал ей руку. Я сама однажды обманулась, услышав трагический голос приятеля-поляка. Он позвонил и сказал загробным тоном: «Прощайте, мы с вами больше не увидимся. Да хранит вас Господь!» — «Но что с вами случилось?» — «Ничего. Просто я хотел попрощаться». Это звучало так безнадежно, что я встревожилась и расстроила Святослава. «Он наверняка покончит с собой», — подумала я. Дозвонилась его командиру, чтобы узнать, что с ним: «Такой-то? А что ему сделается? Играет в карты и пьет!» — несколько дней спустя мы встретили отчаявшегося в клубе, — он распрощался ненадолго.

Мы часто приглашали в клуб, как было заведено, случайно встреченных незнакомцев из союзных войск; и все, кроме русских, принимали приглашение с благодарностью. Однажды я оказалась в автобусе рядом с советским офицером, увешанным орденами, членом одной из многочисленных комиссий, приезжавших в Великобританию. Каждый хотел выразить свою симпатию к восточным союзникам, но не так-то это было просто. Я объяснила своему соседу все, что он хотел узнать от кондуктора, — он не говорил по-английски, — и попробовала завязать разговор. Но этот офицер на все мои попытки реагировал с упорным недоверием. Тем не менее я пригласила его зайти как-нибудь в Клуб союзников и заверила, что его встретят очень тепло.

— Почему бы вам не прийти? Там бывают военные из всех союзнических армий, только русские — увы! — никогда.

— Нам некогда ни путешествовать, ни участвовать в чествованиях, как некоторым, — сказал он недовольно. — У нас идет война, а союзники не торопятся облегчить нам жизнь, открыв второй фронт.

— Вам приходится воевать, поскольку противник на вашей территории. Американцы, к примеру, сражаются на чужой земле, и высадка не такое простое дело, если готовить ее как следует.

— А тем временем мы сражаемся одни, — продолжал он.

— Будь вы одни, то погибли бы. Разве вы не знаете, что без оружия союзников ваша борьба окончилась бы поражением? — спросила я, разозлившись. — Приходите все же в клуб.