Останкинские истории (сборник) - Владимир Орлов

– Не надумал к нам в лабораторию? – шумно спросил Батурин.

– Нет, – сказал Михаил Никифорович. – Пока не надумал.

– Все еще намерен спорить с утверждением мудрецов: «В саду от смерти нет трав»?

– Что толку с ним спорить, – вздохнул Михаил Никифорович.

«В саду от смерти нет трав», – повторял он потом. И вспоминал Любовь Николаевну, призывавшую их к подвигам. Горько было Михаилу Никифоровичу. Он долго еще бездумно бродил аллеями Сокольников. А дома его ждало письмо от матери. Матушка писала, что надумала поехать погостить к Павлу, среднему сыну, в Ленинград, давно обещала и Павлу, и невестке, и внукам и вот поедет. Под май она вернется в Ельховку, чтобы все посадить в огороде, и надеется, что по дороге домой на день-два сможет заглянуть к нему в Москву. Обрадованный Михаил Никифорович вспоминал свой дом, представлял, как хлопотала мать, собирая гостинцы внукам, думал, как принять ее и что бы устроить ей в Москве ладное и хорошее…

51

Гулянья предстояли через пять дней, а Шубников ходил злой. Как было на улице Королева Поле Дураков, так оно и осталось. Ветры здесь гуляли и волки выли. Шубников утешал себя: так всегда перед премьерой, ничего нет, актеры бездари и спились, но занавес в семь часов раздвигается. И нельзя сказать, что на улице Королева и на прочих выбранных Шубниковым площадках вовсе ничего не делалось, нет, здесь стучали молотки и визжали электропилы, вертолеты опускали фермы, мачты, ячейки покрытий, желтые искры рассыпали сварщики, но все шло не так, как бы хотелось метавшемуся по Останкину художественному руководителю. Метался он в ватнике, метался в упоении устройством и режиссурой праздника и проклинал всех, при случаях и себя. В конце концов все декорации, строения и аттракционы, все, все могло бы явиться и ночью в канун гулянья в единое мгновение по его, Шубникова, запросу, но тогда бы вышло, что сам он – лодырь, лежебока, несостоятельный мастер, способный лишь на веление. Нет, он должен был все устраивать сам, тем более что люди и силы в городе были, их только следовало взъерошить и впрячь в дело.

Но с кем взъерошивать и запрягать, если его окружали идиоты? Худо выходило с пожарниками. Тем, на которых надеялись, предстояло в горячие на улице Королева дни быть на вахте или на учениях.

– А какие тут могут быть льды? – сказал Голушкин. – Жара стоит июльская. Я парюсь в тенниске. Льдов теперь никаких быть не может.

– Что?! – грозно, с актерским преувеличением грозности спросил Шубников. – Льды будут! Ледяные горы и дворцы есть в контракте, и они должны быть, даже если завтра здесь начнет протекать река Лимпопо. Иначе мы позорные люди! Взялись делать – извольте делать!

Представитель водонапорной башни, два месяца назад заказавший гулянье сотрудников на природе, был скромен в запросах и ни о каких ледяных дворцах речи не вел. Единственно он просил о том, чтобы гулянье хоть немногим напомнило известные по литературе весенние чаепития в Марьиной роще. Теперь в Марьиной роще все застроено, порабощено кирпичом, там не только что пить чай, там и шпроту негде съесть с дамой на природе. «А народ у нас хороший, – сказал представитель, – отзывчивый на все мероприятия». Шубников тогда мгновенно вспыхнул, размечтался, бегал по кабинету, взмахивал руками, приводил представителя водонапорной башни в восторги и ужасы картинами народного гулянья. А вспомнив о сотворенных в Саппоро пожарниками ледяных дворцах, уговорил представителя вставить в контракт ледяные горы и дворцы.

– Можно найти людей взамен пожарников, – предположил Голушкин.

– Взамен пожарников найти никого нельзя, – сказал Шубников.

– Ну если не взамен, то помимо… А то вот просятся.

– Кто просится?

Уважительно просилась витаминная, вкусная и солидная фирма, ближняя овощная база. Она бы хотела стать участником праздника на правах третьего триумфатора. База предлагала и помощь в подготовительных работах, ей ничего не стоило вызвать на перетруску чеснока сколько хочешь и каких хочешь специалистов, можно кандидатов, можно докторов, можно академиков, можно скрипачей, и направить их на улицу Королева. Имелись на базе ледники и холодильные установки.

– Это ценно, – согласился Шубников. – Но три триумфа для одного вечера много. А что же они раньше терпели?

– Только теперь сняты путы с поводов для триумфа.

– В следующий раз. Заявку от них примите. А на гулянье мы их допустим. Пусть себе гуляют в первых рядах.

– Значит, если согласятся на простое гулянье, – сказал Голушкин, – мы потребуем работников с перетруски чеснока. И попросим фрукты для гуляющих.

– И семечки.

– Семечек у них может не быть, – обеспокоился Голушкин.

– Пусть достают! – решительно сказал Шубников. – И побольше! Жареных и каленых!

– Жареных и каленых… – записал Голушкин. – Ну вот, отыскались работники на льды. Если уж вам так любезны льды.

– Но руководить этими работниками должны пожарники. Не трудитесь противоречить. В контракте записаны пожарники, а не перетрусчики чеснока, хоть бы и скрипачи.

Непоколебимая вера в то, что наши пожарники ничем не хуже японских, тем более из их японского, северного, захолустья, сладостно и ревниво существовала в Шубникове независимо от контракта с водонапорной башней.

– Такой каприз! – сказал Шубников. – Уважьте. А что же, и Васька Пугач пропал?

Стараниями экспедитора Ладошина пожарный водитель Василий Пугач был найден. На три дня он мог предоставить себя в начальники ледяного строительства. На вопрос, не может ли он наскрести еще хотя бы пяток пожарников для руководства, Васька, загоготав, ответил, что может. Однако сказал, что пожарники-то они пожарники, но бывшие, один теперь водит ассенизационную машину, другой грузит на комбинате красную рыбу и копченых лещей. И так далее. Но в душе все они остались пожарниками.

– Выбраковали их, что ли? – спросил Голушкин.

– Ну выбраковали, – процедил сквозь зубы Васька и взглянул на Голушкина с интересом: а хочешь, и тебя выбракуем?

– Василий, – сказал Шубников, – ты читал эпитафию на могиле пожарника?

– Ну?! – удивился Васька Пугач. – Какую эпитафию?

– Известную. «Сорок лет стоял на башне, так и умер не едавши». У тебя эпитафия будет хуже.

– Вот дурень! – рассмеялся Васька. – Я же не на башне, я в кабине!

Постановили: Васька Пугач и пятеро его приятелей, все с несгораемыми усами, станут ледовыми зодчими безвозмездно, их лишь предстоит кормить и поить, чтобы не схватили в жаркие дни у льдов расстройство желудка. И ни в коем случае эти пятеро приятелей никому не должны, даже и за понюшку табаку, открывать, что пожарники они бывшие. Мало ли ведь какие агенты будут шнырять в эти дни в Останкине.

– Все путем! – загоготал Васька Пугач. – Череп ты мой горелый! Да мы такие дворцы наворочаем, что эти самураи запрыгают!

– И ледяные горы, – хмуро добавил Шубников.

После ухода Васьки Пугача Шубников раскричался на Ладошина и Голушкина. Что за разгильдяйство! Что за легкомыслие! Ведь сто раз говорил о льдах и пожарниках – и эдакий провал. И все так! И всегда так! Обиженный Голушкин стал говорить, что пока он не давал поводов для крика, исполнял свою службу с усердием и толком и, если им недовольны, готов подать в отставку. Шубников выгнал Голушкина и Ладошина на площадки, но досада не была исчерпана, требовалось разрядиться на ком-либо, и Шубников вызвал Бурлакина.

– И у тебя такой же бардак, как у всех?

– Я кричать тоже умею, – сказал Бурлакин. – А голос у меня от природы громче. Другое дело, ты более актер.

– Хорошо, – утих Шубников. – Докладывай.

– Возьми вместо меня пиротехника-исполнителя. Пусть он к тебе и бегает с докладами и за распоряжениями. А как я исполню задачу – мое дело. Я не подведу.

– Но и не доверишь мне свои сюрпризы и тайны?

– Чепуха, – нахмурился Бурлакин. – Никаких тайн нет.

– Однако о них уже идет молва.

– Глупая, стало быть, молва. Решения у нас заурядные. При Петре Великом мастера были куда изобретательнее. Мы забыли их ремесло и дерзость. Кстати, для триумфа водонапорной башни мне нужны уточнения. Там два пункта. Сто двенадцать лет башне. Так? И рекорд в напоре воды. Какой именно рекорд?

– Я не помню, – поморщился Шубников. – Рекорд и есть рекорд, не важно какой.

– Мне важно, – сказал Бурлакин. – Дай мне точные данные, какой объем башни, какой напор, давление, сколько пролито воды за сто двенадцать лет, сколько…

– Дадут тебе, дадут! Не зуди!

– Какой у башни вид? Где стоит она?

– Откуда я знаю, где она стоит! – возмутился Шубников. – Стоит и стоит. У какого-то моста. Или путепровода.

– Ты неконкретный человек, – покачал головой Бурлакин.

– Для конкретностей есть мелкие, бескрылые служащие!

– Ты вообще неконкретный человек, – сказал Бурлакин. – И это плохо. И для меня. И для тебя. И для всех. Тебя увлекает лишь сам ход дела, процесс, игра, авантюра, лепка ситуации, мечтание о чем-то, что получится и сотворится, а что именно получится и сотворится – об этом ты не имеешь никакого представления да и не хочешь иметь, чтобы не заскучать или не разочароваться раньше времени, а между тем выходят глупости либо гадости, какие можно было бы предугадать или вычислить.