Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм

- Они даже не могут правильно бегать. Чистый дилетантизм! Будто в «Полицейские и воры» играют!

Большую часть своего времени Старика в кабинете не застать. Уже в полдень он едет к оборонительным сооружениям у гаража Ситроена. Зампотылу сидит на одном телефоне, а адъютант на другом. Дым стоит коромыслом. Из обрывков фраз узнаю: Продукты для оставшегося французского населения тоже приходится урезать, обнаружилась нехватка питьевой воды вследствие диверсий на водопроводах. Не могу понять, что все эти французы еще делают в Бресте? Чего ожидают? Увидеть, например, увлекательные картины решающего боя? Сегодня, в виде исключения, Старик снова сидит за своим письменным столом. Когда вхожу, он тотчас же ругается, давая волю своим чувствам:

- Все же, подводники – это вам не окопники. Тактические занятия в поле с механиками, торпедистами, моряками, которые умеют сплетать и сращивать канаты, вязать узлы и вести наблюдение, но не знают, что такое блиндаж – этот номер не пляшет! Все-таки, наши люди более привычны находиться по боевому расписанию на своих боевых местах в лодке.

- Не сносить им головы, если дело примет серьезный оборот!

- Лишнее болтаешь!

Старик начинает обильно заряжать свою трубку, прежде чем говорит:

- Практические люди, эти парни из организации Тодта .

Я могу лишь гадать, что он мог бы подразумевать, говоря мне это. Я думаю о свиных полутушах и беконе с черного рынка, но тут он мне полушепотом сообщает информацию, которая звучит совсем иначе:

- Они установили в укрытия перед военно-морской школой сверхштатные перископы для наблюдения за окружающей местностью, чтобы никому больше не пришлось высовывать голову, если нужно было посмотреть, что делается снаружи... Более чем практично, нет?

Не знаю, с чего мне начать. Это прозвучало довольно цинично. Считает ли он использование не по назначению перископов хорошим делом или чистым идиотизмом? Чтобы ничем не рисковать, я только и говорю:

- Чудненько, чудненько.

~

Полное дерьмо: Крупнокалиберные зенитные орудия, врытые вокруг Бреста, будет, пожалуй, единственным, что нам придется предложить для решающего боя. Но что, если все огневые позиции зенитной артиллерии будут уничтожены? Тогда нам останется только лишь спрятаться в укрытия и наглухо задраить люки...

- Я как раз пишу докладную записку, – говорит Старик на следующее утро. – Послушай-ка, что я тут набросал: «Блокада и изоляция нас от Родины из-за действий американцев и внезапного прорыва при Avranches и расширение флангов прорыва в Бретани с востока, резко изменили всю деятельность и мышление в Бресте: никаких сомнений, что гавань и большой защищенный рейд Бреста являются для американского Военно-морского Флота самым лакомым куском и поэтому требуется распоряжение на более длительное сопротивление.»

- И кто должен радоваться, разрешите спросить, этому рапорту? – недоуменно интересуюсь, когда Старик замолкает и бросает на меня вопросительный взгляд. Старик выслушивает это и продолжает читать:

- «Для флотилий подлодок следует рассмотреть, как первостепенно важное задание, не оставлять противнику подлодки в Бресте. Поэтому им необходим, возможно, более полный ремонт для применения на фронте, а, в крайнем случае, и аккумуляторные подлодки и вспомогательные суда необходимо переместить временно в южную точку передовой базы. Весь становящийся излишним персонал – кадровый резерв и персонал базы – делится на группу для круговой обороны территории флотилии, и остальных, которые передаются командирам в крепости для присоединения к защите переднего края и распределения между привычными к военным действиям на суше остаточным подразделениям.»

Так как фраза «остаточные подразделения» будит во мне представление о солдатах без рук и ног, я невольно хмыкаю. Старик стягивает брови домиком и всматривается в меня наполовину недоверчиво, наполовину зло.

- «Остаточные подразделения» – звучит довольно странно! – быстро говорю.

- Так скажи лучше!

- Я бы сказал «привычные к ведению боевых действий на суше подразделения».

Там Старик театрально повышает голос:

- Подразделения! Это были однажды подразделения. То, что к нам сюда пробилось, все лишь остатки подразделений.

- Почему же ты не пишешь тогда «остатки»? – спрашиваю, сгорая от нетерпения.

- Потому что это звучало бы слишком пораженчески – вот почему.

- Ну, тогда пусть будут «остаточные подразделения», – говорю вполголоса. – А какое продолжение?

Старик выпрямляется и продолжает:

- «Личный состав в Бресте: Число не поддается оценке. Имеются небольшие подразделения артиллеристов без пушек и пехоты – от береговой обороны – из местных ресурсов – гарнизоны – комендатуры – внутри крепости. Включены в так называемый «Полк крепости» – полковника Мозеля. Костяк образует Вторая парашютная дивизия – предположительно остаток от двух полков – которые пока еще на подступах, и сильно задерживаются установленными французским подпольем заграждениями и минами на дороге.»

- Но, вот же, теперь ты употребляешь слово «остаток»: «остаток от двух полков», – указываю осторожно.

- Здесь иначе звучит, – заявляет Старик и выдерживает паузу. Чтобы не затягивать, говорю:

- Я уже понял...

- Неужто?

- Да, что все сплошная наебка, например.

- Типа, ты еще этого не знал? – бормочет Старик озадаченно. – Дальше еще забавнее, если тебе это интересно....

Я лишь кивнул, а он уже снова читает:

- «Их прибытие», то есть «Второй парашютной дивизии» – убедило нас в том, что по дороге из Бреста больше проехать нельзя. Основной состав солдат имеет опыт ведения войны на суше в России…»

Поскольку Старик снова смотрит на меня вопросительно, я говорю:

- Ну, тогда все находится под контролем. – и добавляю:

- А почему ты не пишешь, что не имеется надежных сообщений – нет данных разведки, нет самолетов?

- Здесь указано! – возражает Старик. – «Эскадрилья самолетов из Брест-Север была отозвана. Она максимально редко находилась в распоряжении для защиты подлодок, для их сопровождения!»

- Мягко сказано, я бы сказал.

- Ты так думаешь?

- Кто должен это прочитать и понять, что мы здесь совершенно sine sine ? Никаких подлодок больше... , – бормочу, – зато есть два шноркеля...

Старик молча выслушивает мое причитание и зачитывает дальше:

- «Жилые помещения Девятой флотилии: три здания, новостройка Новый госпиталь. Бомбардировку не предполагаю, так как никаких значительных военных объектов для наступающего противника здесь нет. Два больших Бункера, достаточных к принятию остающегося персонала, оборудованы операционным помещением и необходимым для врачей оборудованием, медикаментами, одеялами, продовольствием и боеприпасами. Территория окружена стеной. В местах часовых по углам стены установлены противоосколочные заграждения, вырыты траншеи, установлены оборудованные пулеметные площадки. Около главного входа, вне стены, с направлением выстрела на подъездные дороги и свободную площадь перед входом, установлена полуавтоматическая зенитная пушка калибром 3,7 сантиметра для решающего боя. Вместе с тем, значительное сопротивление хорошо вооруженному противнику оказать не сможем. В частности, в случае массированного нападения.»

Старик высоко вздергивает головой, как будто бы кто-то ударил его промеж лопаток, откашливается и дает, наконец, нечто вроде официального резюме:

- «Прошу принять во внимание вышесказанное.»

- Выразительно! – изображаю мимикой признание, но не могу удержаться и подкалываю:

- А также очень пораженчески.

Старик слегка втягивает голову. Смотрит на меня с любопытством, с нетерпеливым ожиданием, однако не произносит ни слова. Я жду. Но уже в следующее мгновение изменяю тактику и, подражая тону Старика, который беспрерывно слышу от него, говорю:

- Все же, я, при всем желании, не могу представить себе, что Фюрер мог бросить на произвол судьбы своих подводников. Он их очень ценит. И еще эти опорные базы – они же имеют решающее значение в Битве за Атлантику! Полагаю, нам не следует волноваться: Ведь Фюрер не покинет своих оказавшихся в дерьме парней. Он пошлет танки...

- ... и самолеты, – тут же подхватывает Старик.

- Танки и самолеты – это же, само собой разумеется! Подлец и мерзавец тот, кто сомневается в этом!

Конец представления! – готово сорваться у меня с языка. Я недооценил, как уже часто бывало, актерские способности Старика. Взяв свои инструменты, направляюсь в сторону Арсенала, чтобы нарисовать старую подлодку-ловушку для борьбы с самолетами . В конце пути вяло шлепаю мимо унылых и печальных фронтонов: серые дома со слепыми стеклами, и такими же серыми как и стены. Повсюду штукатурка осыпается большими участками, напоминающими коровьи лепешки: Дома словно паршой покрыты. Мой планшет уже становится тяжелым для меня. Не следовало отсылать машину. Но на машине здесь было бы сложно проехать: всюду валяются тросы, кабеля, всякие технические принадлежности и приспособления. Лодка, которую я ищу, лежит не в Бункере, а в глубокой балке: Она снята с эксплуатации, но, несмотря на это, скрыта маскировочными сетями против наблюдения с воздуха. Это одна из немногих лодок, у которых были успехи против самолетов: Две сбитых воздушных цели. Ценой полудюжины тяжелораненых членов экипажа. Надо собраться. Хочу изобразить ее настолько точно, насколько только возможно пером и тушью, и в любом случае используя сепию из разбавленной туши. Нужно суметь выписать каждый узел, каждое пятно в маскировочной сети. Вернувшись во флотилию, наталкиваюсь на Старика, который хочет видеть мой рисунок. Он долго всматривается в него. Затем бормочет: