Дюна - Фрэнк Херберт

— Значит, и вы заразились? — Адрик медленно повернулся в оранжевом газе, раздумывая, почему лицевой танцор говорит об этом с таким ужасом. Неужели он предал заговор? Невозможно сейчас заглянуть в будущее. Будущее превратилось в мутный поток, засоренный пророчествами.

— Мы все смешались, — сказал Скайтейл и напомнил себе, что разум Адрика имеет четко обозначенные границы. Как сделать это понятным для него?

— Но когда мы уничтожим его… — начал было Адрик.

— Мне следовало бы оставить вас в неведении, — прервал его Скайтейл. — Но мой долг не позволяет этого. К тому же это опасно для всех нас.

Адрик резко оттолкнулся перепончатой ступней, отчего оранжевый газ завихрился вокруг его ног.

— Вы говорите так необычно…

— Обстановка взрывоопасна, — уже спокойнее сказал Скайтейл. — Когда произойдет взрыв, осколки от него полетят через столетия. Разве вы не видите?

— Мы и раньше имели дело с религиями, — возразил Адрик. — Это не ново…

— Это не просто религия! — снова взорвался Скайтейл. Интересно, что бы сказала Преподобная мать по поводу этого промывания мозгов их коллеги по заговору! — Религиозное правительство — это нечто иное. Муаддиб повсюду утвердил свой квизарат, заменив им все прежние правительственные структуры. У него нет постоянной гражданской службы, нет посольства. Зато есть епископства — острова власти. В центре каждого острова — человек. Люди учатся приобретать и удерживать личную власть. Люди ревнивы.

— Когда они разделятся, мы поглотим их одного за другим, — с благодушной улыбкой заявил Адрик. — Срубим голову, а тело упадет само…

— У этого тела две головы.

— Сестра, которая может выйти замуж?

— Которая обязательно выйдет замуж!

— Мне не нравится ваш тон, Скайтейл.

— А мне не нравится ваша глупость!

— Ну и что, если она выйдет замуж? Разве это помешает нашим планам?

— Это потрясет Вселенную.

— Но они не уникальны. Я сам обладаю способностью, которая…

— Вы дитя, Адрик. Вы ковыляете там, где они идут большими шагами.

— Они не уникальны!

— Вы забыли, что однажды мы произвели квизатца хедераха. Он видит время. Это — форма существования, которой нельзя угрожать, не породив такую же угрозу против себя. Муаддиб знает, что мы собираемся напасть на Чани. Мы должны опередить его. Нужно подтолкнуть гхолу, как я уже сказал.

— А если я этого не сделаю?

— Тогда вас поразит молния.

О, червь со множеством зубов!

Отрицаешь ли ты то, что обречено на смерть?

— Тело и душу, искушающие тебя

На земле всех начал?

Ты кормишь чудовищ,

У тебя нет никакой из одежд:

Ни той, что прикрывает утопленное божество,

Ни той, что прячет огонь желания!

Пол взмок, тренируясь под руководством гхолы с крисножом и короткой шпагой. Теперь он стоял у окна, глядя вниз на храмовую площадь и стараясь представить себе Чани в больнице. Все утро она чувствовала себя плохо. Шла шестая неделя ее беременности. Были собраны лучшие врачи. Они сообщат, когда у них будут новости.

Песчаные полуденные облака закрыли небо над площадью. Свободные называли такую погоду «грязный воздух».

Неужели сообщение не придет никогда? Каждая секунда медлила на пороге его Вселенной.

Невыносимо ожидание… ожидание… Вот и Бене Гессерит молчат на своем Валлахе IX — нарочно тянут время, это ясно.

Предвидение предсказывало, разумеется, все эти моменты, но он закрыл от него свое сознание, предпочитая роль рыбы, которая плывет не туда, куда захочет, а куда ее несет течением.

Было слышно, как гхола чистит оружие и осматривает снаряжение. Пол вздохнул, протянул руку к поясу и выключил личное защитное поле. Ток щекотно сбежал с его тела.

Пол сказал себе, что займется делами, когда вернется Чани. Тогда будет достаточно времени, чтобы принять тот факт, что скрытое им от нее обстоятельство продлило ее жизнь. Разве это такая уж вина — предпочесть Чани наследнику? По какому все-таки праву он сделал выбор за нее? Глупые мысли! Кто бы стал колебаться, зная альтернативу — рабские подземелья, пытки, мучительная тоска… и даже еще худшее?

Он услышал скрип двери, шаги Чани и обернулся.

На лице Чани ясно читалась зловещая решимость. Широкий пояс, свободно собиравший на талии ее золотое платье, водные кольца на шее и рука на бедре, острый взгляд, которым она, как всегда, окинула комнату, — все теперь отступило на второй план. На первом плане была ярость.

Когда она подошла ближе, он раскрыл объятия и привлек ее к себе.

— Кто-то, — выдохнула она, пряча лицо у него на груди, — кто-то уже давно давал мне противозачаточные средства… до того, как я перешла на новую диету. Из-за этого роды будут трудными.

— Но ведь есть лекарства? — спросил он.

— Опасные лекарства. Но я знаю виновницу, и я пущу ей кровь!

— Моя сихайя, — прошептал он, сильнее прижимая ее к себе, чтобы унять дрожь. — Ты носишь наследника, которого мы оба хотим. Разве этого не довольно?

— Моя жизнь сгорает очень быстро, — сказала она, в свою очередь прижимаясь к нему. — Врачи говорят, что плод развивается быстрее, чем нужно. Я должна больше есть и принимать очень много спайса… Я убью ее!

Пол поцеловал ее в щеку.

— Нет, моя сихайя, ты никого не убьешь!

И подумал: «Ирулэн продлила твою жизнь, любимая. Ведь рождение наследника угрожало твоей жизни».

Он почувствовал, как горе убивает его и погружает в черную пустоту. Чани высвободилась из его объятий:

— Ей нет прощения!

— Кто говорит о прощении?

— Тогда почему мне нельзя убить ее?

Это было настолько в духе Свободных, что Пол был готов сорваться. Но он сдержал себя:

— Это не поможет, — коротко сказал он.

— Ты видел это?

Пол весь напрягся при воспоминании о видении.

— Что я видел… — пробормотал он. Все детали настоящего совпадали с увиденным, и это парализовало его волю. Он чувствовал себя прикованным к будущему. В горле у него пересохло. Следовал ли он своему предвидению, пока не попал в безжалостное настоящее, спрашивал он себя.

— Скажи мне, что ты видел?

— Не могу.

— Почему я не должна убивать ее?

— Потому что так говорю я.

Он видел, что она приняла это. Приняла, как песок принимает воду: поглощая и пряча. Что таится под этой горячей, гневной поверхностью? И Пол понял, что жизнь в императорской крепости не изменила Чани: она просто задержалась здесь на время, будто остановилась на отдых в пути вместе с любимым. Все пустынное осталось с ней.