Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану - Федор Литке

Время нам благоприятствовало, и мы могли довольно хорошо определить несколько пунктов между мысами Св. Фаддея и Наварином. Против прежних карт оказалась во всем большая разница, что и неудивительно: после Беринга видел это место один только капитан Кинг, и то на весьма большом расстоянии.

Отсюда весьма крепкий восточный ветер с мрачной и сырой погодой принес нас в двое суток на широту мыса Олюторский. В эту бурю один из лучших матросов наших, Павел Жеребчиков, сходя с формарса, оборвался и скатился по фоквантам на руслени, и хотя задержался, но столь сильно ушиб правый бок, что уже никогда не мог оправиться. 14 сентября повышавшийся барометр обещал перемену погоды, и мы спустились к берегу, который около полудня и увидели. Он в этом месте не очень высок, но крут и со многими разрывами. От мыса Олюторский идет он с одной стороны к N, с другой – к WNW. В виду этого мыса штилевали мы до следующего утра и имели таким образом случай определить хорошо его положение. В ночь на 16 сентября поднялась жестокая буря от востока с ужасным волнением и таким же ненастьем. Мы быстро бежали вперед. Беспрерывные бури с самого отплытия нашего из залива Св. Креста доказывали, что мы вовремя оставили высокие широты.

Нимало не уменьшаясь в силе, ветер перешел к N и потом к NW; горизонт очистился, и 17 числа поутру появилась Ключевская сопка с лишком в 130 итальянских милях, почти на расстоянии Пскова от Петербурга по прямой линии! К сожалению, сильная зыбь не позволила повторить измерений ее высоты. Вечером миновали мы уже Кроноцкий мыс, но тут заштилели. Берег этот представлял теперь совсем иной вид против весеннего: на нем лежало множество снегу, а Кроноцкая сопка покрыта им была до подошвы. Вечером 20 сентября миновали мы Шипунский Нос с благополучным ветром от SO и рассчитывали уже, как водится, когда ошвартуемся в Петропавловской гавани, и в наказание встретили на широте мыса Налачева жестокий западный ветер, против которого боролись целый день (21 сентября), держа с трудом совершенно зарифленные марсели. Ветер, утихший к вечеру, не сделался попутнее, и мы, лавируя беспрестанно, только утром (23 сентября) достигли устья Авачинской губы и в тот же день положили якорь в Петропавловской гавани, где нашли шлюп «Моллер», ожидавший нас тут уже больше месяца.

Чукчи из всех азиатских племен, населяющих Сибирь, одно до сих пор не объясаченное, обитают в самом NO углу Азии. Пределами земли их считают обыкновенно к югу реку Анадырь, а к западу мыс Шелагский. Но чукчи живут и южнее Анадыря и в этой стороне смешиваются с коряками.

Под общим названием чукчей разумеем мы два различных племени: одно, кочующее, подобно самоедам, норвежским лопарям и прочим, называется у нас оленными чукчами; другое имеет постоянные жилища по берегу моря и называется сидячими, или оседлыми.

Эти два племени отличаются между собой не только образом жизни, но и чертами лица и языком. Не зная ничего о своем происхождении, считают они себя, однако, различными народами. Оленные называют себя «чаукчу», из чего мы сделали чукчей; оседлые – «намолло». Мы не заметили между этими двумя племенами никакой подчиненности, но последние, как беднейшие соседи, имея больше надобности в первых, учатся их языку, и большая часть на нем говорит, многие худо, а некоторые совсем его не понимают. Несколько семейств встречалось нам таких, с которыми переводчики наши почти совсем не могли говорить и премудро заключали, что это должны быть какие-нибудь дикие или беглые с островов. Напротив, кадьякского островитянина, бывшего на шлюпе «Благонамеренном», оседлые понимали хорошо. Наши уналашкинские алеуты не понимали ни одного слова их языка[238]. Язык жителей Кадьяка, а поэтому и намоллов, весьма похож на эскимосский. Байдарки их, юрты, орудия служат дальнейшим доказательством единоплеменности их с эскимосами. Но являются ли они малыми остатками многочисленного племени, перешедшего некогда из Старого Света в Новый, или, наоборот, сами перешли из Америки в Азию, это, кажется, вопрос, подлежащий двоякому решению.

Разделение оседлых чукчей по местам их жительства на анадырских, мысовских, беломорских, обитающих между мысами Чукотским (Восточным) и Шелагским, и на чаунских, принимаемое доктором Кибером[239], кажется мне естественным; но не так ясно для меня отличие имевших некогда оленей, но разными несчастными случаями их лишившихся, и никогда оленей не имевших. По словам этого путешественника, первые живут в юртах по берегу Ледовитого моря и говорят по-чукотски; последние занимают берег от Чукотского мыса до реки Анадырь, живут в землянках и говорят по-кадьякски. Мы нашли на всем пространстве от мыса Восточного до Анадыря один народ, живущий летом в юртах, а зимой в землянках и говорящий на кадьякском языке. Но противоречие это, быть может, только мнимое, если Кибер под названием мыса Чукотский разумеет Восточный, как некоторые из прежних географов. О народах, живущих к западу от последнего мыса, мы судить не можем.

Оленные чукчи – один народ с оленными коряками. Язык их, по словам наших переводчиков, совершенно тот же, с той только разницей, что у чукчей грубее выговор, говорят они громче и скорее. Язык этот не имеет ничего неприятного для слуха; гортанных звуков, как в языке лисьевских алеутов или колошей, нет вовсе, но много таких, как крл, тшл, чхл и пр.

В образе жизни коряков и чукчей встречается только то различие, что первые гораздо нечистоплотнее последних.

Оленных чукчей видели мы только в гостях у намоллов или у себя и потому ничего почти не можем добавить к сказанному о них прежними путешественниками. Но из того, что нам случалось видеть и слышать, кажется, что или они нравственно переменились, или путешественники описывали их слишком с невыгодной стороны. Нам они не казались теми беспокойными зверскими людьми, какими их изображали, о чем мы уже неоднократно имели случай упоминать.

Наружным видом оленные чукчи мало отличаются от сидячих, кроме роста, которым первые превосходят последних, чему много может способствовать образ жизни. Оседлые все почти ниже среднего роста, между оленными встречаются настоящие гиганты, и большая часть выше среднего роста. Оба племени имеют лица плоские с выдавшимися скулами, глаза небольшие, но и не стиснутые и почти всегда на прямой линии; брови высокие. В лицах обоих племен та разница, что между оленными больше овальных лиц, при которых скуловатость не так заметна, между оседлыми больше круглых лиц и иногда углы глаз поднятые. Портреты Постельса хорошо выражают их характер. На лицах оленных чукчей написана гордость и самонадеянность, приличные народу непокоренному и считающему себя выше своих соседей. Они все кажутся толстыми оттого, что сверх кухлянок надевают по две и по три камлейки. Между намоллами монгольские лица наиболее заметны у женщин и детей. Первые, все без исключения, плосколицы, с едва приметными носами. Молоденькие девушки довольно пригожи; калмыковатость их лица украшена полностью и свежестью румянца; но в наружности всех без исключения старух встречается все то, что может сделать ее отвратительной: морщины, отвислые губы, гноем наполненные глаза и пр.