Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы - Людмила Петрушевская

ЭРА. Это стихи Симонова.

ЛИКА. Некрасов, но это неважно. Она влюблена. Сколько времени?

ЭРА. Полчаса все еще до прихода поезда.

ЛИКА. Только полчаса? (Активно работает ложкой.)

ЭРА. Мама, я вас прошу, наденьте мой халат. Голубой.

ЛИКА. Мне его тут же порвут. Все время вещи рвут вот здесь, под мышкой. Кто рвет, неизвестно.

ЭРА. Я зашью.

ЛИКА. В нашу квартиру все время проникают посторонние. Ночью я посыпала содой. Утром на ней были чьи-то следы.

ЭРА. А я утром подметала, ничего не пойму, по всей кухне сода.

ЛИКА. Я искала одну вещь на буфете, но там оказался пакет с содой.

ЭРА. Начинается.

ЛИКА. Это моя вещь и моя квартира.

ЭРА. А вот мне некуда идти. Мама умерла. Всё.

ЛИКА. Твоя мама умирала в роскоши, ты ее обслуживала не отходя. А я обслуживала твоих детей. Роскошь всегда бывает за чей-то счет. Сколько времени?

ЭРА. Часы у меня стоят!

ЛИКА. К такому моменту я ослепла.

ЭРА. Кто-то пришел! У них же нет ключа. Это кто? (Лихорадочно подбирает тряпки с пола.)

Лика прячет кастрюлю за диван.

ОЛЯ (входя). Это я.

ЭРА. Ты уходила?

ОЛЯ. Да, я отнесла учебники Маринке.

ЭРА. Какие учебники, какой Маринке?

ОЛЯ. Она будет поступать, я ей дала на время.

ЭРА. Что?

ОЛЯ. Мама, мои дела я буду решать сама, договорились?

ЭРА. Какие учебники ты дала ей?

ОЛЯ. Неважно.

ЭРА. Не заставляй меня рыться в твоем столе.

ОЛЯ. Тригонометрию и историю ВКП(б).

ЭРА. Пока я тебя кормлю и даю тарелку супа, а ты палец о палец не ударяешь, ты еще сбагрила учебники этой мрази. Чтобы самой не заниматься.

Лика достает кастрюлю из-за дивана.

ОЛЯ. Меня кормит мой папа.

ЭРА. Конечно, твоя бабушка тебя хорошо научила, как отвечать матери. Но кормлю тебя я. А папа твой в командировке три раза по два месяца. И похоже, что ему плевать на тебя.

ОЛЯ. Это на тебя ему плевать, а не на меня.

ЛИКА. Оля, что ты говоришь! Девочка моя! Мы же договорились! Ты же с ней так не должна!

ОЛЯ. А что она… варежку разинула…

ЭРА. Короче говоря, тригонометрию ты вернешь, и ВКП(б) тоже. Эти учебники доставала я.

ОЛЯ. Тригонометрию мне, кстати, дала Маринка. Два года назад.

ЭРА. Накануне сдачи своих экзаменов ты решила ее отблагодарить и вернула.

ОЛЯ. Впереди еще целый год.

ЭРА. Какой год, какой год! Декабрь, январь, так, так, май, июнь, семь месяцев! Семь месяцев! За это время ребенка можно родить недоношенного!

ОЛЯ (с горящими щеками). Я более не буду брать у тебя ни крошки хлеба!

ЭРА. У меня? В вашем доме у меня только подушка и одеяло, успокойся.

ОЛЯ. Ни крошки более и ни глотка.

ЭРА. Скажи это своему отцу, когда он через месяц опять нам позвонит. Он через месяц скажет тебе: «Терпи, дочь моя старшая».

ОЛЯ. А, ему на меня наплевать…

ЭРА. Ты что, ты его любимая девочка. Это я у вас у всех прислуга. Приготовить, подать, помыть посуду и постирать, убрать и купить.

ОЛЯ. Вот я и не буду больше этого есть.

ЭРА. Снять с тебя штаны и выдрать.

ОЛЯ. Пошарь во лбу…

ЛИКА. Что-о?

ОЛЯ. Ты спишь, наверно.

Эра бросается к Лике и обнимает ее. Они застыли. Оля уходит.

ЛИКА. Идут! (Отстраняет Эру, прячет кастрюлю за диван.)

Входит Саша с чемоданом. Он в черной шинели, в белом кашне. Лика встает ему навстречу, накидывает на плечи точно такую же шинель, на которой до сих пор сидела и полами которой укрывала ноги. Целуются. Эра ждет своей очереди рядом.

(Не отпуская Сашу.) Я совершенно ослепла! Со мной никто не хочет сходить к врачу! Саша, ты вернулся! (Ищет глазами Эру.)

САША. Я с тобой схожу.

ЛИКА. Вот я закрываю левый глаз и не вижу совершенно уже ничего.

САША. Ну какой смысл закрывать.

ЛИКА. У нас такая радость! Сегодня возвращаются из эвакуации Неточка и Любочка! Михал Михалыч поехал за ними и вернулся с ними из Уфы! Не знают, бедные, что через пятнадцать лет Лика без пальто и слепая. Они будут жить у нас пока что. Ты рад?

САША. Это тетя Нета? А кто такая Люба?

ЛИКА. Да Люба же, помнишь, ты за ней ухаживал? Ну, когда тебе было семь лет, вы за елкой с ней спрятались?

САША. Любка, что ли?

ЛИКА. Ты был в нее влюблен, признайся.

САША. Ну вот еще.

ЛИКА. Они вызваны в Москву, и им дали квартиру. (Торжественно.) Меня вызывали в связи с посмертной реабилитацией Ивана, Маруси, Николая, Лялечки и Люсика и спросили, есть ли какие-нибудь нужды. Я сказала, что еще одна сестра все потеряла и они влачат жалкое существование в Уфе. Теперь им дали квартиру в Москве, комнату им и комнату Кате с Лорой. Двухкомнатную роскошную квартиру под Москвой, где-то в Новых Черемушках. Электрички даже не ходят. Трамваем полтора часа.

САША (Эре). Мне надо с тобой поговорить.

ЛИКА. Ты меня слушаешь?

ЭРА. Мне тоже.

ЛИКА. Ну вот, они наотрез отказались жить с Катей. Я их пригласила телеграммой, они пока поживут у нас. Ничего? Ты не против?

САША. Да я, собственно, на один день.

ЭРА. Чтобы ночью быть там.

САША выходит.

ЛИКА. Я понимаю, они не хотят комнату. Нета ведь была женой замнаркома. Тем более с Катей у них нет ничего общего, она им не писала и не помогала…

ЭРА. А мы с мамой после ареста папы жили в Удельной в комнате семь метров на две семьи.

ЛИКА. Но ты очень скоро по головам нашей семьи стала невесткой полковника, а они оказались на речке Уфимке в эвакуации и скитались.

ЭРА. Вы меня приютили, за это я вам благодарна, и мне напоминают об этом ежедневно. Но моя мама тоже оказалась на разъезде Шубаркудук в бараке из сухого конского дерьма пополам с соломой.

САША входит с чемоданом.

ЛИКА (перебивая). Но они столь деликатные и тонкие люди, что сами ни о чем не напоминали, не просили ничего. Ни слова из ее груди, лишь бич свистел играя. Единственно, чего они не хотят, это жить с Катей. Катя им чуждый элемент, она боролась за жизнь и всюду скрывала насчет врагов народа родственников, чтобы прокормить маленькую дочь. Когда ее вызывали к тому же майору Дееву, она ляпнула, что они были невменяемые и не отвечали за себя. Не знала, что не требуется никаких оправданий. Хотела их опять выгородить, как в тридцать восьмом.

Звонок.

Эра, это они, возьми там кашу, я уже не успеваю.

Эра достает из-за дивана кастрюлю, уносит. Входят Катя и Лора.

(Закрыв лицо.) Кто это? Кто? Дорогие! Я ничего не вижу! (Плачет.) Ослепла!

КАТЯ (плачет). Лика, дорогая, здравствуй! Это я, Катя, с дочерью!

ЛИКА (мгновенно просыхая). Ты меня напугала! Фу как напугала!

КАТЯ. Это моя Лора! (Почти кричит.) Лора! Помнишь?

ЛИКА. Я слепая, но не глухая. Можешь не кричать.

КАТЯ. Я так рада! (Целует Лику.) Как ваша поживает Олечка? Она поступила в институт? Моя Лора поступила в стоматологический! Изучает череп и кости! А где Олечка? Оля! К тебе пришла сестра!

ЛИКА. Она занята, она готовится к экзаменам.

Входит ОЛЯ. Обе девушки становятся по противоположным сторонам сцены.

КАТЯ. Олечка, ты помнишь Лорочку? Твоя троюродная сестра.

Оля отрицательно качает головой.

А Лора тебя помнит.

Лора отрицательно качает головой.

ЛИКА. Сижу здесь слепая совершенно, не говоря уже о том, если закрыть левый глаз (закрывает ладонью). Вот! Вот и результат! Ничего не вижу!

КАТЯ. Надо обратиться к глазнику.

ЛИКА. Катя, ты знаешь нашу жизнь. Ем я одни объедки, потому что они оставляют кучу продуктов. Кто голодал, тот не оставляет.

КАТЯ. Я ничего не оставляю. Лора тоже ест все под корень. Конфеты уничтожает. Я буквально прячу.

ЛИКА. А свиней подбирать за ними нету. Они оставляют, все испортится, тогда в ход иду я. Ем одно прокисшее и подгорелое. Покупают, готовят, потом оставляют по полкастрюли. А сами варят заново. У нее как кастрюля пригорела, бац! Она покупает новую. А я вынуждена хлебать предыдущее.

КАТЯ. Зажрались.

ЛИКА. Нет, ни в коем случае нет, просто им всем некогда! Саша, когда дома, отсыпается на всю жизнь. У Эры тысяча всегда отговорок, никогда не ест. Она веселый кощей. Дети вообще ничего не едят, когда болеют, а когда здоровые – они едят в садике черт-те чего. А у Олечки, посмотрите, абсолютно нет фигуры, а ведь ей уже семнадцать лет, восемнадцатый.

КАТЯ. Да, у нее еще не прорезалась фигурка.

ЛИКА. Нет, фигура-то у нее божественная, она сложена как танагрская статуэтка, Эра тоже была такая в ее годы. Но у Эры был зад, а у Олечки нету.

КАТЯ. Ну-ка, ну-ка. (Смотрит.) Есть, есть.

ЛИКА. Его нет!