Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке - Антонова Саша

Из съестных припасов в замке имелись связка репчатого лука, хранившаяся, по моим прикидкам, со времен крестоносцев, головка сыра, такого твердого, что его не смогли одолеть мыши, и такого пахучего, что сознание прояснялось, как от нашатыря, и бутылка с подозрительной темной жидкостью, запечатанная сургучом. Главной находкой стали невероятной длины спички в цилиндрической жестяной банке и полотняный мешочек, подвешенный к балке потолка. В нем чудом сохранились пять крупных сухарей. Один я тут же сунула за щеку и ощутила почти райское блаженство.

— Луковый суп! — объявила я меню и энергично принялась за дело.

В первую очередь следовало развести огонь. Дети цивилизации, мы имеем смутное представление, какое это трудное дело — добывание огня. Мы привыкли к газовым плитам, электрическим чайникам и микроволновым печам, и даже не подозреваем, каким великим открытием стал для человечества обыкновенный костер.

Я положила три полена в топку, прикрыла их обрывками соломенных плетенок из-под разбитых бутылей и чиркнула спичкой. Желтый огонек жадно схватился за сухую солому, моментально превратив ее в пепел, облизнул поленья, подпалил им бока и съежился. Я дунула в топку, подбадривая несмелое пламя. Язычки взметнулись и опять опали в бессилии. Запихнув еще порцию соломы и истратив три спички, я добилась небольшого прогресса, в результате которого бок одного полена обуглился.

Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что костру не хватает тяги, добавила поленьев, уложив их домиком, запалила солому факелом и что было сил дунула в топку. Облако золы вырвалось на свободу, окутало меня с ног до головы, запорошив очки, нос и рот.

Кашляя, чертыхаясь и протирая полой свитера стекла очков, я поднялась с пола. И замерла в ощущении, что нахожусь в кухне не одна. Кое-как водрузив на нос очки, я обернулась и различила сквозь серую пленку темную фигуру в дверном проеме.

Старуха в черном одеянии неподвижно стояла и смотрела на меня, замораживая холодом высокомерной насмешки, которую источали ее прищуренные глаза, крючковатый нос, вздернутый острый подбородок и плотно сжатые губы. Старуха Смерть явилась по мою душу. Я задохнулась от ужаса, сердце остановилось, а ноги стали ватными и подогнулись в коленях.

— Ой, — вырвался из горла мышиный писк, и серое марево рассыпалось звонкими горошинами.

Глава 13

Год 1428, ранний вечер

За окном висело густое серое небо. Дождь стучал в стеклышки витражной затворки. Тук-тук, тук-тук. Или это сердце мое плакало горькими слезами, оплакивая тех, чьи виноградники вытоптали копыта жеребцов, тех, кто задохнулся в пламени пожара, тех, кто потерял прошлое и будущее на шерстяном одеяле. Вот и Шарльперо потерялся в пыльных коридорах замка, пропал в таинственных закоулках и потайных ходах. Съели его откормленные крысы маркграфовских житниц или растерзали собаки из охотничьей своры. И лишь рыжие клочки шерсти перекатывает сквозняком на забытых лестницах замка. Да и от Блума до сих пор нет вестей…

— Держи голову прямо! — старуха больно дернула прядь волос.

Я послушно выпрямилась. Гунда заплела пятую по счету косу, чтобы сделать на моей голове модную прическу.

— В комнате Изабеллы веди себя скромно, — напутствовала она. — Молчи. На вопросы не отвечай. Голос тебя выдаст. У Агнес голос был звонкий и тонкий, а у тебя низкий, с хрипотцой… И глазищи-то, глазищи свои притуши. Ресницы опусти и сиди мышкой. А то как поведешь глазищами, аж мороз по коже… Изабелла начнет гадости говорить — не слушай. Она всем их говорит. Магнус чушь будет болтать — не обращай внимания, он всегда чушь болтает. С отцом Бонифацием — поосторожней, он хитер, как иезуит. Шута гони. Будет рожи корчить или язык показывать — ногой его шугани. От Хендрика держись подальше, сиди с придворными дамами. Да! И не забудь ласково улыбнуться Марианне.

Все ее премудрости в одно ухо влетели, из другого — вылетели. Иное мучило меня:

— Гунда, как умерла Агнес?

— Как? Да как все, — пожала она плечами. — Перестала дышать и умерла.

Я с укоризной посмотрела на нее в зеркало.

— В наших краях ходят слухи, что ее убил маркграф перед алтарем.

— Врут! — рассердилась старуха. — Он и пальцем ее не тронул. Ее укусила змея.

— Как — змея? — не поверила я. — Откуда в церкви змея?

— Что ты такая глупая? — всплеснула она руками и упустила плетение. — В церкви все было просто прекрасно! Отец Бонифаций благословил их, они обменялись обручальными кольцами и поцеловались. Хор мальчиков ангельскими голосами исполнил канон. Потом было веселье. Магнус упился до того, что свалился под стол. После гонга молодые удалились в свою опочивальню.

— И что? — мое любопытство разгорелось жарким пламенем.

— И ничего. — Гунда поджала губы. — Не крутись!

— Когда же ее укусила змея? Где?

— Утром. В опочивальне.

— Ты все врешь, — недоверчиво покачала я головой.

— Я — не вру! Хендрик сам разрубил змею пополам, но было уже поздно. На ее руке, вот тут, между большим и указательными пальцами остались следы ядовитых зубов. Медноголовка, слышала о такой? Водится в наших краях. Самая ядовитая…

— Но как змея оказалась в опочивальне?

— Да кто ж его знает? — пожала она плечами.

— А почему она укусила ее за руку?

— А ты хотела за какое место? — фыркнула старуха. — Ох, мученье с твоими косами. Вот здесь держи.

Она свернула косы спиралями и заколола костяными шпильками. Голова стала похожа на гроздь винограда. Сверху водрузила островерхий колпак с вуалью.

— Вот, теперь хорошо! — оценила она свою работу. — Похожа. Вылитая Агнес.

— Гунда, — все никак не могла я взять в толк историю со змеей. — У змеи нет ног.

— Нету, — легко согласилась она.

— Как же змея могла подпрыгнуть и укусить Агнес за руку?

— Ну какая же ты непонятливая? — в досаде Гунда постучала себя указательным пальцем по лбу. — Змея была в ларце с алмазной короной. Агнес доставала корону, и в это время ее укусила змея!

— Зачем в ларце была змея?! — ахнула я.

— Змеи — они такие: они всегда куда-нибудь заползают, — растолковала она мне известную истину.

— А корона красивая? — тяжело вздохнула я.

— Красивая, — подтвердила Гунда и мечтательно почмокала губами:

— Алмазы — вот такие, с голубиное яйцо. А на верху один — квадратный, желтого цвета. М-м-м… Красотища… Корона-то матери Хендрика принадлежала. Традиция у них в роду такая: маркграф надевает на голову молодой маркграфине алмазный венец после брачной ночи. Чтоб, значит, уже жена была… Корона — символ плодородия и процветания. Пока Грюнштайны владеют алмазным венцом, власть их крепка.

— А где же ларец хранился? — Я поправила колпак, который сполз на лоб.

— В сокровищнице и хранился.

— Плохая у вас в замке сокровищница, — покачала я головой, и колпак съехал на ухо. — Безобразие, змеи в алмазных коронах живут. Крысы, наверное, летучие мыши…

— Не твоего ума дело! — нахмурилась старуха. — Хорошая у нас сокровищница. Змея заползла в ларец уж после того, как его в опочивальню принесли. Я сама на корону полюбовалась, когда постель им готовила. Не было там змеи!

— Гунда, признайся, это ты змею в ларец положила? — осуждающе покачала я головой. Колпак свалился на колени.

— Я?! — ахнула она. — Ах ты ж мерзавка! Да я!.. Да я всю свою жизнь!..

— А кто? — быстро спросила я.

— Кто-кто… — проворчала она, вмиг остыв. — В том-то все и дело, что некому… В опочивальню молодых никто не заходил… Я сама у дверей… хм-м… сторожила их покой.

— А через потайной ход, — скосила я глаз в сторону маленькой двери за ширмой.

— Еще чего! Я ход сама заперла, а ключ на пояс повесила, — она продемонстрировала мне маленький изящный ключик, один из многих, что висел на кольце у нее на поясе. — Никто не входил. Не шевелись, а то колпак криво пришпилю.

Я послушно застыла перед зеркалом, любуясь массивным ожерельем с красными камнями и такими же серьгами. Ах, как мне нравились украшения! И почему батюшка не разрешал носить матушкины вещицы? В ларце, что остался после нее, и не хуже были.

— Ну как же змея могла попасть в ларец? — все допытывалась я.

— Как-как, — недовольно проворчала старуха. — Бледный Всадник на бледном коне. Слыхала о таком?

— Слыхала… — моя спина покрылась мурашками.

И до наших краев докатился слух о страшном привидении, обитавшем в замке Грюнштайн. Бледный Всадник на бледном коне проносится бесшумным галопом по темным залам, пугая придворных дам и кавалеров. Его появление приносит несчастье.

— Так это Бледный Всадник во всем виноват?!

Гунда многозначительно качнула подбородком в знак согласия. Мы помолчали.

— Зачем же маркграф выдает меня за погибшую жену?