Из крестьян во французов. Модернизация сельской Франции, 1870-1914 гг. - Eugen Weber
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как бы их ни любили, у государственных служащих было много работы. Преступность в сельской местности в XIX веке была гораздо более распространена, чем принято считать до сих пор, и, безусловно, представляла собой более масштабную проблему, чем я могу полностью осветить здесь. Архивы военного министерства пестрят сообщениями о кражах, изнасилованиях, грабежах, пожарах, устроенных из мести или по злобе, детоубийствах, отцеубийствах и самоубийствах; драки, потасовки, потасовки, драки, драки, даже поединки между браконьерами и жандармами, браконьерами и егерями, контрабандистами и таможенниками, крестьянами и лесными сторожами, враждующими деревнями, молодежными бандами и призывниками; бесчисленные убийства, умышленные убийства и покушения на убийства, совершенные из пистолета, револьвера, ружья, винтовки, пулемета, ножа, кинжала, топора, дубины, посоха, дубины...
гелем, молотком, кувалдой, камнем, компасом, железным прутом, острым оружием или тупым предметом, не поддающимся дальнейшему описанию, или просто ногой или кулаком".
Тем не менее, наличие судимости может ввести студента в заблуждение и заставить его принять неординарность для обыденности. Цифры не слишком показательны, если мы знаем, что статистика оставалась плохой почти до конца века, и что кроме того, многое проскочило через официальную сеть.
Суждения современников не более достоверны, но наводят на размышления. Их внимание, как и следовало ожидать, было приковано к тому, что происходило в городах, сначала потому, что там была сосредоточена цивилизованная жизнь, потом потому, что именно здесь проявилась страшная сторона современной цивилизации. В 1833 году А. М.Герри считал, что города улучшают поведение мужчин и ограничивают их возможности избежать правосудия.
Население настаивало на том, что города соблазняют преступников и открывают перед ними новые возможности. Возможно, как справедливо заметил один из социологов конца прошлого века, городская жизнь благоприятствует злодеям в той же мере, в какой и препятствует им". В любом случае выводы Левассера отражают опыт второй половины века. Если в 1840-х годах около 60% всех обвиняемых преступников проживали в сельских приходах, то в начале 1880-х годов более 50% - в городских. При медленном росте городского населения (с 1851 по 1881 г. примерно с четверти до трети от общей численности населения) его доля в преступности заметно выросла за два года. В 1880-1890-е годы преступников в городах было (в пропорциональном отношении) более чем в два раза больше, чем в стране.
Кроме того, в целом они совершали разные преступления. Преступления против собственности, в частности кражи, чаще совершались в городах, чем в сельской местности. Убийства, напротив, были в большей степени сельскими преступлениями. Если в 1880 году на миллион населения в сельской местности приходилось 11 убийств, а в городах - 9,3, то к 1887 году разрыв увеличился и составил 11,1 против 8,6. В целом большую часть сельской преступности составляли преступления против личности, особенно нападения (и побои)* , но характерными были и некоторые имущественные преступления: поджоги, вандализм, браконьерство, казнокрадство. К сожалению, мы не располагаем строгим анализом судебных документов, который позволил бы нам увидеть сельскую преступность в ее специфических деталях. Очевидно, что если за полвека до 1880 г. такие преступления, как bris de cléture, выросли в шесть раз, а уничтожение посевов - в четыре раза, то мы понимаем, что эти преступления вряд ли относятся к городам. Но, похоже, что при общем росте преступности в целом, те категории преступлений, которые наиболее характерны для сельской местности (охота, рыбалка, браконьерство), неуклонно снижались: 275,5 на 100 тыс. населения в 1854 году, 74,9 в 1874 году, 50,2 в 1900 году, 43,7 в 1912 году, 24,3 в 1921 году.
У экспертов нет единого мнения о том, как развивалась преступность как таковая. Одни обращают внимание на снижение числа крупных преступлений, доходящих до присяжных, другие - на неуклонный рост числа преступлений, рассматриваемых в исправительных судах. Можно предположить, что, поскольку в течение столетия после 1850 года уровень преступности в целом по стране оставался достаточно стабильным, в то время как доля пожилых людей в населении росла, а пожилые люди как группа менее склонны к преступлениям, молодым преступникам приходилось больше грешить, чтобы поддерживать статистику. 4 for-tiori, это особенно верно в отношении насильственных преступлений.
Если учесть, что в течение столетия после 1850 г. численность населения сельских населенных пунктов оставалась неизменной или сокращалась, а доля пожилых людей увеличивалась, то вклад сельской местности в статистику преступлений, особенно тех, которые наиболее характерны для ее насильственного прошлого, также должен был уменьшиться. Было бы интересно проверить, подтверждают ли данные эту гипотезу.
Сложнее всего поддаются оценке преступления, так или иначе связанные с сексом. Наиболее доступны данные о преступлениях, связанных с нежелательной беременностью; основная их часть приходится на города и чаще всего на до-местиков, т.е. бедных девушек, попавших в беду и живущих вне дома, где могли быть организованы сокрытия. Во всяком случае, аборты и детоубийства, судя по всему, были достаточно распространены в сельской местности, по крайней мере, в тех регионах, где большие семьи скорее мешали, чем помогали. Эти практики тоже отражали как минимум несерьезное отношение к жизни, а иногда, можно сказать, полное пренебрежение к ней, как в случае с матерью, которая помогла дочери убить нежеланного ребенка, сварить его и скормить свиньям, или с двадцатидвухлетней девушкой, которая родила ребенка одна, расчленила его, часть частей сожгла, а остальное выбросила в помои. Но это не более чем вершина айсберга. В отсутствие достоверных данных можно надеяться лишь на общее впечатление, грубое и приблизительное. Мое общее впечатление таково: насилие было фактом повседневной жизни, и отступало оно медленно, да и то выборочно: оно сохранялось в семье еще долго после того, как практически исчезли межпоселковые драки.
Как и во всей Франции, увеличилось число самоубийств. Как и большая часть насилия, многие "преступления" отражали мир, в котором условия жизни оставались примитивными. На скалистых берегах Бретани, так же как и на затонувших судах, все, что попадало на берег, становилось дичью. Падальщики быстро лишали их всего, что могло быть при них - часов, денег, колец. Кораблекрушение или то, что от него осталось, как и контрабанда или разбой (часто родственные промыслы), служило источником ресурсов, дополнявших экономику дефицита". Оно также свидетельствовало о выживании в условиях, которые мы чаще всего связываем с Древним режимом, который, в конце концов, был не так уж далек. Те изолированные районы, о которых упоминал в 1812 г. префект Нанта, "где власть магистратов слаба, а инерция почти непобедима", сохранялись и при Июльской
