Лунный парк - Брет Эллис

– Я просто передала тебе информацию.

– Если Клану Ривз там не снимается, я буду чрезвычайно рад встретиться с Харрисоном. – Тут я вспомнил кое-какие слышанные ранее истории. – А правда, что он жуткий выпендрежник?

– Вот и я думаю, что это будет замечательный тандем.

– Эй, Бинки, это еще что значит?

– Слушай-ка, мне пора бежать, денек сегодня – мрак. – (На заднем плане послышался голос ее ассистента.) – Я скажу им, что ты заинтересовался, а ты пока подумай, когда сможешь слетать в Эл-Эй.

– Что ж, огромное спасибо за звонок. Обожаю твои язвительные формальности.

– Да, кстати…

– Да?

– Счастливого Хэллоуина.

Повесив трубку, я внезапно понял, что меня беспокоило в этих письмах из отделения Банка Америки в Шерман-Оукс. Третье октября. Это был день рождения моего отца. Что навело меня на следующую мысль. 2:40. В это время, согласно отчету коронера, он скончался. Какое-то время я обдумывал ситуацию – связь не из приятных. Но я был с бодуна, обессилен, и через полчаса мне нужно было быть в колледже, так что я стал думать – наверно, это совпадение и я придаю данному факту больше значения, чем он того заслуживает. Собираясь выйти из кабинета, я обратил внимание еще на одно обстоятельство: в комнате сделали перестановку. Стол теперь стоял лицом к стене, а не к окну, где вместо него примостился диван. Лампу передвинули в противоположный угол. Но я опять списал это на вечеринку, как и все, что происходило со мной в тот день.

5. Колледж

Район, в котором мы жили, походил на проект асимметричного города будущего: наклонные здания с фасадами, напоминающими каскады драпировки, были беспорядочно разбросаны на приличном расстоянии, бетонные панели, казалось, едва держатся друг за друга, по стенам вились электронные табло и вывески, а также огромные жидкокристаллические экраны и бегущие строки с биржевыми котировками и основными новостями дня; здание суда украшала неоновая вывеска, а над торговым центром «Блумингдейл», занимавшим четыре центральных квартала, возвышался гигантский телевизор «Джамботрон». Но кроме этого района городок мог похвастаться природным заповедником на восемьсот гектаров, конными заводами, двумя полями для гольфа, а магазинов детской книги здесь было больше, чем «Барнс и Нобл».[26] Мой путь в колледж пролегал мимо бесчисленных игровых площадок и бейсбольного поля до Мейн-стрит (там я остановился у «Старбакс» купить чашечку латте), где располагались деликатесные лавки, продавались первоклассные сыры, стоял целый ряд кондитерских, аптека, где дружественный фармацевт выписывал мне рецепты на клонопин и ксанакс, там же за семейным магазинчиком скобяных товаров прятался синеплекс, и вдоль всех примыкающих улиц были высажены магнолии, и кизил, и вишни.

Притормозив у светофора, украшенного гирляндой свежих цветов, я, попивая обезжиренный латте, наблюдал, как на телеграфный столб карабкался бурундук. Кофе оживило меня настолько, что похмелье стало казаться происшествием недельной давности. И тут, проплывая по тенистым улицам, я внезапно ощутил необъяснимое довольство. Я проехал мимо картофельного поля, мимо лошадей, высунувших морды из гумна. На въезде в кампус охранник откозырял мне двумя пальцами, и я поднял свой стаканчик, приветствуя его.

В тот теплый полдень Дня всех святых я впервые заметил кремовый «Мерседес-450SL». Он стоял на обочине рядом с парковкой моего факультета, и, проходя мимо, я улыбнулся, вспомнив, что на аналогичной модели того же цвета мой отец ездил в конце семидесятых и его машину я унаследовал, когда мне исполнилось шестнадцать. Это тоже был кабриолет, и интригующее совпадение спровоцировало волну воспоминаний – шоссе, на капоте пляшет солнце, я высовываюсь за ветровое стекло и вглядываюсь в изгиб Малхолланда, из динамиков несутся «Гоу-Гоуз», верх опущен, и кроны пальм качаются надо мной. Тогда меня это нисколько не насторожило: в колледже училось много богатеньких деток, и такая машина вовсе не была здесь неуместна. И воспоминания растаяли, когда я припарковался на положенном месте, взял с пассажирского сиденья стопку «Информаторов» и направился в кабинет, расположенный в маленьком очаровательном сарайчике красного кирпича окнами на кампус – само здание и впрямь называлось Амбар. Улыбаясь про себя, я вдруг понял, что приехал сюда только потому, что мой кабинет – это единственное место, где Эйми Лайт согласится теперь со мной встретиться – под предлогом консультации, хотя она не была моей студенткой, я у нее ничего не преподавал, и никаких консультаций не намечалось. (Однажды мы попытались сойтись у нее на квартире за пределами кампуса, но там обитала несносная кошка, на которую у меня развилась страшная аллергия.) На ступеньках обрамленной в стекло и металл библиотеки похмельные студенты ловили солнечные лучи. Проходя по двору, я остановился возле новой арт-инсталляции, помог откупорить бочонок пива (и умыкнул стаканчик). По зеленому полю бегали и прыгали футболисты в спортивных костюмах «DKNY», и за исключением нескольких готов, сидящих под навесом возле главного здания (где я оставил стопку «Информаторов», бросив ее на стол с табличкой «Бесплатно при предъявлении студенческого билета»), все выглядели так, будто сошли со страниц каталога «Аберкромби и Фитч».

Ассоциации возникали самые привлекательные, и мысли мои снова унеслись в прошлое, в кэмденские годы. На самом деле весь кампус – атмосферой, расположением спальных корпусов, конструкцией основных зданий – напоминал мне Кэмден, впрочем, это тоже был небольшой гуманитарный колледж в изрядной тьмутаракани.

– Йо, мистер Эллис, отличная была вечеринка – че как? – позвал меня кто-то.

Я обернулся, это был перец из моей группы, таланта у него – кот наплакал.

– Йо, худо, Джесси, очень худо, – добродушно отозвался я и добавил, как будто вспомнив: – Держи пистолетом!

Пока я шел к Амбару, ко мне подходили студенты и благодарили за вечеринку – на которую никого из них не звали, но они тем не менее явились. На мою профессорскую улыбочку они отвечали довольным смехом.

Был среди них и нервный еврейчик (Дэвид Абромович), которому я кивнул походя. Надо признаться, к нему меня немного влекло. Поздравления с удавшейся вечеринкой не иссякали, и я отвечал на них с не меньшим радушием, даже тем студентам, которых в глаза не видел.

На двери кабинета я нашел записку от студентки, имя которой не показалось мне знакомым, – она отменяла встречу, которой я не назначал, и приносила извинения за «инцидент» на занятии в прошлый четверг. Я изо всех сил постарался вспомнить эту студентку и что это был за инцидент, но ничего так и не прояснилось. Вдобавок занятия проходили как во сне – все было настолько спокойно и комфортно и неформально, что даже намек на инцидент вызывал опасения. В аудитории я всегда старался быть беззаботным, выдавать побольше ободряющих комментариев, но, поскольку я был так знаменит и, возможно, ближе им по возрасту, чем кто-либо из преподавателей (впрочем, в отношениях с коллегами я придерживался полнейшей автономии и знать наверняка не мог), ученики смотрели на меня с благоговейным трепетом. Подвергая рассказы критическому разбору, я старался не обращать внимания на страх и тревогу, мучившие моих студентов.

Я уселся за стол, тут же открыл ноутбук и стал придумывать сон для доктора Ким, крохотной психоаналитички корейского происхождения, на которую жена вышла через нашего семейного консультанта доктора Фахейду.

Будучи непреклонной фрейдисткой, доктор Ким истово верила в то, что подсознательное способно проявлять себя в образах из сновидений, и каждую неделю требовала от меня новый сон, дабы подвергнуть его толкованию, но из-за ее акцента я не понимал и половины из того, что она говорила, а вдобавок уже давно не видел снов, так что переносил наши встречи с большим трудом. Однако на этих визитах настаивала Джейн (и платила за них), так что легче было потерпеть несколько часов, чем нарываться на неприятности из-за неявки. (Кроме того, эта клоунада позволяла продлевать рецепты на клонопин и ксанакс, а без них я покойник.) Тем временем доктор Ким стала что-то просекать и с каждым новым выдуманным сном делалась все подозрительней, но сегодня с меня причиталось сновидение, так что в ожидании, пока Эйми Лайт придет (и, по возможности, разденется), я, послушный долгу, сосредоточился на том, что в данный момент могло бурчать мое подсознание. Взглянув на часы, я понял, что прислушиваться надо побыстрее. Мне нужно было придумать сон, набрать его, отправить на принтер и – после неочевидного еще секса с Эйми Лайт – нестись в кабинет к доктору Ким, чтобы поспеть к трем. Итак: вода, авиакатастрофа, домогательства борзой… барсучихи (помним: с животными у меня нелады); я сидел в самолете голый, борзая барсучиха была… тоже на борту, и знали ее, кажется… Джейн.