Детский психоанализ - Мелани Кляйн

Когда Руфь вышла замуж, она казалась совершенно счастливой. Но спустя совсем немного времени, ее меланхолические приступы возобновились. Карин Микаэлис говорит: «Пустое пространство, это проклятое место осталось пустым в очередной раз». Предоставляю продолжать автору: «Я уже говорила, что дом Руфь стал своеобразным музеем современного искусства? Брат ее мужа был одним из крупнейших художников в стране, и лучшие его картины украшали стены дома. Но перед самым Рождеством ее шурин забрал одну из картин, которую предоставил на время. Работа была продана. На стене осталось пустое пространство, которое, похоже, необъяснимым образом совпадало с пустым пространством внутри Руфь. Она погрузилась в пучину тоски. Пустое пространство на стене заставило ее забыть о своем благополучии, о друзьях, обо всем. Конечно, можно было повесить новую картину, впоследствии так и случится, но это не могло произойти немедленно, сначала требовалось подобрать подходящую замену».

«Пустое, безобразное пространство словно насмехалось над ней.

«Муж и жена сидели напротив друг друга и завтракали. Отчаяние затуманило взгляд Руфь. Но вдруг ее лицо преобразила улыбка: «Знаешь что? Пожалуй, я сама попробую что-нибудь напачкать на стене, пока мы не приобретем новую картину!» «Конечно, дорогая!» — ответствовал муж. Одна вещь была неоспорима: какой бы ни оказалась эта «пачкотня», она вряд ли могла быть более безобразной.

«Едва он вышел из комнаты, как она судорожно начала названивать в магазин, чтобы заказать принадлежности, которые — в общем, которые использовал брат ее мужа: кисти, палитру и все остальное, настаивая, чтобы заказ был доставлен немедленно. У нее не было пока ни одной идеи, с чего начать. Еще ни разу в жизни она не выдавливала из тюбика краску, не грунтовала холст, не смешивала цвета на палитре. Ожидая, пока доставят ее заказ, Руфь неподвижно стояла перед пустой стеной с куском угля в руке и чертила совершенно случайные линии, как Бог на душу положит. Может, ей следовало бы поймать машину, отправиться к шурину и выяснить, что нужно делать, чтобы писать? Нет, скорее она предпочла бы умереть!

«Ближе к вечеру, когда вернулся ее муж, жена побежала к ему навстречу с лихорадочно блестевшими глазами. Уж не заболела ли она? Руфь повлекла его в комнату со солвами: «Пойдем, сам увидишь!» И он увидел. Он не мог отвести взгляд от того, что ему предстало. Он был не в силах ни осознать, ни поверить своим глазам, просто не мог в это поверить. Руфь в полном изнеможении рухнула на канапе: «Ты веришь, что это действительно возможно?»

«В тот же вечер они послали за братом мужа. Руфь трепетала в тревоге, ожидая вердикта знатока. Но он тут же воскликнул: «Ты думаешь, я поверю, что это ты написала? Какой обман! Эту работу сделал опытный художник, никак не новичок. Но что за дьявол это может быть? Я не узнаю руку!»

«Руфь так и не смогла его переубедить. Он пребывал в уверенности, что она потешается над ним. Уходя, он сказал: «Если это ты написала, завтра я пойду дирижировать оркестром, исполняющим симфонию Бетховена, хотя я не знаю ни одной ноты!»

«Этой ночью Руфь почти не спала. Картина, которая висела на стене, была написана, в этом не приходилось сомневаться, это отнюдь не было сном. Но как это могло произойти? И что теперь будет?

«Она вся горела, внутреннее пламя пожирало ее. Она должна доказать самой себе, что это божественное невыразимое ощущение счастья, которое она познала, может повториться».

Карин Микаэлис добавляет, что после этого первого опыта, Руфь Кьяр мастерски написала множество картин, которые затем были представлены на суд публики и критики.

Карин Микаэлис отчасти обгоняет мою интерпретацию тревожности, испытанной героиней из-за пустой стены, и говорит: «На стене осталось пустое пространство, которое, похоже, необъяснимым образом совпадало с пустым пространством внутри Руфь». Между тем, что же означает это пустое пространство внутри молодой женщины, или, скорее, чтобы уточнить некоторые вещи, что значит это ощущение, что чего-то не хватает в ее теле?

Таким путем достигает сознания одна из идей, ассоциативно связанная с тревогой, которую я только что описала в моем отчете перед последним конгрессом (1927), — как глубочайшую тревогу, переживаемую девочками. Эта тревога — своеобразный эквивалент страху кастрации у мальчиков. Девочки также в очень раннем возрасте начинают испытывать садистические влечения, рождающиеся на первой стадии эдиповского конфликта и выражающиеся в желании похитить содержание материнского тела, а именно: отцовский пенис, экскременты, младенцев; и даже просто разрушить его. Такое желание вызывает сильнейшую тревогу: девочки боятся, как бы мать в свою очередь не украла содержание их собственных тел (в частности детей), и как бы они не были ею разрушены или изуродованы. По моему мнению, эта тревога, на которую, как на самую глубокую из всех возможных, прямо указывает анализ множества девочек и женщин, представляет собой ни что иное, как самое раннее переживание угрозы девочками. Страх остаться в одиночестве, потерять любовь или объект любви, которые Фрейд относит к наиболее глубоко залегающим инфантильным переживаниям у девочек, я считаю всего лишь одной из модификаций ситуации угрозы, только что мною описанной. Когда девочка, которая боится нападения со стороны матери на собственное тело, не видит свою мать, ее тревога акцентируется еще сильнее. Подлинное и любящее присутствие матери уменьшает страх «ужасной матери», чей интериоризированный образ уже обжился в сознании ребенка. На более позднем этапе развития, содержание страхов меняется: на месте страха нападения со стороны матери возникает боязнь потерять подлинную материнскую любовь, страх быть покинутой и остаться в одиночестве, — так изменяются страхи у девочек.

Чтобы доходчивее объяснить эти идеи, было бы небесполезно узнать, какие картины написала Руфь Кьяр после своей первой попытки, — когда она заполнила пустое пространство на стене изображением в натуральную величину обнаженной негритянки. За исключением единственной картины, изображающей цветы, она писала только портреты. Дважды Руфь написала портрет своей юной сестры, которая приехала пожить у нее, а затем портрет пожилой женщины и, наконец, портрет своей матери. Вот как Карин Микаэлис описывает эти два последних произведения: «Теперь она просто была не в силах остановиться. Следующая ее картина представляла пожилую женщину, на чьей внешности годы и разочарования оставили заметный след. Ее кожа покрылась морщинами, волосы поседели, а усталые добрые глаза помутнели. Она смотрит прямо перед собой со смирением и обреченностью, характерными для очень пожилого возраста, похоже, ее взгляд говорит: «Не беспокойтесь больше за меня. Мое время почти подошло к концу!»

«Совсем другое впечатление производит последнее произведение Руфь, а именно, портрет ее матери, ирландки канадского происхождения. Это дама, которая была вынуждена прожить долгие годы и до дна испить горькую чашу отверженности. В ней было что-то вызывающее, хрупкая, но величественная, она стоит, набросив на плечи шаль; в ней чувствуется сила и великолепие женщины из прежних времен, которая в любое время могла с пустыми руками вдохновить на битву пустыни. Какой волевой подбородок! Какая мощь в высокомерном взгляде гордых глаз!

«Пустое пространство было, наконец, заполнено».

Желание исправить и возместить психологический ущерб, причиненный матери, и таким образом, восстановиться самой, наглядно выявляют потребность, побуждавшую художницу писать эти картины. Портрет пожилой женщины на пороге смерти, похоже, является выражением первичного садистического желания, жажды разрушения. Желание раздавить свою мать, увидеть ее постаревшей, изможденной и разбитой, формирует потребность представить затем ее полной жизненной силы и красоты. Дочь может облегчить свою тревожность и попытаться восстановить и исправить свою мать, благодаря портрету. В детском психоанализе, когда выражение реактивных тенденций способствует выходу разрушительных желаний, мы всегда сталкиваемся с использованием рисунка и изображения, как способа их воссоздания. Случай Руфь Кьяр наглядно показывает, что базальная тревожность у девочки обладает решающим значением для развития Эго взрослой женщины, и что эта тревожность является одним из стимулов, который благоприятствует расцвету ее личности. С другой стороны та же тревожность может стать причиной серьезного заболевания и многочисленных отклонений. Подобно страху кастрации у мальчиков, последствия воздействия тревоги на развитие Эго зависит от поддержки некоего оптимума и уравновешенности различных факторов.

Важность символообразования для развития эго

Основная идея, представленная в настоящей статье опирается на предположение, что существует такая ранняя стадия психического развития, когда воздействию инфантильного садизма подвержены все источники либидного удовольствия без исключения.[35] Что касается моего собственного опыта, я не раз убеждалась, что садистические тенденции достигают пика в своем развитии в ходе той фазы, которая стартует одновременно с возникновением садистически-оральных желаний проглотить материнскую грудь (или всю мать целиком) и стыкуется с переходом на раннюю анальную стадию. В этот период главная цель субъекта состоит в присвоении содержания материнского тела, а также его разрушении при помощи всех типов оружия, которым располагает инфантильный садизм. В то же время эта фаза включает в себя процесс втягивания в эдиповский конфликт. Пробуждаются и активизируются стремления к удовлетворению, связанные с гениталиями, но их влияние все еще остается неявным, так как над ними превалируют догенитальные влечения. Моя гипотеза всецело опирается на тот факт, что эдиповский конфликт зарождается в тот самый период, когда господствует садизм.