Черная Салли - Анна Кальма

Офицер выругался.

– Как же этот чертов священник говорил, что ферма в лесу. Дурачил он нас, что ли?!

Он в сердцах так пришпорил коня, что тот встал на дыбы. Офицер огрел его хлыстом, затем повернул на кукурузное поле, указанное Пепом. За мной! Копыта мягко затопали по дороге, и за отрядом поднялось облако пыли. Пеп быстро взобрался на воз, замахал кнутом и заорал на лошадей. Воз запрыгал по кочкам, доски ходуном заходили под беглецами, и по этому признаку они догадались, что Пеп гонит во всю мочь.

В такой скачке прошло около часа.

Уже в стороне остался Аннаполис, уже готовился Пеп свернуть на дорогу, ведущую в Хагерстаун, к следующей «станции», как вдруг из-за кустов на дорогу выскочил человек с ружьем. – Стой! – закричал он Пепу. Пеп пробормотал сквозь зубы проклятие и остановил лошадей. Тогда из-за кустов вышло еще несколько человек в охотничьих куртках, сапогах и круглых шляпах. Все они были вооружены саблями и ружьями. Один из них, по виду начальник, подошел к Пепу:

– Что везешь, парень?

– Жареную кукурузу! – дерзко отвечал Пеп.

– Ты что это, шутить с нами вздумал?! – вскипел начальник. – Когда тебя спрашивают, ты должен отвечать! Куда едешь?

– К дяде, – отвечал Пеп, – к отцову брату.

– Обыскать парня! – распорядился начальник. – Поглядим, что это за птица.

Пепа обыскали, но, кроме перочинного ножа и двух вареных картофелин, ничего не нашли. Он собирался уже тронуть лошадей, как вдруг один из вооруженных сказал, что не худо было бы пощупать, что у мальчишки на возу.

– В прошлый раз я нашел негров в ящиках с яблоками, – добавил он.

– А вот мы сейчас поглядим, кто у него под соломой, – сказал начальник, обнажая саблю.

– О сэр, это самая обыкновенная сухая солома, – дрожащим голосом сказал Пеп. Давайте я сам вам все покажу. – И он принялся тыкать кнутовищем в солому, приговаривая: – Тут ничего, и тут одна солома, и тут то же самое.

Но начальник оттолкнул его:

– Я и без тебя справлюсь.

Беглецы под соломой затаили дыхание и так прижались ко дну, как будто хотели вдавиться и деревянный настил. Солома зашуршала, острая холодная сталь коснулась ноги Салли, и вдруг жгучая боль пронизала все ее тело. Девочка вздрогнула, хотела застонать – и закусила губы.

В тот же момент возбужденный голос начальника произнес:

– Джентльмены, моя сабля наткнулась на что-то мягкое! Признавайся, маленький негодяй: кто у тебя там?

Сэр, я… – начал было Пеп, но в этот момент раздалось громкое негодующее мяуканье, и черный кот вылез из-под соломы, озираясь по сторонам.

– Ха-ха-ха! – захохотали присутствующие. – Вот на кого наткнулась ваша сабля, Джексон! Тоже черный, но за такими мы не охотимся… Мальчик, зачем взял кота? – обратились они к Пепу.

– Ох, противное животное! – отвечал Пеп, у которого отлегло от сердца. – Всегда дрыхнет в соломе. Верно, забрался, когда я наложил воз, да и проспал до сей поры.

И он принялся нежно гладить Приста.

– Теперь можно ехать, сэр? – спросил он начальника.

– Валяй! – отвечал тот. – Только держи Кота при себе, а то его какой-нибудь патруль обязательно проткнет саблей.

– А много я встречу таких патрулей? – осведомился Пеп.

– Да, по всей хагерстаунской дороге бродят патрули и стоят кордоны, – отвечал начальник. – Слыхал, верно, что было в Харперс-Ферри? Говорят, оттуда сбежало несколько негров, так мы думаем на дороге подстеречь эту дичь.

– Счастливой охоты! – вежливо пожелал Пеп.

Он хлестнул лошадей, помахал в знак приветствия кнутом, и воз загромыхал по дороге. Несколько времени лошади бежали крупной рысью.

Пеп не решался еще заговорить со своими пассажирами. Вдруг сквозь грохот колес ему послышались стоны. Он прислушался: да, он не ошибся, стоны доносились из-под соломы.

Мальчик оглянулся по сторонам. Кругом было пшеничное поле, далеко у леса краснели черепичные кровли селения. Он остановил лошадей.

– Что там у вас? Что случилось? – почти шепотом спросил он, нагибаясь словно для того, чтобы поправить упряжь.

– С девочкой… плохо… – долетел до него отчаянный голос Джен.

Пеп решительно сунул руку под солому, и сразу его рука попала во что-то горячее и влажное. Он быстро выдернул руку обратно и с ужасом увидел на ней кровь.

Мальчик тяжело перевел дух.

– Едем в Вильмингтон, – сказал он вдруг. – Это неподалеку отсюда. Видно, в свободный штат нам не пробраться. Вон сколько шпиков на дороге! Если все они будут шарить саблями в соломе, так я привезу к дяде Траверсу только ваши трупы. А в Вильмингтоне у меня есть приятель, свободный негр. Он вас куда-нибудь запрячет. Да и девочку надо поскорее поглядеть, что она и как…

Никто не возражал. Пеп принял молчание за знак согласия и погнал лошадей в сторону Вильмингтона.

«НЕГРОВ И СОБАК НЕ ВОДИТЬ»

Бабушка встала и, прихрамывая, прошлась перед ребятами.

– С того самого дня я на всю жизнь осталась хромой, – сказала она. – Сабля южанина повредила мне связки на ноге. Звать ко мне белого доктора было опасно, потому что он стал бы допытываться, где и когда меня ранили. Да, кроме того, и денег у нас не было. Поэтому, когда Пеп привез нас в Вильмингтон к своему приятелю, негру Гапкинy, мама Джен кое-как перевязала мне ногу и, чтобы рана не воспалилась, приложила к ней подорожник.

Но усталость и волнения последних дней не прошли для меня даром. Я заболела и провалялись в постели больше месяца.

Первое время я была без сознания. В бреду мне казалось, что я все еще в Харперс-Ферри и что на нас с отцом нападают солдаты. Я боролась с воображаемым врагом, вскакивала с постели и кричала: – Огонь! Стреляй, ребята!

Мама Джен и Гапкин успокаивали меня и силой укладывали под одеяло. Оба они боялись, что мои крики привлекут внимание соседей. Так прошло много дней, и мама часто говорила мне потом, что и только чудом осталась жива.

Когда я пришла в себя, я прежде всего увидела маму, сидящую у меня на постели. Она сильно исхудала за время моей болезни. Мало-помалу я стала возвращаться к жизни. Жар спал, мне захотелось встать с постели, выйти на улицу. Но каково было мое отчаяние, когда я впервые попробовала ходить и увидела, что хромаю! Правая нога у меня была согнута в лодыжке. Никогда, никогда больше не смогу я бегать, как другие дети, не смогу прыгать, танцевать, играть в подвижные игры! Слезы брызнули у меня из глаз. Я снова легла в постель и ни за что не соглашалась ступить на пол. И прошло много дней, прежде чем я примирилась с моим несчастьем и начала ходить.

Мама и Гапкин были очень ласковы со мной. Гапкин когда-то также был невольником, но он внес за себя хозяину большой выкуп и купил себе свободу. Теперь он работал на мельнице и устроил туда же маму Джен.

Он сказал владельцу мельницы, что к нему приехала его сестра-вдова с маленькой дочкой и что он хотел бы достать для сестры работу. С этих пор мама каждый день рано утром уходила на мельницу и шила там мешки для муки. Она и Гапкин возвращались домой только к вечеру, запыленные мукой, усталые и молчаливые.

Еще лежа в постели, больная, я заметила, что не вижу Наполеона. Я спросила о нем маму.

– Ушел, – отвечала мама. – Его ничто не могло остановить. Убедился, что мы в надежном месте, и собрался уходить. «Куда ты, Наполеон? – говорю я ему. – Ведь тебя схватят на первой же миле». Но он и слушать не хотел, все твердил: «Мне надо к капитану, я иду к капитану…» Так и ушел.

И мама грустно задумалась. Мы ничего не знали ни об отце, ни о капитане. Матушка Браун также не давала о себе знать. Мама жила в непрерывном тревожном ожидании, и часто, ложась спать, я слышала, как она шепталась с Гапкиным и повторяла имя отца.

За время болезни я сильно выросла. Теперь я заплетала волосы в две тугие косички. Мне было скучно сидеть дома, и я убегала на улицу, хотя мама очень сердилась на меня: ей казалось, что Паркер ищет нас и непременно найдет. Это было тем более вероятно, что Прист не отходил от меня ни на шаг. Во время моей болезни кот лежал па моей постели, а после сопровождал меня во всех моих прогулках. Все мы очень любили его и звали нашим «спасителем», так как считали, что, выскочив из соломы, он спас нам жизнь.

Вильмингтон был большой портовый город, расположенный на слиянии двух рек, в рабовладельческом штате Делавер. В городе было много мельниц, фабрик и пароходных мастерских, где работали негры и белые.

Я бегала на берег реки или взбиралась на гору, откуда были видны голубая Делаверская бухта и проплывающие пароходы.

В новом городе мне понравился сад. За решеткой сада я увидела большие волосатые пальмы; там росли тюльпанные деревья с крупными, будто восковыми цветами, островерхие тисы; магнолии раскрывали белые чаши, и торчали, похожие на ежей, круглые колючие кактусы. Я впервые увидела бананы и зеленые тонкие бамбуки. Белые леди с зонтиками гуляли по дорожкам.

Я вошла было в ворота, но сторож застучал палкой и грубо закричал на меня: