«Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны - Борис Колоницкий

Перед депутатами Думы выступили представители правительства – председатель Совета министров И.Л. Горемыкин, министр финансов П.Л. Барк, но наибольший успех выпал на долю министра иностранных дел С.Д. Сазонова, передавали, что текст его речи подготовил князь Г.Н. Трубецкой. Министр закончил свое выступление со слезами в голосе, все депутаты, стоя, приветствовали его172.

Консервативных публицистов необычайно умиляли патриотически-монархические манифестации большинства депутатов Думы. М.О. Меньшиков, преувеличивая степень единства думцев, писал в «Новом времени»: «Левые так же бурно и так же единодушно кричали “ура”, рукоплескали патриотическим девизам, восторженно пели “Боже, Царя храни”, – как Пуришкевич и Марков»173.

Еще более определенно тема единства царя и народа звучала в выступлениях многих членов Государственного совета. И.Я. Голубев отметил, что «Россия всегда черпала силы и крепость в непрерывном единении со своим Царем. При наступившем тяжелом испытании это единение усугубляет мощность России». Д.П. Голицын-Муравлин заявил: «С Царем и за Царя, и Россия победит». Д.Д. Гримм трактовал тему единения несколько по-другому, он отмечал, что императору «благоугодно было созвать Государственный совет и Государственную думу, дабы быть в полном единении со Своим народом». Иначе говоря, лишь работа палат может служить необходимым условием выражения единства царя и народа. В этой же ситуации, по словам Гримма, «мы обращаем наши взоры на Верховного Вождя нашей русской армии и флота, на нашего Монарха, который в своей священной Особе олицетворяет единство, мощь и славу нашего отечества»174.

Как видим, столь распространенная после начала войны тема единства царя и народа имела различные оттенки: в одних случаях это единство рассматривается как величина постоянная, в других же оно обуславливается, оно является следствием определенных верных действий императора, который должен опираться на народных представителей.

Различные патриотические резолюции 1914 года также всячески развивали тему единства народа и государя, которое служит залогом грядущей победы. Так, резолюция, вынесенная Саратовской городской думой 25 июля, гласила: «Сильная своим единением с царем Русь вынесет все испытания войны». О том же писали и многие ведущие газеты. Московское «Утро России» заявляло: «В этот великий момент вся Россия в едином порыве доверия и любви сплачивается вокруг своего Державного Вождя, ведущего Россию в священный бой с врагом славянства»175.

Другая важная церемония, связанная с объявлением войны, состоялась в начале августа в Москве, куда отправилась царская семья. В официальной пропаганде цель визита объяснялась так: «Ища благодатной помощи свыше, в тяжелые минуты переживаний Отечества, по примеру древних русских Князей и Своих Державных предков ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО с ГОСУДАРЫНЕЙ ИМПЕРАТРИЦЕЙ и со всем Августейшим Семейством изволил прибыть в Первопрестольную столицу, чтобы поклониться московским святыням и помолиться древней Троице, у гробницы Небесного Заступника и Предстателя у Престола Божия за Русскую Землю, Св. Преподобного Сергия»176. Царь на глазах у всей страны обращался к древней (в действительности же «изобретенной») традиции, стремясь использовать ее для патриотической мобилизации.

4 августа император и его семья прибыли в Москву. На вокзале исполняющий обязанности городского головы В.Д. Брянский преподнес царю хлеб и соль, его приветственная речь также была посвящена теме несокрушимого и полного единства императора и народа: «Великий народ слился со своим царем. Никто не разлучит их. Он знает, что с державным вождем, призвавшим его к государственному строительству, он придет в царство силы и мира».

Эти слова точно передавали замысел императорского визита в древнюю столицу: он должен был стать демонстрацией абсолютного «слияния» народа и царя. В разных вариациях эта тема развивалась консервативной печатью, «Новое время» писало: «Царь в сердце России, в Москве! Сюда пришел Державный вождь в годину испытаний, чтобы здесь в единении с народом помолиться и принять благословение вековых русских святынь на великое бранное дело за родину».

Огромный город торжественно встречал российского императора. Задолго до приезда царской семьи Москва готовилась к его приезду. Город расцветился флагами, многие дома были задрапированы цветами национальных флагов, в витринах богатых магазинов белели элегантно декорированные бюсты царя и царицы. Затем появилась и востребованная покупателями новинка – бюст наследника в казачьей форме. На окнах и балконах были выставлены портреты царя, его бюсты. На Тверской улице на всех трамвайных столбах устроены корзины с цветами. Накануне визита пресса специально оповещала, что доступ к путям царского проезда будет совершенно открыт для народа, очевидно, власти были заинтересованы в том, чтобы встреча императорской семьи стала действительно народной, массовой. Таковой она и была: по пути следования императорского кортежа в Кремль за рядами войск, одетых в походную форму, стояли сотни тысяч москвичей. Царский автомобиль забрасывали цветами, гремели колокола церквей, духовенство выходило из своих храмов и благословляло императора177.

Между тем наследника и по приезде в Москву продолжали беспокоить сильные боли, однако на этот раз царская чета пожелала, чтобы великий князь Алексей Николаевич непременно принял участие в важной официальной церемонии. Воспитатель цесаревича записал в своем дневнике: «Когда сегодня Алексей Николаевич убедился, что не может ходить, он пришел в большое отчаянье. Их Величества тем не менее решили, что он все же будет присутствовать при церемонии. Его будет нести один из казаков. Но это жестокое разочарование для родителей: они боятся, будто в народе распространится слух, что царевич калека»178.

Действительно, эти опасения подтвердились: болезнь наследника способствовала распространению всевозможных слухов, неблагоприятных для царской семьи. Генерал Спиридович впоследствии вспоминал:

В народе много про это говорили. И когда, как в сказке, прошел по устланным красным лестнице и помосту блестящий кортеж из дворца в Успенский собор и скрылся там, в толпе стали шептаться о больном наследнике, о Царице.

А та, бедная, не менее его больная нравственно, чувствуя на себе как бы укоры за больного ребенка, сжав губы, вся красная от волнения, старалась ласково улыбаться кричавшему народу. Но плохо удавалась эта улыбка Царице, бедной больной Царице… И, теперь, после прохода шествия, народ по-своему истолковывал эту улыбку. И не в пользу бедной Царицы, так горячо и искренно любившей свою вторую родину и принесшей ей, того не желая, так много вреда. И когда, после службы, принимая доклады, я выслушивал немногословные, но выразительные фразы, которые слышны были в толпе про Царицу и «старца», нехорошее чувство закипало по адресу тех, кто провел его во дворец179.

Разные периодические иллюстрированные издания по-разному осветили этот эпизод, по-разному знакомили с ним своих читателей. «Огонек», например, поместил на обложке снимок выхода царской семьи, при этом казак императорского конвоя, несущий царевича на руках, оказался в центре композиции180. Но, как правило, публиковались такие фотографии, на которых внимание читателей привлекали прежде всего фигуры царя и царицы, больной наследник оказывался на втором плане либо вообще не попадал в кадр. Впрочем, и публикация «Огонька» не могла не пройти цензуру Министерства императорского двора. Поэтому нельзя не признать, что редакторы иных иллюстрированных изданий по собственной инициативе проявили известный такт, не привлекая внимания общественного мнения к болезни цесаревича.

5 августа в старых залах Большого Кремлевского дворца состоялся высочайший выход. При вступлении императорской семьи в Георгиевский зал были произнесены приветственные речи губернским предводителем дворянства, исполняющим должность московского городского головы, председателем Московского губернского земства и старшиной купеческого сословия.

Затем выступил император. Николай II подчеркивал особое значение своего патриотического паломничества в Москву: «В час военной грозы, так внезапно и вопреки моим намерениям надвинувшейся на миролюбивый народ мой, я, по обычаю державных предков, ищу укрепления душевных сил в молитве у святынь московских, в стенах древнего Московского Кремля». Царь также отмечал, что вся страна в дни войны объединилась вокруг престола: «Такое единение Моих чувств и мыслей со всем Моим народом дает Мне глубокое утешение и спокойную уверенность в будущем».

Император и его семья вышли на Красное крыльцо, по помосту они проследовали в Успенский собор, где приложились к святыням. Из собора царская семья направилась в Чудов монастырь. Там было совершено молебствие, после чего император и императрица прикладывались к мощам св. Алексия, митрополита Московского. Затем царская семья возвратилась в Большой Кремлевский дворец.