Мельница на лугу - Джейн Донелли

Следующим утром, когда она смотрела в окно на «Хардич-Хаус», радость переполняла ее, как три года назад. Она громко смеялась, широко раскрывала руки, словно пыталась обнять весь мир. А затем она вспомнила про мельницу. Мельница была на месте, конечно. Она всегда была видна, все годы она смотрела мимо нее на «Хардич-Хаус», но Корби сумел сделать так, что теперь нельзя было считать мельницу просто фоном.

Даже с такого расстояния он мог бы видеть ее в окне почти танцующей, в очень легкой ночной рубашке. Она уронила руки и пошла одеваться, думая при этом, что сейчас она согласна с Сарой Хардич – лучше бы отец продал луг Марку.

Из-за Корби могли возникнуть проблемы. Марк не заговаривал о нем вчера вечером, и Эмма чувствовала, что и ей лучше избегать этих разговоров. Но Сара будет ждать своего шанса. Если что-либо подтверждающее более тесные отношения Эммы и Корби достигнет Сары Хардич, она сделает все, чтобы Марк тоже был в курсе. А вдруг Сара вообще наймет частного детектива. Это была сумасшедшая мысль, но присутствие Корби все-таки создавало проблемы.

Придя домой в понедельник вечером, она снова нашла его в кухне и вздохнула:

– Я знаю, что вы готовите обед время от времени, но никто не предупреждал меня о сегодняшнем вечере.

– Никто ничего и не готовил, – сказал он, – это – холодная говядина, а ваш отец занят с Серой Леди. Он нашел кого-то знающего и пошел разузнать о ней.

– А что вы делаете здесь?

– Он попросил, чтобы я сообщил вам.

– Но почему он не оставил записку?

Корби пожал плечами:

– Спросите его. Сегодня не ваш день рождения, не так ли?

– Нет. А что?

– Кто-то прислал вам цветы днем.

Это мог быть Дэвид Хавкинс – один из нескольких экс-поклонников, от которых Эмма уехала. Но вдруг это Марк? Ее «Где?» было произнесено с затаенным дыханием.

– В ванне, – сказал Корби.

Огромный букет белых роз, столь совершенных, что она едва смела коснуться их. Она взяла крошечный конверт и открыла его дрожащими пальцами. «Спасибо, Эмма. Марк», – было написано на открытке внутри.

Она была на седьмом небе от счастья. О, как она была счастлива!

– Спасибо – за что? – произнес Корби с любопытством, прочитав открытку, так как Эмма все еще держала ее в руке, и она непроизвольно отдернула руку.

– Как вы смеете? – прошипела она.

– Вы должны признать, что это похоже на компромисс.

Спасибо. За первую брешь в каменной стене одиночества, за понимание, за заботу… Это не имело смысла для Корби, и она не хотела ничего обсуждать с ним.

Она нежно подняла букет. Должно быть, в нем три или четыре дюжины роз. Слишком красивый, чтобы быть реальным. Она забеспокоилась. Цветы будут увядать, и она потеряет первый подарок Марка.

Корби наклонялся вперед, нависая темной головой над белыми цветами.

– Никакого аромата, – сказал он. – Но шипов также нет.

Она сказала жестко:

– Не касайтесь моих цветов!

– Что же будет, если дотронусь?

Она испугалась на мгновение, что он заберет их у нее. Мучая ее, будет держать их высоко над головой, чтобы она не могла достать, или вообще выкинет в окно. Он улыбался, но это не будет шуткой, это будет чудовищно. Если он коснется цветов, то никогда больше не войдет в этот дом. Она остановит его. Она скажет…

– Вы думаете, что они завянут? Они не завянут. Вряд ли они вообще когда-нибудь завянут. Думаю, что они сделаны из пластмассы.

– Не смешите. – Эмма дотронулась до ближайшего лепестка губами. Он был бархатно мягок.

Корби рассмеялся:

– Вы не были уверены, не так ли?

– Они красивы, – сказала Эмма. – Я никогда не видела таких красивых роз. – Они с трудом поместились бы в двух больших вазах. Она засушит несколько бутонов между страницами какой-нибудь толстой книги отца.

Зазвонил телефон.

– Я подниму трубку? – предложил Корби.

– Хорошо. – Ее руки были полны роз, но вдруг она поняла, что это Марк. – Стойте! – Она бросила розы назад в ванну. – Я сама подойду.

Корби снова засмеялся. Поскольку она спешила к телефону, он сказал:

– Буду краток. Если я дотронусь до них, то запачкаю их.

Это был Марк.

– Розы, – сказала она. – Спасибо за розы.

– Спасибо, – отозвался он.

Она смежила глаза и вообразила, что он здесь, рядом, в небольшом холле.

Он говорил о программе концерта в четверг вечером, и она с энтузиазмом поддерживала разговор, хотя в действительности знала весьма немного о Бахе.

– Пикули с холодной говядиной? – спросил Корби с порога.

Она покачала головой.

– Кто это? – спросил Марк.

– Брат, – ответила она и удивилась своему спокойствию. Это выскочило так быстро, она даже не прекратила смотреть на Корби. Но все шло прекрасно. Если бы она сказала: «Это – Кемпсон, человек, про которого я говорила, что едва его знаю. Он накрыл на стол», блаженство тут же бы кончилось.

Все равно она была удивлена, что струсила. Она снова поблагодарила Марка за розы, и они попрощались. Затем она повернулась к Корби. Щеки ее горели.

– Вы ненавидите его, не так ли?

– Да, – сказал Корби, громыхая посудой.

– И он ненавидит вас, а я не сказала, что вы здесь. – Она задыхалась. – Тем более, что мы здесь одни. – Она была смешна, но она заслужила это.

Он аккуратно поставил приправы и отошел в сторону оценить сервировку.

– Все просто, – сказал он. – Я уже говорил, вы можете называть меня братом.

Она уже не могла успокоиться. Она завопила:

– Не знала, что смогу так легко соврать!

– Вы недооцениваете себя.

Она печально улыбнулась:

– Я не люблю себя. Почему вы накрываете на стол? Почему я должна врать о такой ерунде?

Корби пожал плечами. Он казался незаинтересованным. Он сказал:

– Хотите соленого?

– Я не знаю. – Она не любила соленья.

– Вы меня удивляете, – сказал он. – Я думал, что вы всегда знаете, чего хотите.

Она словно в рот воды набрала – он же смеялся над нею. Она вспомнила, когда в первый раз почувствовала недоверие к нему. Она тогда остерегалась говорить ему что-либо лишнее, что он мог бы использовать против нее. Хорошо, теперь она дала ему понять, что Марк обидится даже на товарищеские отношения между ними. Соврала, и Корби слышал ее ложь.

Она сказала решительно:

– Я все расскажу Марку.

– Теперь?

– Да, теперь.

– Вы расскажете ему, что вы и я были здесь наедине? Что вы притворились, что я ваш брат, потому что знали, как он будет на это реагировать?

– Я пришла домой, а здесь были вы.

– Это еще вопрос. Хорошо, теперь, – он уселся напротив нее; но она не села, она не чувствовала голода, – даже самый заклятый враг Марка Хардича не сможет обвинить его в отсутствии чувства юмора. Как же ему не рассмеяться над всем этим?