Бесстыжее лето - Элли Лартер

Прислушиваюсь. Тишина.

— Эй! — кричу снова.

— Эй, — раздается сонный голос за спиной. — Доброе утро, козочка.

— Уже шесть часов! — заявляю я вместо приветствия. — Электричества все еще нет!

— Зато у меня есть стояк. Как насчет…

— Ты ебанутый?! — прерываю я его. Слышу, как он рывком встает с пола и через секунду прижимается ко мне сзади, утыкаясь членом между ягодиц. Я чувствую это даже через слои ткани. Пытаюсь оттолкнуть, но не тут-то было. Рычу бессильно: — Отвали от меня! Никакого траха!

— Да ну… — он разворачивает меня лицом к себе и впивается поцелуем в губы. От него разит вчерашними сухариками и потом, потому что никто из нас не принимал душ, но его это совершенно не волнует. Он сминает ладонями мою задницу, кусает в шею и распластывает меня по вертикальной поверхности, уверенный в том, что я ему не откажу. Гребанный замкнутый круг: сукин сын злит меня, и эта злость возбуждает. Я залепляю ему пощечину:

— Ненавижу! — потому что какая же это отвратная идея — ебаться в застрявшем лифте, на грязном полу, в шесть утра, перед важным мероприятием, в полной темноте?!

Но видимо, иначе мы просто не умеем.

22 глава. В полной темноте

Артём

Утренний стояк — дело обычное и привычное, но я давненько не просыпался в таких условиях, чтобы рядом в этот момент была девушка. Да ладно, не будем мелочиться: девушка, которая мне очень нравится! И у которой нет ни единого шанса от меня сбежать! Ха-ха! Во всем нужно искать плюсы. Даже в отключении электричества и застрявшем лифте. Мысленно я уже потираю ладони, предвкушая горячий секс, полный взаимной ненависти.

Козочка, конечно, упирается, наотмашь бьет меня по щеке, едва не промазав в темноте и не угодив в глаз, рычит в губы свое предсказуемое и горячее «ненавижу», но у нас это уже стандартная прелюдия. Кто-то ласкает друг друга, целуется и обнимается, а мы рычим, кусаемся и деремся.

Воздух в кабинке лифта сперт настолько, что хоть бери ложку и черпай его, отколупывай слоями. Никаких щелей и зазоров, дышится через раз, но кого бы это сейчас ебало? Нам с козочкой не привыкать. Первый раз мы вообще трахались в подсобке, где температура зашкаливала за тридцать пять по Цельсию. Рот пошире, и пускай легкие работают на полную катушку, перекачивая пропахший потом густой воздух, пока я сминаю пальцами ее грудь, талию, бедра, задницу, пока сквозь слои ткани упираюсь стояком между ее ног, пока рычу на ухо и ожесточенно целую в пересохшие губы.

Темнота и духота делают ощущения острее и злее. Кожа сразу покрывается потом, без зажженных смартфонов вокруг хоть глаз выколи, и мне приходится наощупь искать ее пуговицы, крючки, лямки… Тяжелое дыхание обжигает сильнее. Мы лихорадочно сдираем друг с друга одежду. Потом мы будем искать ее — насквозь мокрую, грязную, мятую, — на обшарпанном полу, у себя под ногами. А пока я путаюсь в рукавах собственной рубашки, почти рву на груди ненужную ткань, спускаю штаны, освобождая налитый тяжестью член… Где-то есть презервативы, но искать их сейчас — значит оттягивать момент наслаждения на бесконечное количество секунд… Я чувствую, как козочка разворачивается ко мне спиной, скользит влажными пальцами по панели с кнопками, оттопыривает задницу, чтобы я поскорее загнал в нее член. Это я и делаю — быстрым, крепким толчком. Обхватываю ее бедра пальцами, впиваюсь в кожу, принимаясь трахать податливую, сочную, хлюпающую смазкой дырку.

Аня протяжно стонет, ударяется головой о стену, расставляет ноги шире, елозит руками по моему прессу. Она наверняка думает, что я успел надеть резинку, иначе не позволила бы… Лучше ей не знать. Ебаный кайф разливается по венам, подстегивая меня двигаться быстрее и глубже. Мошонка бьется о ее задницу, и я вспоминаю, что хотел выебать ее в сладкую упругую попку… Воспаленный мозг тут же воспринимает это как сигнал к действию. Мои пальцы растягивают ее ягодицы в разные стороны, проникая между ними. Я сплевываю в ладонь и размазываю слюну по сжатому сфинктеру, массируя и потом проталкивая кончик мизинца внутрь.

— Что ты, блять, делаешь?! — хрипло рычит Аня, пытаясь подняться, но я не позволяю, нажимая сильной ладонью на женскую поясницу и заставляя ее остаться в согнутом положении:

— Тшш, — и проталкиваю мизинец глубже, чувствуя, как он погружается в кольцо упругих мышц, расшатывая узкую, вкусную дырочку. Аня ударяет кулаком в стену, стонет протяжно и мучительно, но сопротивляется не очень-то сильно. Пока член таранит одну мокрую щель, палец пробивается все дальше в другую. Потом я присоединяю второй палец.

— Твою мать, Артем! — козочка захлебывается собственным дыханием, лихорадочно хватая воздух ртом.

Давненько она меня не звала по имени. Все придурок да придурок… Собственное имя, произнесенное ее сбитым от неровного дыхания голосом, распаляет меня еще сильнее. Я дергаю Аню за волосы, заставляя наконец выпрямиться, замираю внутри нее членом и пальцами, и кусаю сзади в шею, наматывая длинные локоны на кулак…

— Осторожнее, блять! — рычит она, но получается как-то жалобно, а не злобно. Я снова заставляю ее наклониться и продолжаю долбить, не щадя ни ее, ни себя. Пальцы перемазаны моей слюной, ее смазкой и нашим потом, и я втираю этот бешеный пахучий коктейль в ее задницу, чтобы вкрутиться снова, глубже и резче, вырывая крик из ее горла.

— Я тебе обещал! — хриплю я.

— Что ты обещал, придурок?!

— Что кончу тебе в задницу! Я нихрена не шутил, ясно тебе?! — я вытаскиваю член из истекающей соком щели, чтобы приставить лоснящейся головкой к ее попке. Она недовольно сопит, тут же заменяя член собственными пальцами, пока я тараню ее задницу, медленно погружая внутрь напряженный ствол. Аня шипит, вздрагивает, но принимает меня, широко расставив ноги. Я обнимаю ее за талию, чувствуя, как вокруг члена пульсирует кольцо мышц, и начинаю двигаться, уже не так люто, но решительно.

— Ты ебаная сволочь, — шипит Аня, судорожно цепляясь пальцами за мои запястья, почти вгоняя длинные ногти в мою кожу.

— Заткнись, или будет очень, очень, очень больно, — отвечаю я хриплым шепотом, когда она поднимается, прислоняясь спиной к моей груди, и мои слова льются жаром прямо в ее ухо.

Я трахаю ее долго и тягуче. В этой тесной, душной, пропахшей еблей кабинке лифта время и пространство встают на «стоп», оставляя место только ощущениям и эмоциям. Стоны, влажное шлепанье яиц о ее зад, пот, смазка, сперма — что естественно, то не безобразно. Я