Волга (июль 2007) - журнал Русская жизнь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4) Езда на велосипеде по тротуарам городских улиц, бульварам и в городских садах воспрещается, а равно воспрещается в городе перегонка велосипедистов, езда в один ряд нескольких велосипедистов гуськом, без оставления перерывов; едущие один за другим велосипедисты должны соблюдать разрывы, а именно: после каждых двух велосипедистов должен быть перерыв (промежуток) не менее десяти саженей для свободного прохода пешеходов и проезда экипажей, перед которыми велосипедисты должны уменьшать скорость велосипеда».
Эти правила составлены в 1897 году, когда любителей велосипеда было еще очень мало. Тем не менее они уже тогда, по мнению градоначальства, представляли для участников дорожного движения опасность, и нешуточную.
Кстати, в городе по сей день не так много велосипедистов. Вряд ли потому, что действуют старые правила. Скорее все-таки из-за того, что ездить по проезжей части в наши дни опасно, а по тротуарам запрещается.
А в 1915 году возник прелюбопытный документ «О нежелательном характере кинематографических представлений в Твери». «Редакционная комиссия в заседании своем от 17 января сего года выслушала заявление некоторых ее членов о нежелательном характере многих кинематографических представлений, даваемых в г. Твери. Означенные представления, посещаемые преимущественно учащейся молодежью, нередко не только не обладают воспитательным характером, а, наоборот, по своему содержанию должны быть причислены к разряду антипедагогических. Так, одним из любимых сюжетов этих представлений являются сцены из воровского быта, а иногда они сопровождаются и сценами убийств, причем в кинематографической передаче сцены эти не только не вызывают отвращения, а, наоборот, порождают у зрителей смех и даже восхищение к молодечеству действующих в них лиц. На вредный характер означенных представлений обратили внимание, по заявлению одного из членов комиссии, и некоторые родительские комитеты учебных заведений г. Твери, но принять какие-либо меры к их изменению они, разумеется, бессильны. Редакционная комиссия, соглашаясь со своей стороны, что столь распространенные ныне кинематографические представления отнюдь не могут быть почитаемы безразличным фактором в деле воспитания подрастающего поколения, признала соответственным предложить земскому собранию возбудить ходатайство перед правительством о подчинении кинематографических представлений в пределах Тверской губернии надзору земских и городских общественных учреждений в лице подлежащих земских и городских управ».
Тем не менее в 1916 году кинематограф на всякий случай запретили посещать слушательницам Мариинской гимназии. Заодно запретили им и прогулки по Миллионной улице, «в толпе гуляющих, где ежеминутно раздаются восклицания совершенно неприличного свойства». «Ученица, идущая по Миллионной улице по делу, должна старательно избегать толпы; встреченная кем-либо из членов совета, таковая ученица должна доказать, что идет по делу. Замеченная в прогулках по Миллионной улице ученица подвергается последовательно приглашению в гимназию в воскресенье на известный срок, уменьшению балла за поведение и увольнению из гимназии. Совет обращает особое внимание господ родителей на весь вред таковых прогулок, просит всячески воздействовать на дочерей в желательном смысле и удерживать их от гуляния в неподобающем месте».
Похоже, в одном лишь месте Твери житель мог вздохнуть спокойно - в городском саду. Да и то потому, что сад разбит на откосе берега Волги. И с главной улицы горожан было просто не видать.
Этот сад и в наши дни остается излюбленным местом отдыха жителей города. Прохлада с Волги, симпатичные мороженщицы, радостная музыка. И главное - полное ощущение свободы. Которого так не хватает городу, построенному по сомнительному принципу «сплошной фасады».
V.
Как- то мы с приятелем приехали на его автомобиле в Тверь. Катались по городу, рассматривали достопримечательности. Приятель изумлялся:
- Надо же, какой тихий, спокойный город. Даже в самом центре нет машин.
Обгоняет нас гаишная машина. Требует остановиться. Приятель протягивает документы. Гаишник изучает их. И говорит обиженно:
- Эх, Алексей Петрович, Алексей Петрович… У нас в городе всего одна пешеходная улица. И почему-то именно по ней вам хочется кататься.
Отдал документы. И денег не взял. Ему было просто за город обидно. Нам же - стыдно до слез.
А правила дорожного движения? Что правила? Они на то и правила, что их никто не нарушает.
* ОБРАЗЫ *
Дмитрий Ольшанский
Волга и Вертер
Вынужденное путешествие
Мрачно осветились мутные воды Волги. Проступили очертания барж и пароходов у пристаней. Высоко над рекой, над железом крыш появились - громада элеватора, острый шпиль лютеранской кирки, белая колокольня женского монастыря. Погасло. Тьма.
«Хождение по мукам»
Алеша решился бежать в Самару по трем причинам.
Первая: он случайно подслушал на Сухаревке разговор о поезде, который до сих пор ходил туда каждую субботу. Высохший, сморщенный господин, расстеливший прямо на земле скатерть и торговавший с нее не первой молодости сапогами и галошами, настойчиво объяснял и без того напуганной покупательнице, где находится Рязанский вокзал, и как срочно ей придется выехать, «а то будет поздно, поздно!».
Причина вторая: там жила тетка, у которой он еще мальчиком, вместе с родителями, был задолго до войны.
И последняя: он чувствовал, что оставаться в Москве ему уже нельзя.
Александровское училище сдали третьего ноября к полудню, и в следующие два часа юнкеров, под неожиданно бодрым и ловким конвоем набежавших «товарищей», выводили на площадь, в сторону Большой Молчановки. Выйдя из здания, Алеша тщетно пытался готовить себя к самому страшному, силился представить, как это будет - прямо сейчас. В спину толкали, но он успел заметить, как в него прицеливается жизнерадостный, похожий на шофера великан в черной кепке. Если я остановлюсь, ему будет проще убить меня первым же выстрелом. Но вместо приказа он услышал одну неразборчивую брань старухи, лежавшей на ступенях храма Тихона. Брысь! - рявкнула она на него, как на зазевавшегося кота, а дальше было что-то про офицеров. Он вздрогнул и прибавил шагу.
На изрядном расстоянии от толпы их тихо распустили по домам.
Первые две недели Алеша прятался у приятеля на 1-й Мещанской, хотя ежедневные хождения на рынок, прогулки по двору и особенно пререкания с дворником были худой конспирацией. Затем он перебрался в Сокольники, к самому краю парка, где едва не одичал на холодной и ветхой даче, невеликую обстановку которой можно было постепенно распродавать. Там его застал Новый год. Наконец, после Крещения он оказался в углу каким-то чудом не обобществленной квартиры на Москворецкой, в третьем этаже бывших меблированных комнат дома Базыкина. Хозяева еле терпели его, но облавы шли уже полным ходом, и выставить Алешу за дверь означало уничтожить его в ту же секунду. Это понимали все, даже ежедневно митинговавшая на Красной площади интернационалистка-кухарка.
Липовые документы он купил в феврале, возле запертого и заколоченного живорыбного трактира. Их всучил ему говоривший с каким-то непостижимым акцентом советский чиновник, нелепо сочетавший барскую, ленивую шубу с манерой воровато оглядываться - то на реку, за которой молчал вымерзший Балчуг, то в начало улицы, где вроде бы показался автомобиль. Из выданной бумаги следовало, что Алешу зовут Егор Федотов, что он командируется куда-то в Красно-Волжский укрепрайон («Все точно так, как ви просили», - предательски шептал тот, в шубе) вплоть до особого распоряжения, а еще была плывущая вбок печать и подпись, стертая до неразличимой кляксы. Бумага буквально кричала о том, что ее подделали; впрочем, Алеша так же мало заботился об этом, как и о том, что менее всего похож на Егора, посланного укреплять район. Весь мир вокруг него в последние месяцы был явно фальшивым, так что же теперь, заботиться о подлинности дурного сна? Ему поверят как-нибудь.
На Рязанском вокзале пахло дегтем и горелой резиной, непрерывно грузились и выгружались галдящие эшелоны. «Домой приедем, в сено ляжем!» - кричал в пустоту плюгавый спаситель Республики явно из нижних, давно отмененных чинов, отчаянно размахивая в воздухе чем-то похожим на отрезанный собачий хвост. Кое-как обходя спящих ли, мертвых, но по-прежнему устилавших собой каменное дно вокзала граждан, Алеша все-таки пробрался на перрон. Часовой у вагона вертел его документы в руках так, словно бы они на его глазах были извлечены из корзины с мусором. Молча, неохотно пропустил.
