Ворону не к лицу кимоно - Абэ Тисато

– Госпожа, неужели вы…

Асэби вновь подняла глаза на Укоги и улыбнулась через силу:

– Не бойся, Укоги. Волноваться не о чем. Думаю, это была ошибка. Я ведь толком его и не разглядела.

От стыда девушка прижала руки к лицу.

– Когда-то давно я случайно увидела его и подумала, что это судьба. Показалось даже, что он тогда улыбнулся мне. Наверное, этого должно быть достаточно. – Асэби прошептала это, словно убеждая саму себя. – А я-то надеялась встретить его еще раз и рассказать о своих чувствах… Чуть не выставила себя на посмешище. Я ведь понимала, что молодой господин не может полюбить меня, – горько усмехнулась она.

– Госпожа! – звала ее Укоги, но Асэби не слышала.

– Я ошиблась.

– Госпожа!

– Так что этого для меня вполне достаточно.

– Госпожа Асэби!

– Вовсе он меня не любил, наверное, он просто смеялся.

Лицо, обращенное к Укоги, было залито слезами. Только увидев, с какой заботой Укоги глядит на нее, девушка поняла, что плачет. На лице ее появилось удивление:

– Ой…

– Госпожа, простите свою Укоги. Я до сих пор ничего не знала о ваших чувствах. Мы прекрасно вас понимаем. Не старайтесь улыбаться через силу.

От этих ласковых слов из светлых, прозрачных глаз закапали слезы. Асэби окончательно ослабла и, закрыв лицо руками, зарыдала, не в силах больше сдерживаться.

Когда она пришла в себя, в комнате было сумрачно. Укоги не было. Кажется, все тихонько ушли, оставив ее одну, когда она заснула, обессиленная плачем. Она приподнялась, поглаживая разболевшуюся голову, и кимоно, которым ее кто-то накрыл, с легким шелестом скользнуло на пол. Это была верхняя накидка, сшитая из лилового шелка. Ее изысканный аромат напоминал одежды Госпожи в лиловом.

Асэби решила, что накидка принадлежит Фудзинами, но тут заметила на столике для письма что-то, чего там раньше не было. Это была ветка мандарина татибана, источавшая свежий аромат. Среди белых цветов к ветке было привязано послание. Асэби аккуратно отвязала письмо и раскрыла его. Увидев среди плавных линий свое имя, Асэби поняла, что оно адресовано ей.

Рядом с обращением «Госпоже Асэби» была начертана лишь одна строчка: «Укрепите сердце, чтобы не повторить ошибок своей матушки».

Что это значит?!

Имени отправителя в письме не значилось. В конце лишь было приписано: «Поскольку Укигумо больше нет, у меня стало меньше работы».

Глава третья

Осень

Вот и праздник Танабата [16].

После праздника Танго незаметно пролетели два месяца. Молодой господин так и не навестил дворец Окагу. Однако праздник Танабата, в отличие от двух предыдущих, должен начинаться именно с церемонии, на которой присутствует наследный принц. Теперь уж все были уверены, что молодой господин пожалует.

Выходит, Его Высочество впервые официально посетит Окагу с тех пор, как Асэби и другие девушки были представлены ко двору. Очевидно, придворные дамы из всех домов приложат все силы, чтобы уж теперь-то точно завладеть сердцем молодого господина.

– Говорят, в Осенний павильон каждый день доставляют парчу и всяческие шпильки для волос, – сказала Самомо, и Укоги, занятая подготовкой наряда для церемонии на празднике Танабата, застонала.

– Похоже, Западный дом очень старается ради банкета.

– Обновлять наряды заставляют даже дам, которых прислали из дома Сокэ. Заглянешь в Осенний павильон – а там все завалено раскроенными платьями, все словно погружено в разноцветные волны. – Самомо бросила взгляд на собственное платье и вздохнула. – А в Летнем павильоне ничего похожего. Я совсем не хочу, чтобы госпожа Хамаю стала госпожой Сакурой. В тот день, когда она станет супругой молодого господина, все придворные дамы будут рыдать. Если госпожа Масухо-но-сусуки жалует своим дамам лучшую парчу, госпожа Хамаю никогда не дарила и отреза льна.

Укоги, услышав это, нахмурилась:

– Что же это такое? А ведь у нее наверняка столько лишнних нарядов, что присылают ей из Южного дома!

– По слухам, их тайно выносят из дворца и продают задешево. А полученные деньги тратят на вино для госпожи Хамаю.

Асэби потеряла дар речи от изумления.

– Да уж, мы, конечно, не Летний павильон, но и в Весеннем павильоне хотелось бы…

В ответ на злобные слова Укоги Асэби вымученно улыбнулась:

– Перестань, можно подумать, ты завидуешь. В Весеннем павильоне ведут себя по-своему.

– Так-то оно так. – Укоги бросила взгляд на развешанную одежду. – Ваш отец мог быть и более щедрым, никто бы его за это не винил.

Асэби постаралась скрыть вздох, глядя на раздраженную Укоги. Она вспоминала то, что случилось здесь за последние два месяца: на следующий день после того, как она призналась Укоги, что хочет уехать домой, пришла Фудзинами:

– Укоги мне все рассказала. Даже и не думай!

Фудзинами не собиралась давать разрешение на отъезд. Она не просто была к этому не расположена, но решительно отклонила просьбу Асэби:

– Братец наверняка скоро пришлет извинения. Ты никуда не опоздаешь, если примешь решение после этого.

– Да, но…

Такие письма придут всем четырем девушкам. Это просто обычное проявление вежливости. Чему тут радоваться? Но Фудзинами, будто приняв какое-то решение, в ответ на жалобы Асэби покачала головой:

– Братец радовался тому, что ты, сестрица, была представлена ко двору. Он ни за что не будет считать тебя вороном-таю. Если даже ворон-таю и есть, он пытается изменить к лучшему неудобные для себя обстоятельства. Тем более что здесь и так легко распространяются гадкие сплетни, а любезную сердцу истину узнать сложно. Я ведь тоже из-за своего положения часто не могу сказать правду. Подробнее не объясню, но прошу, поверь мне, оставайся.

Асэби, словно подчиняясь настойчивому давлению характера Фудзинами, кивнула: раз подруга так говорит, возможно, существуют какие-то обстоятельства, которые Асэби знать не положено.

Когда решение по поводу отъезда домой было принято, в Весеннем павильоне стало поспокойнее. Дам и служанок явно ошеломил настрой их госпожи. Асэби чувствовала вину перед ними, вспоминая о вчерашнем лиловом одеянии.

– Госпожа Фудзинами, вы и вчера, верно, заходили сюда? – спросила Асэби, думая, как невежливо она поступила, проспав визит, но Фудзинами сделала удивленное лицо.

– Нет. А почему ты так решила?

– Ой. Значит, это не вы изволили принести мне письмо от слуги Его Величества Золотого Ворона?

Асэби показала подруге лиловое одеяние, и та вдруг скривилась:

– Ах, да-да, я совсем забыла. А что за дело было у него к тебе, сестрица?

Похоже, Фудзинами не знала, что было в письме, привязанном к ветке мандарина.

«Укрепите сердце, чтобы не повторить ошибок своей матушки». Видимо, ничего хорошего это не означало. Но она не понимала, почему ей это написали. Асэби хотела спросить об этом у Фудзинами, но потом передумала: если она этого не понимает, не поймет и Фудзинами, которую воспитывали так же, как ее. Нужно спросить об этом напрямую у того слуги. Но когда она заикнулась, что хочет ответить на письмо, Фудзинами сделала недовольный вид:

– Не слишком-то похвально обмениваться письмами со слугами.

После ухода Фудзинами Асэби попыталась задать вопрос Укоги, но это закончилось плохо. Услышав об «ошибках матушки», Укоги мгновенно изменилась в лице.

– Что вы такое говорите?! Кто вам это сказал?! – настойчиво допытывалась она, и Асэби испугалась ее угрожающего вида.

– Я случайно услышала, как придворные дамы говорили об этом.

Укоги в ответ на это фыркнула:

– Бывают же такие глупышки. Надо быть осторожнее! Госпожа Асэби, – сказала Укоги и, подняв брови, отрезала: – Если кто и будет говорить всякое про вашу матушку, не слушайте. Матушка ваша была прекрасной женщиной, и вам достаточно это знать.