Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях - Ян Барщевский

Около полуночи гости один за другим стали расходиться из корчмы, и каждый по дороге слышал, что в густом лесу кто-то непрерывно играет на дуде. Все дивились, не зная, что бы это значило? С чего это, да и с кем забрёл Ахрем в дикую чащобу?

Ночь была тихая и погожая, голос дуды был слышен далеко, эхо отзывалось по всей околице, и потому в деревнях не смолкал собачий лай. Хозяева выходили из хат, думали да гадали: то ли леший заманил дударя в чащобу, то ли с ним гуляют несколько пьяных, позабыв, что завтра понедельник и надо рано вставать на работу.

Когда на востоке начало светать, сторожа, которые ночевали неподалёку при конях, слыша, что музыка в лесу не стихает, решили пойти на звук дуды и посмотреть, что там делается. Зашли они в тёмную еловую чащу и видят: сидит на трухлявой колоде Ахрем, играет на дуде и даже не слышит, что они подошли к нему. Один из сторожей тронул его за плечо и говорит: «Во имя Отца и Сына! Что с тобой случилось? Для кого ты играешь в этом лесу всю ночь?» Едва сказал он это, дуда выпала из рук Ахрема, и сам он будто весь одеревенел, лицо почернело, слова вымолвить не может.

Взяли они его под руки, вывели из леса, посадили на коня и отвезли домой. Долго хворал дударь, а потом рассказывал про этот случай так.

Дескать, когда вышел он из корчмы и, напевая, возвращался домой, встретился ему на дороге кто-то, как будто знакомый, а по голосу и виду очень похожий на его кума, и так с ним заговорил:

— Откуда и куда идёшь, Ахрем?

— Был в корчме Пракседы, а теперь возвращаюсь домой.

— Так рано идёшь домой? Неужто тебе там было невесело? И Варька тебе уже не нравится? Статная девушка, а родинка на губе красит её больше, чем жемчуг богатую пани.

— Ах, кум, несёшь ты всякий вздор! Какой-то панич выдумал, что родинка красивая, а другие повторяют. Вот увидишь, что будет потом — она вырастет и так испортит ей лицо, что никто тогда и глянуть не захочет.

— Ай, кум, какой ты чудной! Откуда ты знаешь, что родинка испортит ей лицо?

— Сказал бы я тебе, да боюсь. Ловчий Михась, который любит её, — бешеный человек, хотел меня бить за сказанную правду, и Пракседа так налетела, что пришлось убегать из корчмы.

— Какую ж ты им правду сказал?

— Не говори только, кум, никому. Сказал я, что её дьявол поцеловал.

— Ха-ха-ха! Экий ты чудак!

Беседуя так, дошли они до деревни. В доме у кума горел огонёк и было полно гостей. Кум заводит дударя в хату, там много хлопцев и красиво одетых девчат, в косах у них широкие ленты разных цветов, на шнуровках блестят серебряные и золотые галуны; лица круглые, румяные, брови чёрные, глаза огненные. Ахрем с удивлением смотрит на них. Кум пригласил его сесть на лавку, угостил водкою, дал на закуску блинов. Окружили дударя девушки, улыбаясь и ласково глядя в глаза, просили, чтоб сыграл им какой-нибудь весёлый танец. Отказать невозможно. Ахрем стал забористо играть и притопывать ногой, а вокруг кружилось кольцо танцоров. Играл всю ночь напролёт, а ему казалось, что не больше часа. Но когда сторож тронул его за плечо и произнёс имя Отца и Сына, дом, кум и все гости во мгновение ока исчезли, и он тотчас увидел, что сидит в лесу на гнилой колоде. От усталости, ведь целую ночь дул в дуду, да от страху одеревенел он весь.

Понял Ахрем, что эту штуку с ним учинили по указке ловчего Михася, и решил отомстить. Нашёл какого-то человека, что умел чаровать не меньше Пракседы, и упросил его, чтобы тот вредил Михасю на охоте; и в самом деле, ловчий с той поры, завидев зверя даже всего в нескольких шагах, всегда промахивался. Поэтому над ним стали смеяться, и у панов потерял он милость.

— И чем же кончилась эта их взаимная ненависть? — спросил Завáльня.

— Большой бедой. Михась, мстительный человек, возвращаясь однажды с охоты с пустой торбой, встретил Ахрема, началась меж ними ссора, и он прострелил дударю правую ногу. Тот едва не помер от этой раны.

Вскоре после этой мести ловчий захворал, совсем ослабел, весь почернел, как труп. В имении доктор каждый день давал ему лекарства, но это не помогло — помер. А люди по-разному судили о том. Одни говорили, что была у него тяжкая сухотка, другие рассказывали, будто подлили ему что-то в питьё. На том свете Бог рассудит.

— Какое это небрежение, — сказал дядя, — что паны не хотят заботиться, чтоб их крепостные были набожными и жили в согласии, как братья. Ответят они перед Паном Богом! Как же можно было допустить охотника и дударя до взаимной ненависти и такой лютой мести? Ну, Авгинья, рассказывай дальше, что случилось с Варькой.

— Того панича, о котором я говорила, что заезжал в корчму Пракседы, больше не видели, да так и не доведались, кто он и откуда. Иные ж, которые хвалили красоту девушки и восхищались родимым пятном, что было у неё на губе, совсем перестали ходить к ней, и всё из-за взаимной ненависти дударя с ловчим. Родинка через несколько лет сделалась так велика, что уже начала её портить.

Соседи болтали меж собой: теперь Варька не выйдет замуж, останется стареть при матери, кто её возьмёт? Не такая уж она пригожая, какой была когда-то, и дурная слава о ней далеко разошлась по свету. Даже при самой Варьке, насмехаясь над ней, повторяли: «Жди, панна, шляхтича, приедет свататься к тебе в шикарном экипаже». Девушка, слыша такие едкие речи, всегда печалилась и тайком заливалась слезами.

Однажды в зимнюю пору полоцкий мещанин Якуб Плаксун, человек богатый (может, пан и знает его деревянный дом над самой Полотою, где стоит каменный столб со статуей святого Яна на верхушке). Да, так вот, ездил он по деревням, скупал лён, и случилось ему быть в том краю, где жила Пракседа. Несколько дней он прожил в корчме, увидел Варьку и та ему очень понравилась. Посватался он, и ни дочка, ни мать ему не отказали, ибо человек он был молодой, с добрым характером, имел собственный дом, да ещё и вольный, не крепостной.

Плаксун, получив согласие, поехал в имение, сообщил панам о своём намерении и отдал назначенные за выкуп девушки деньги. Паны охотно согласились, а дворовые, с издёвкой поглядывая на купца, говорили меж собой: «Подходящее у него прозвище, после свадьбы горько заплачет и будет тогда взаправду Плаксун. Чудной человек — женится на дочке злой бабы, а у той ещё и родимое пятно на губе, которое ничем не смоешь, оно и сейчас очень её портит».

Вскоре эта весть уже гремела по всей околице. С удивлением рассказывал сосед соседу об этом необычайном случае. Пошли разные пересуды да домыслы, но почти все держались того мнения, что добыла Пракседа этакое счастье дочке силой своих чар — наверное, поднесла мещанину с питьём что-то такое, от чего разгорелась в нём страсть к девушке. Некоторые, завидуя Варькиному счастью, очень плохо отзывались о ней при её наречённом, пророча большую беду. Но тот так её полюбил, что ничему не хотел верить.

Приехал Плаксун в Полоцк и, не откладывая свои намерения в долгий ящик, пошёл в монастырь к иезуитам. Исповедовал его ксёндз Буда,[150] которого он уважал больше всех и с которым советовался в каждом важном деле.

— Как поживаешь, Якуб? — спросил ксёндз. — Давно тебя не видел, верно, уезжал из города по торговым делам?

— Зимою трудимся ради весны, чтобы было, чем нагружать струги, как Двина освободится ото льда.

— То правда, — промолвил ксёндз Буда. — Так, значит, закупил льна? Ты же его чаще всего возишь в Ригу. Не думаю, чтоб на этот товар была высокая цена. Слыхал я от отца-прокуратора,[151] что в Альбрехтово[152] и в иных наших имениях Полоцкого повета лён вырос очень хороший.

— Слава Богу. Думаю, что в этом году за такой товар и платить будут хорошо. Но вот! Ещё поведаю святому отцу: искал товар, нашёл и жену. Купил и то, и другое.

— Поздравляю! Так ты уже женат?

— Нет, добродий, только обручён. Она крепостная, и я заплатил деньги, чтобы выкупить её. Очень полюбилась мне эта девушка, спокойный и кроткий у неё нрав.

— Поздравляю, — говорит ксёндз. — Спокойный и кроткий характер — это большое достоинство женщины. А что была крепостная, так это ни ей, ни тебе никакого оскорбления не делает. Не высокое рождение облагораживает человека, а честная и добродетельная жизнь.

— Должен признаться святому отцу, — сказал Плаксун, — беспокоит меня, что много у неё недругов. Бог знает, почему говорят, якобы мать у неё чаровница, и дочка тоже со злым духом дружбу водит. Можно ли, отче, верить этим бредням? Я в корчме у её матери, Пракседы, жил целую неделю и ничего подобного не заметил.

— То правда, — сказал ксёндз, — что люди норовят побить грешников камнями, не думая о том, что сказал Христос: «Пусть кинет камень тот, кто без греха». Но нельзя и утверждать, будто на свете не бывает колдовства. Однако тому, кто взывает к Богу, нечего бояться. Перед венчанием помолитесь с наречённой и исповедуйтесь. Я тебя благословляю и препоручаю Божьей опеке. Вот, возьми два медальона с изображением Божьей Матери, они освящёны и сопровождаются отпущением.[153] Один — тебе, другой — твоей будущей жене. Живите с Богом, и Бог вас не покинет.