Обманщик - Исаак Башевис-Зингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Моррис, где ты? Уже спишь?
Минна потянулась к выключателю, собираясь зажечь свет в спальне, когда он не то проворчал, не то простонал:
– Не надо света!
– Дорогой, ты в постели? Что случилось? Плохо себя чувствуешь?
– Нет, все в порядке.
– Час поздний, но обычно ты всегда ждешь меня. Там ведь как начнут толкать речи, так не могут остановиться. Болтают до умопомрачения. А посреди банкета не уйдешь, это неучтиво. Я всех знаю, и все знают меня. Виновник торжества лично поблагодарил меня за то, что я пришла на его банкет. Они даже хотели, чтобы я сказала несколько слов, но я терпеть не могу речей. Все, что имею сказать, я говорю в своих стихах. А под конец юбиляр сам выступил с длиннущей речью, я думала, он вообще не закончит. Просто чудо, что меня подвезли на машине. На метро я бы до утра домой не добралась. Значит, ты лег без меня? Не похоже на тебя.
– Я устал.
– Ты слишком много работаешь. Бизнес забирает все твои силы. Я тебе тысячу раз говорила, что здоровье дороже. Я не из тех жен, которые жаждут богатства. Мне достаточно того, что есть. И перестань курить сигары. Едва войдешь в дом, сразу чувствуешь запах. Все доктора говорят, это вредно. Ты поел перед тем, как лег?
– А чем я мог подкрепиться?
– Стаканом молока, апельсиновым соком. В холодильнике много всяких вкусностей. Иные мужья сами все берут, но тебе непременно надо, чтобы на стол подала я. Сейчас что-нибудь принесу. Чего бы ты хотел?
– Ничего мне не надо.
– Что такое? Мне не нравится твой тон.
Моррис не ответил. Минна тоже молчала, в ожидании. Потом прошла в ванную, он услышал плеск воды. В передней по-прежнему горел свет. Минна не раздевалась в каком-то одном месте, снимала одежду на ходу, вещь за вещью. Утром он находил ее платье в одной комнате, корсет – в другой, туфли – в третьей. Перед тем как лечь, она любила ходить нагишом, в одних тапочках. Лежа в постели, Моррис смотрел на ее фигуру – грудь, бедра, голый живот.
Минна хлопала дверьми, открывала краны, громыхала кастрюлями и тарелками. Волосы она распустила, и они свисали до плеч. Она умылась, почистила зубы, побрызгалась духами. Судя по ее поведению, Моррис мог заключить, что она хотела подольститься, но он твердо решил не подходить к ней, пока не выяснит правду.
Ему опять вспомнились слова Крымского. Не поймешь, хочется или нет сказать Минне про звонок. Не мог он решить, говорить ли ей об этом вообще. Вероятно, она и так знает. «Чем меньше я скажу, тем лучше. Они и без того считают меня круглым дураком», – сказал он себе.
И лежал, терзаясь досадой. Знал, что сегодня ночью глаз не сомкнет.
Немного погодя на пороге появилась Минна, на сей раз в ночной рубашке.
– Почему ты на маленькой кровати? – спросила она. – Иди сюда, ко мне.
– Мне нынче как-то не по себе.
– Что случилось? – спросила она с испугом. – Я сразу заметила, что ты какой-то не такой.
– Ничего, пройдет.
– Что-то болит?
– Немного. Внутри.
– Целыми днями где-то носишься, ешь всякую дрянь, – пожурила она, словно встревоженная жена. – Я тебя предупреждала, Моррис, в Нью-Йорке нельзя питаться в первом попавшемся ресторане. Если не соблюдать осторожность, можно здорово расхвораться. У них тут мясо годами лежит. Где болит? В желудке или ниже?
– Сам не знаю.
– Прими что-нибудь. Подожди, принесу тебе алка-зельцер.
– Не надо.
– Почему? Наверно, у тебя газы.
– Я просто устал. И должен отдохнуть.
– С чего ты так устал? Ну да ладно, отдыхай… Вообще-то мне хотелось сегодня побыть с тобой. Сидя там и слушая эти фальшивые речи и пустые комплименты, я гордилась, что мой муж не один из этих пустозвонов, а солидный человек, который не занимается такими фокусами. За спиной они говорят друг про друга ужасные вещи, но едва выйдут на трибуну, расхваливают друг друга до тошноты. И ведь их даже лжецами не назовешь. Ложь у них в крови. Сейчас ты у них гигант, а минутой позже – ничтожество. Они все подают так, как им удобно и выгодно. Думают, наверно, что ловко дурачат народ, но ведь все наперечет знают их приемчики. Ты вот не поверишь, дорогой, но, превознося юбиляра, они одновременно кололи его тысячами иголок. Я прямо-таки жалела, что пришла. Ведь, с другой стороны, семьдесят исполняется не каждый день. Может, он не такой уж великий поэт, однако сыграл определенную роль. В конце концов, надо с чего-то начинать. А когда я вышла на улицу и глотнула свежего воздуха, у меня словно гора с плеч свалилась. Мне ужасно захотелось к тебе. Почему ты не идешь сюда, ко мне? Я же не кусаюсь, боже упаси.
– Лучше я останусь тут.
– Ну, раз лучше, оставайся. Или ты сердишься на меня? Если сердишься, так и скажи. Ненавижу секреты и подспудные обиды.
– Никаких обид.
– Кто-нибудь звонил?
– Да… нет.
– Что-то случилось, но раз ты не хочешь говорить, настаивать не буду. Знаешь, Моррис, что бы ни случилось и что бы ты ни думал, я поступила честно и порядочно. Боже упаси, я вышла за тебя не ради денег, могла бы выйти за кого-нибудь побогаче тебя и помоложе. Когда я порвала с Крымским, он уже начал делать деньги. Он дикарь и последняя сволочь, но он меня любил. Не хотел отпускать. На колени падал, ноги мне целовал. Это правда. Но я была по горло сыта его ложью и увертками. Хотела мужа, похожего на моего отца и деда, искреннего, надежного, и, когда узнала тебя поближе, сказала себе: это он. А что ты с Божией помощью разбогател, конечно, дело хорошее. Но не самое главное.
– Где он? – к собственному удивлению, спросил Моррис.
– Ты о ком?
– Хм… о твоем муже.
– О Крымском?
– Да.
Минна долго не отвечала.
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто так.
Она опять помолчала.
– Ну, раз уж ты спросил, скажу. Он здесь, в Нью-Йорке.
7
– Ты шутишь? – с трудом выдавил Моррис Калишер.
– Нет, не шучу.
– Когда он приехал? Почему ты мне не сказала?
Она помедлила.
– На днях он позвонил и сказал, что находится здесь. Конечно, я была рада узнать, что он в безопасности. Никто не заслуживает смерти от рук Гитлера. Но
