Затонувший ковчег - Алексей Варламов

Рогов всегда изумлялся совершенству природы, и теперь ему казалось, что он проводит заключительный эксперимент, наблюдая за тем, как освобождающаяся душа покидает тело. О том, что будет с душой дальше, он не знал и не хотел думать, но сам момент остановки всех жизненных функций на фоне продолжающейся работы мозга его поражал и увлекал. Он запоминал все до мельчайших подробностей, только мешала отдаться этому наблюдению до конца боль в сердце. Он отказывался верить в реальность того, что ощущал, но не мог и не верить в это. С его сознанием творилось что-то странное. Машина ехала очень мягко, но каждый толчок отдавался в измученном теле, и хотелось, чтобы его скорее оставили в покое. Все потонуло в мутно-желтой петербургской мгле, и не было города, а снова раскинулось вокруг болото, которое так и не смог осушить великий император и его несчастные рабы. Академик не почувствовал, как машина остановилась, чтобы подобрать бросившуюся под колеса девушку. Он был уже вне мира и знал, что до конца эту дорогу ему не осилить. Он оказался в потоке воды, что текла по трубе, и его несло так стремительно, как бывает, когда кружишься и закрываешь глаза или когда самолет в последний момент, перед тем как оторваться от земли, бежит по взлетной полосе. Он должен был вот-вот взлететь, но, когда ощутил рядом с собой присутствие другого человека, в нем что-то изменилось. Скорость упала, боль в сердце возобновилась, и оторвавшаяся было душа налилась мягкой тяжестью. Рогов стал судорожно хватать пальцами воздух. Находившийся возле него врач не понимал, что он хочет, тревожно наклонялся, щупал пульс, пытался понять шевеление роговских губ. Наконец он догадался и придвинул руку больного к девушке. Академик затих, и страдальческая гримаса на его лице расправилась. ... Рогов очнулся, услышав голоса. - Какого черта вы ее привезли? - Не бросать же было на улице. - Сами в районную повезете. - У нее едва пульс прощупывается. - Тут не богадельня. Больной открыл глаза и с усилием произнес: - Где девушка? - Какая девушка, Виктор Владимирович? - Где девушка, которая была в машине? - Не было никакой девушки. С чего вы взяли? - В машине была девушка, она меня вытащила,- сказал Рогов упрямо.- Позовите ее сюда. - Виктор Владимирович, вас вытащила медицина. И потом это ведомственная больница. Я не имею права держать в ней посторонних. - Положите ее в одну палату со мной. - Это невозможно. - Тогда, черт возьми, я уйду отсюда вместе с ней! Он попытался приподняться, на лице у него выступили капельки пота, и заведующая поморщилась, как морщатся родители, когда избалованный ребенок приносит домой драную кошку. - Хорошо, мы положим ее вместе с вами, но если завтра вы обнаружите у себя чесотку или вшей, то претензий нам не предъявляйте. Дыхание девушки было неровным и судорожным, веки вздрагивали - Рогов смотрел на нее не отрываясь. Что-то очень необычное в ней было. Тонкое лицо, спутанные волосы, длинные вздрагивающие ресницы и полуоткрытый детский рот с припухлыми губами - все это тронуло его необыкновенно, и академик ощутил нежность, какую он давно, а быть может, никогда ни к кому не испытывал. Бесшумно вошла медсестра, пожилая женщина, страдавшая нервным тиком и оттого казавшаяся недовольной, хотя на самом деле очень добрая и столь же болтливая. - Что с ней? - Двухсторонняя пневмония и страшное истощение. Вы только заведующей ничего, ради Бога, не говорите. - Что такое? - Если б вчера не привезли, опоздали б. На исходе была. А кто она вам, Виктор Владимирович? Знакомая какая? Рогов покачал головой. - В милицию сообщить надо. Сами посудите: документов при ней никаких, одета в одно платьице зимой - мало ли что? - Не надо в милицию,- сказал Рогов.- Считайте, что она моя родственница. Девушка очнулась в сумерках. Она долго лежала с открытыми глазами и прислушивалась к своему телу, точно не веря, что оно к ней вернулось. Постепенно стали различаться очертания предметов в комнате, и она долго не могла понять, почему они не совпадают с теми, к которым она привыкла. Зажегся свет, больная повернула голову, зажмурилась, снова открыла глаза. Веки отяжелели, и каждое из этих действий требовало от нее сил. - Есть хочешь? Она мотнула головой. - Пить? - Да,- шевельнулись бледные губы. Рогов налил воды и поднес к ее рту. - У тебя родные или знакомые есть? - Нет. - Хорошо, спи. Тебе надо набираться сил. Забудь обо всем. Когда выздоровеешь, станешь жить у меня.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ОГНЕННОЕ КРЕЩЕНИЕ

Глава I. Оглашение

Однажды между Божественным Искупителем Борисом Филипповичем Люппо и самоуверенным молодым священником одного из недавно открывшихся приходов на Петроградской стороне состоялось нечто вроде диспута. На диспут пригласили сторонних наблюдателей и журналистов. Рыжий попик бойко наскакивал на Учителя, истерично выкрикивал о лжепророках и антихристе и угрожал погибелью души всем, кто за Искупителем следует. Автор Последнего Завета смотрелся намного предпочтительнее кликушествующего отца. Он держался с большим достоинством, проявил исключительную веротерпимость и мягкость и играючи отбил все наскоки, уличив оппонента в незнании Писания. Совершенно раздосадованный батюшка стал апеллировать к городовому, требовать закрытия секты и кричать, что наступившие времена во сто крат хуже коммунистических, чем полностью уронил себя в глазах наблюдавших за спором зрителей. Слава Церкви росла, проповеди Искупителя записывались от руки, на магнитофоны и видеокамеры и распространялись по всей стране. Община выпускала газету и журнал, печатала книги, занималась благотворительностью, устраивала бесплатные обеды для пенсионеров, посылала подарки в детские дома, и все это делалось нешумно и благородно. Их было уже несколько тысяч. Залы кинотеатров и домов культуры, которые они арендовали для проповедей, не вмещали всех желающих, и люди стояли на улицах. Приходили напуганные, одинокие, не нашедшие места в жизни, бездетные супружеские пары и многодетные матери-одиночки, вчерашние партийные работники и правозащитники, всегдашние правдоискатели и жулики, разочаровавшиеся в деньгах бизнесмены и потерявшие себя и свой талант артисты. Казалось, в ту пору, когда вокруг все сгущается и жизнь становится страшнее и непредсказуемее, Церковь Последнего Завета сделалась единственным прибежищем для всех измученных и усталых людей. Здесь никто не отталкивал неопытных и робких, как в казенных православных храмах, здесь любили и рады были каждому - сам воздух и лица были другими. Однако по мере того как Колдаев стал понемногу разбираться в сложной иерархии Церкви, она все меньше напоминала ему любителей провести в суровую эпоху время в теплом кругу. Точнее, то, что видел раньше он, и то, что видели эти тысячи неофитов, было лишь верхушкой уходящего под воду айсберга. Все последователи учения делились на два разряда: званых и избранных. Среди званых были послушники и оглашенные. Среди избранных - верные и апостолы. Покуда скульптор находился на самой низшей ступени, его допускали лишь на незначительную часть молитв, после чего он покидал богослужения вместе с другими послушниками, и ему оставалось только мечтать о том часе, когда его возвысят до ранга избранных. Избранные отличались от званых, как умудренные жизнью взрослые отличаются от беспечно играющих детей. Они хранили в себе знание некой тайны, которую скульптору надлежало узнать, но крохи этой тайны становились ведомы ему уже теперь. Так он узнал, что Учитель беседует с космосом и черпает оттуда силу, ему открыты будущее и судьба цивилизации. "Это гораздо ближе, чем вы думаете",- говорил он ученикам. Он говорил также о том, что скоро будет знамение и грядет его час объявить о своем пришествии миру. К ним придут миллионы, и он поставит верных управлять человеческим стадом. Тогда состоится массовое крещение человеков, но блажен тот, кто успеет до этого часа принять крещение. Божественный Искупитель выбирал счастливцев по одному ему ведомым причинам, и никогда нельзя было понять, почему один человек стремительно возвышался, а другой так и оставался никем. Продвижение Колдаева произошло, однако, довольно быстро. Полгода спустя после привода состоялось его оглашение. Скульптору велели разуться и босиком пройти в комнату, где находились только апостолы. Они были одеты в большие светлые балахоны, на Учителе одежда была темной. Одиннадцать пар глаз в упор глядели на Колдаева. - Ты выдержал испытательный срок,- произнес Искупитель негромко,- и готов к тому, чтобы постичь тайну моего завета. Не всякий сможет ее вместить, но лишь тот, кто в нее уверует, спасен будет. Знаешь ли ты, кто я есмь? - Искупитель. - Я есмь Господь Исус Христос, тайно пришедший на Землю, чтобы отделять пшеницу от плевел. Верующий в меня да не умрет, но унаследует жизнь вечную. Я пришел, чтобы взять с собою сто сорок четыре тысячи верных и предать остальных адской муке. Хочешь ли ты спастись? - Да. - Веруешь ли в то, что я есмь Христос, Сын Бога Живаго? - Да. - Согласен ли ты с тем, что пути назад у тебя не будет и, раз вступив в эту обитель, ты не сможешь ее покинуть? - Да. В спину скульптора кто-то подтолкнул или же он сам упал на колени и коснулся губами руки Искупителя - этого он не осознавал. Его накрыли краем одежды. Братия серьезно и молча смотрела на него, но оглашенный не видел вокруг ничего. С этого момента положение Колдаева в общине переменилось. Его еще не допускали на сокровенные агапы верных, но теперь он присутствовал при молитвах, трапезах и разговорах самых близких к Искупителю людей. Здесь все было иное, чем на первых ступенях восхождения,- более страшное, таинственное и обжигающее, словно он действительно поднимался на поднебесную гору, где в разреженном воздухе нечем было дышать. Все дни напролет Колдаев выполнял духовные упражнения и читал завет Искупителя. Он почти ничего не ел и мало пил, но при этом не испытывал голода. В его душе и теле все было подчинено одной цели - подняться еще на одну ступеньку, стать совершеннее и вместить в себя полноту учения. С ним много времени проводил личный духовник, кроткий и добрый человек, бывший в Церкви с самого дня ее основания. От него Колдаев узнал, что община возникла еще до Явления Учителя или же, вернее, что Явление Его было предсказано братией много лет назад. Иногда духовник хотел сказать что-то большее, но всякий раз обрывал себя и говорил лишь, что всю полноту истины Колдаев узнает, приняв крещение. Для поддержания сил его поили настоями тибетских трав, и он чувствовал себя ко всему восприимчивее, чем обычно. Вечерами он исповедовался перед духовником и получал наставления, после чего сразу засыпал. Но и во сне ему слышался мерный голос, призывавший отсечь все лишнее и сосредоточиться на главном.