На синей комете - Розмари Уэллс

Обдумывая ответ, Голландец успел отрезать и проглотить несколько кусков мяса. Наконец он сказал:

— А в магазинах, где игрушками торгуют, ты искал? Загляни туда. Где-нибудь наверняка есть макет, может даже фирмы «Лайонел».

— Мы по дороге сюда как раз заезжали в магазины. Во все крупные магазины игрушек, какие только есть в городе. Там теперь продают танки, бомбардировщики и подводные лодки.

— Оно и понятно, — вставил папа. — Война.

Голландец кивнул:

— Что и говорить! После Пёрл-Харбора страна точно свихнулась. Здешние японцы боятся даже нос высунуть на улицу. Их всех, того и гляди, отправят за колючую проволоку. Куда-нибудь подальше. В Айову. Всех без разбора — и женщин, и детей. — Подозвав официанта, он попросил принести воды. — И вся страна встаёт под ружье. В Калифорнии призывают всех подряд. Ноги держат — иди на войну. Скоро и до тебя доберутся, ковбой. Меня не тронут из-за близорукости, а вот тебе не отвертеться.

— Но мне всего одиннадцать лет! Я приехал сюда на игрушечном поезде.

Глаза у Голландца изумлённо округлились, но он продолжал жевать.

— Никто мне не верит. — Загрустив, я принялся возить по тарелке кусок политого соусом мяса.

Голландец вытер рот салфеткой и заговорил:

— Я верю, ковбой. Я верю… причём очень крепко, вот во что: десять лет назад, в банке, ты испытал такое потрясение, что не оправился от него до сих пор. Пошёл камнем на дно и не всплыл. Где ты был все эти годы? — Он размял печёную картофелину вилкой.

Я долго изучал каждый сантиметр скатерти.

— Я уже рассказывал всё, что помню, — начал я и взглянул на Голландца в упор, не мигая. — В тот вечер, в сочельник, я стоял возле западной оконечности макета. Церковные колокола как раз пробили пять часов. Сам считал. Пять ударов. Потом — только туман, а потом сразу — кто-то грязным пальцем нажимает на спусковой крючок. Целится мне в голову. Я закрыл глаза и прыгнул так далеко, как смог. Как будто я — пушечное ядро. И оказался в макете, в колючих кустах из прессованной пенки, выкрашенной в зелёный цвет, под можжевельник. Рядом увидел железнодорожную станцию «Песчаные дюны». Это недалеко от Кейро, на Южнобережной линии. В семнадцать ноль четыре там остановилась «Синяя комета», и я сел на поезд.

Голландец нахмурился, отпил воды из бокала. Приоткрыв рот, провёл кончиком языка по краю верхних зубов… Но так ничего и не сказал.

Внезапно мне вспомнилось, что есть ещё одно доказательство. Я достал из кармана кошелёк:

— Вот, смотри! С этим билетом я ехал до Чикаго. На нём штамп кондуктора: семнадцать ноль четыре. Видишь, вот здесь? Теперь ты мне веришь?

Голландец взял билет и, рассмотрев его со всех сторон, передал папе.

— Мне такие билеты знакомы, Оскар, — заметил папа. — Их присылали в каждом наборе вместе с поездами.

— Вот именно, — кивнул я. — И когда ты продал поезда, я билеты не отдал, а спрятал…

— Погоди-ка, — остановил меня Голландец. Повернулся к отцу, забрал у него билет и, осторожно проведя пальцем по штемпелю, спросил: — Мистер Огилви, вы ведь сами из Иллинойса, верно?

— Да, — подтвердил папа. — Я там родился и вырос.

— Тогда скажите, сколько нужно времени, чтобы доехать от «Песчаных дюн» до вокзала в Чикаго и успеть пересесть на экспресс «Золотой штат»?

Папа задумался и, помолчав, ответил:

— Ну, от «Песчаных дюн» до города плюс-минус полтора часа. Если потом бежать со всех ног с платформы на платформу, можно успеть за час сорок.

— Оскар, ты ехал в этом экспрессе! Я это знаю наверняка, ведь именно там мы и встретились. Он ходит ежедневно, по расписанию, минута в минуту. Что напечатали газеты, я тоже помню. Там было написано, что ограбление произошло около пяти часов вечера. Попасть из Кейро на «Золотой штат», который уходит в семь вечера с вокзала Дирборн, можно разве что на крыльях… или на местном поезде, который идёт по Южнобережной линии. На станции «Песчаные дюны» он останавливается в семнадцать ноль четыре. Итого: на ограбление остаётся четыре минуты! Не было у них времени тебя похитить! Тебя никто не связывал, кляп тебе в рот не засовывал, в багажник не запихивал. Потому что ты спал на верхней полке в купе, когда я в полночь сел в Де-Мойне на «Золотой штат».

Папа силился понять, что к чему.

— Но вы-то сели на настоящий поезд! — напомнил он.

— Верно… — проговорил Голландец. — На настоящий.

— Голландец! — воскликнул я. — Помнишь, как ты помогал мне разыскать папу? Как мы звонили по телефону-автомату? Помнишь шум в трубке? А как тебя ударило током?

— Никогда не забуду! Я одним ухом целую неделю вообще не слышал.

— Кажется, я понял, что тогда произошло… — произнёс я.

— Что? — выдохнули папа и Голландец одновременно.

— Экспресс, на котором мы приехали, и вокзал в Лос-Анджелесе были в тридцать первом году. А тот, кто отвечал по телефону на ранчо «Индейская роща», был уже в сорок первом. В будущем. Поэтому из трубки доносился такой громкий треск.

— Понял! — воскликнул Голландец. — Я всё понял!

— Что? — спросили мы с папой, тоже одновременно.

Вместо ответа Голландец заказал для всех мороженое и, извинившись, ушёл кому-то звонить.

Вернувшись, он произнёс загадочную фразу:

— Джоан сейчас в отъезде, нас впустит Алма.

Когда мы доели мороженое, а папа с Голландцем ещё и выпили по чашке кофе, солнце уже зашло. Голландец объявил:

— Мы едем смотреть на знаменитый макет Кроуфордов. Достопримечательность Голливуда. Уж не знаю, почему я о нём сразу не вспомнил!

— Макет Кроуфордов? — осторожно переспросил папа.

Голландец одарил нас широкой, довольной улыбкой.

— Есть такая актриса, Джоан Кроуфорд. Она купила своему сыну макет размером с целый город. Мало того что он занимает весь подвал под домом, так ещё туннель проходит сквозь стену — через каменную породу — и поезда выезжают в сад. Сынишка у Джоан совсем маленький, так что ему всё это пока не интересно. Мамаша просто выпендрилась. У неё вообще характер ещё тот. Женщина-дракон, одним словом. Вполне огнедышащий. По счастью, Джоан сейчас в отъезде, так что встречаться с ней нам не придётся. Её дом арендует один мой знакомый режиссёр с женой.

Я не стал уточнять, где снималась Джоан Кроуфорд, поскольку вообще не знал ничего и никого в сорок первом году. Ни президента страны, ни лучшего игрока в бейсбол. А папа, похоже, прекрасно понял, о какой актрисе идёт речь.

Новенький «крайслер-тандерболт» летел по центру Лос-Анджелеса. Мотор урчал тихо, еле слышно. Потом Голландец вырулил на шоссе, которое дугой тянулось меж гор к северо-востоку от города, вдоль сияющего в ночи залива Тихого океана. Я сидел рядом с Голландцем, а папа — за мной, на заднем сиденье. Наклонившись вперёд, он положил ладонь мне на плечо и сидел так всю дорогу, словно хотел голыми руками уберечь от армии и от неизвестности. Он боялся, что потеряет меня снова и больше никогда не увидит.

— Где мы едем? — спросил я у Голландца.

— Выезжаем из Санта-Моники, — ответил он. — Впереди — Беверли-Хиллз.

Пейзажи и дома вдоль дороги сменялись так быстро, что многое я просто не успевал рассмотреть. Но в каждом окне мелькали люди: пили коктейли в гостиной, одевались в спальне. Огромные дома были как страницы книг, которые мне ещё предстояло прочитать.

Особняки в Беверли-Хиллз относились к самым разным, порой причудливым архитектурным стилям. Голландец называл имена владельцев:

— Здесь живёт Джуди Гарленд. А вон там — Кларк Гейбл.

Я этих имён не знал, но их обладатели жили в настоящих, окружённых пальмами дворцах с чистейшими, словно выскобленными зубной щёткой, дорожками: по одной дуге машины подъезжали к дому, по другой — отъезжали.

— Кто эти люди? Актёры? — спросил я, но папа на меня зашикал, чтоб я не позорился. Он-то знал всех здешних жителей по фильмам.

— У меня одинокая жизнь, Оскар. Я часто хожу в кино, — пояснил он.

Голландец крутанул руль, и мы свернули на другую, не менее потрясающую улицу с особняками ещё большего размера. Мы неслись мимо, а я смотрел не на парадные фасады, а в глубину садов и парков — там серебрилась вода в бассейнах, темнели купы деревьев, виднелись опрятные гостевые домики. Многие особняки прятались за деревьями далеко от дороги, совсем как у нас в Кейро, на Прибрежных холмах. Наверно, чтобы зеваки не подглядывали за жизнью богачей.

Колёса «крайслера» буквально вспарывали улицы Беверли-Хиллз.

— Вон там дом Роя Роджерса, — объявил Голландец. — Его знает каждый мальчишка во всём мире.

Я был единственным исключением, поскольку не знал о Роджерсе ничего. Может, он водолаз? Или играет на банджо?

В таких шикарных машинах я тоже никогда не ездил. Да в Кейро их и не было. Даже «бентли» мистера Петтишанкса померк в сравнении с «крайслером» Голландца. В последний раз я смотрел на машины, улицы и людей на улицах десять лет назад. Как всё изменилось! В сорок первом году всё вокруг выглядело новеньким, современным, как… в самолёте. Мне хотелось разом и зажмуриться, скрыться от нахлынувших впечатлений, и смотреть без устали, не сводя глаз с людей и их повседневной жизни.