На синей комете - Розмари Уэллс

Мы подкатили к дому 426 по Северной Бристольской авеню.

— Настоящий итальянский дворец! — воскликнул папа.

И правда! Черепичная крыша, увитые виноградом и плющом стены…

Голландец повернулся ко мне:

— Джоан сейчас на съёмках. И дом этот арендует один человек… На сегодняшний день он — самый модный человек Голливуда, Оскар. Так сказать, гвоздь программы. Но он не актёр. Маленький толстый человечек. Режиссёр. Родом из Англии. Я бы что угодно отдал, чтобы попасть в его следующую картину, но шансов мало. Он выберет Кэри Гранта, помяни моё слово.

— Кто такой Кэри Грант? — спросил я, представив старого, бородатого президента Гранта с портрета, висевшего над учительским столом в классе миссис Олдерби.

Голландец не ответил. Он уже вышел из машины и позвонил в дверь. На порог вышла женщина. Голландец учтиво прижал к груди шляпу. Может, со дня нашей с ним встречи и миновали десять лет, но на его внешности они никак не отразились: те же крепкие скулы, та же шевелюра, разделённая почти прямым пробором, те же широкие плечи пловца. У входа в дом горел фонарь, и я хорошо видел, как Голландец склонил голову, здороваясь с дамой. А она приветливо улыбалась. Потом оба посмотрели на нас, и Голландец дал знак, чтобы мы тоже шли в дом.

Не скажу, чтобы нам с папой было уютно в роскошной гостиной — слишком роскошной для простых людей в рабочих комбинезонах. Вдоль стен выстроились шкафы и комоды с позолоченными дверцами и медными, похожими на веера выпуклыми ручками; повсюду стояли и висели фотографии знаменитой кинодивы Джоан Кроуфорд — с её личной размашистой подписью, в вычурных рамках. Спорить не буду, хороша! Прекрасное лицо в обрамлении чёрных как смоль волос. Длинные густые ресницы, глаза с поволокой, чувственные губы. Она улыбалась с каждой фотографии лично мне: стоя на коленях в обнимку с детьми, сидя на диване с любимой собачкой, прильнув к груди какого-то красавца. Короче говоря, владелица нужного мне макета с поездами была настоящей голливудской звездой.

Передо мной на огромном стеклянном столе стояла стеклянная пепельница рубинового цвета размером с большое блюдо. Вообще, вещи в этом особняке отличались слишком яркой, вызывающей расцветкой — у Петтишанксов они бы не прижились. Тем не менее оба дома источали таинственный запах мягких ворсистых ковров, лимонной полироли для мебели и ароматных пирогов. У простых людей так не пахнет.

Дама представилась и пожала нам руки. Хорошо всё-таки, что мы имеем дело с приветливой Алмой, а не с огнедышащей Джоан.

— Значит, вы хотите посмотреть макет? — Речь Алмы напоминала щебет, так говорят дамы из высшего общества в фильмах и по радио.

Папа смотрел на Алму, словно ему явился сам архангел Гавриил с благой вестью.

— Кто она такая? — шёпотом спросил я у папы, пока мы шли вслед за Алмой к бару.

— Чёрт возьми, Оскар! Она — жена самого успешного режиссёра Голливуда. Он снимает триллеры. Его фильм «Ребекка» получил в прошлом году премию «Оскар».

Алма предложила нам угоститься всем, что душа пожелает, из сияющего хромовой отделкой бара, и я по привычке замотал было головой, но потом напомнил себе, что мне не одиннадцать лет, а двадцать один год. Я даже имею право голосовать на выборах! Раз так, можно, наверно, и пива выпить. Только я ни разу в жизни не пил ничего крепче вина, которое дают в церкви во время причастия. Да и не лежала у меня душа ни к чему, кроме джин-тоника. Его я и попросил.

— Мисс Чау! — позвала Алма. Оказалось, что на другом конце комнаты сидит хрупкая азиатка в красной блузке и чёрных брюках. — Мисс Чау приехала из Китая, она личный ассистент моего мужа. Как вы, наверно, знаете, на её родину напали японцы, они бомбят китайские города. Кстати, мой муж скоро придёт. — Алма, точно волшебница, в мгновение ока приготовила каждому из нас напиток по вкусу и уселась в кресло. — Оскар, вы ведь скоро станете знаменитостью, — прибавила она неожиданно.

Сердце у меня встрепенулось.

— Я?! Почему?

— Голландец рассказал мне, ещё по телефону, про ограбление банка, про гибель ночного сторожа и премию в десять тысяч долларов.

— Только я мало что помню, — признался я. — А грабители, наверно, давно сбежали в Мексику. И живут припеваючи.

— В Мексику? — оживился Голландец. — Почему в Мексику, Оскар?

— Не знаю. — Я нахмурился. — Не помню.

В этот момент я поймал на себе пристальный взгляд мисс Чау — слепящий, словно фары встречного автомобиля в тёмную безлунную ночь. Он осветил какие-то дальние закоулки моей памяти, но только на миг. Потом дверца снова захлопнулась.

— Ну что ж. Макет семьи Кроуфорд по праву считается одной из достопримечательностей Голливуда, — снова заговорила Алма. — Из города сюда, в Беверли-Хиллз, ходит автобус, привозит туристов, которые хотят посмотреть на дома кинозвёзд. Иногда этот автобус останавливается у ворот, и мисс Кроуфорд пускает туристов в сад. Если она в настроении. — Алма переглянулась с Голландцем. — Но я, к сожалению, не умею запускать поезда. А кто-нибудь из вас умеет?

Отец кивнул:

— Ещё бы! Конечно, умеем.

— Я очень рада. — Алма встала и оправила юбку. — Формально поезда принадлежат Кристоферу, сыну Джоан. Мне бы не хотелось никаких неприятностей. Ведь характер у Джоан — не сахар. Она очень вспыльчива. Если с поездами что-то случится, она, пожалуй, разобьёт о мою голову хрустальный графин.

Папа заверил Алму, что имеет огромный опыт обращения с миниатюрными железными дорогами и, когда он рядом, поездам ничего не грозит.

— Я вам полностью доверяю! — воскликнула Алма. — У вас такое честное лицо!

Она повела нас к лифту. Вот уж не думал, что в частном доме может быть лифт! Мы спустились на два этажа. Алма включила свет.

— Оскар, не возражаешь, если я расскажу мужу твою потрясающую историю? — спросила она. — Про ограбление банка.

— Конечно, рассказывайте, — ответил я. — На здоровье.

— Мой муж коллекционирует криминальные сюжеты. — Она лучезарно улыбнулась нам с папой. — Особенно непридуманные. Я уверена, что твоя история его очень заинтересует.

Макет в подвале Кроуфордов оказался гигантским. Намного больше того, что стоял в банке мистера Петтишанкса, а наш макет, с улицы Люцифер, с ним и сравнивать нечего. Чего тут только не было: и автопогрузчики, и груды угля, и механизмы для загрузки бочек! Тут бегал знаменитый товарняк под названием «Тихоокеанский», длиной в шестьдесят вагонов! Ещё было много новых, не виданных мною раньше грузовых полувагонов. Сверкали лучи прожекторов. Я даже рот открыл от изумления. Да, за десять лет компания «Лайонел» сделала большой шаг вперёд. Простенькие поезда и паровозы по большей части канули в прошлое, лишь несколько моих прежних любимцев оставались в строю. Но нынешние поезда!.. Они стремительно вылетали из туннеля, словно из будущего, — мощные, обтекаемые, как неумолимые торпеды:

«Командор Вандербильт», «Гудзон» и «Гайавата» с сияющим на локомотиве золотым орлом. «Летящий янки» отсчитывал круг за кругом, полностью оправдывая своё название. Папа оказался к такому великолепию не готов. Взглянув на макет Кроуфордов, он не смог сдержать слёз.

— Я десять лет не видел таких поездов. — Папин голос дрожал.

Голландец дружески потрепал его по плечу:

— Не грусти, Оскар-старший! Главное, что твой сын жив и здоров. Благодари судьбу и не вешай нос!

Папа вытер глаза и улыбнулся.

— Да я и не вешаю! — сказал он. — Вот, увидел поезда — словно помолодел!

В отличие от папы, я волю чувствам не давал. Я занимался делом. Перво-наперво проверил все линии. Оказалось, что на этом макете Центральный вокзал Нью-Йорка выглядит крупнее и вообще иначе, чем на макете мистера Петтишанкса. От этого реконструированного вокзала вели прежние линии и две новые: Южная и на Баффало.

Скалистые горы для Кристофера Кроуфорда сделали не из папье-маше, а из натурального гранита. Их вырубили из скалы, на которой стоял особняк. Вершина Пайкс-Пик вздымалась на невиданную высоту. Выдолбленные в камне ущелья и утёсы выглядели совсем как настоящие. А вокзал в Лос-Анджелесе был ровно такой, как сейчас. Новый, недавно построенный. Перед его фасадом красовались богини с тёмно-красными светильниками, а в огромное, как у мамонта, чрево вели одновременно десять путей, по которым сновали поезда.

Однако главной достопримечательностью этого макета были не вокзалы, а мост Хеллгейт. Компания «Лайонел» и в прежние времена выпускала этот арочный мост через Ист-Ривер в Нью-Йорке как самую дорогую и ценную часть макета. Кстати, у мистера Петтишанкса моста не было. А ведь это шедевр инженерной мысли! Подвесной мост в сто раз меньше настоящего, но ничуть не менее величественный.

Я нашёл место, где экспресс «Тихоокеанский союз» на полной скорости выезжал из туннеля, пересекая сразу три другие линии — на Атчисон, на Топеку и на Санта-Фе. Поезд поменьше покорно остановился на семафоре, чтобы пропустить эту махину. Крепко зажав в руке пакет с новой одеждой, я прижался щекой к жёсткой крашеной траве и попытался представить, что нахожусь рядом с метельником, массивным устройством на передней части локомотива, которое удаляет с путей всё, что мешает движению состава. Настоящего состава. Я представлял, что камни, уложенные для укрепления колеи, не крошечные, а большие, как бейсбольный мяч. Я слышал — почти слышал — звук собственных шагов: будто бегу по жёлтым плиткам, по платформе нового лос-анджелесского вокзала. Голландец следил за мной во все глаза.