Тель-Авивские тайны - Нина Воронель

«Какой-то старой даме стало плохо на лестнице, и она упала в обморок. Хорошо, что ее во-время обнаружили и вытащили наверх, пока она еще дышала».

В Венецию они возвращались в полном молчании. На этот раз им повезло, и они успели захватить два места в битком набитом туристами вагоне второго класса. Габи сидела, в изнеможении откинув голову на истертую тысячами других голов спинку и с трудом сдерживая слезы. Наконец, Дунский не выдержал и спросил:

«Ты что, жалеешь эту мерзкую старуху?».

Но она не знала, кого она жалеет, скорей всего, себя — зачем именно на ее пути дважды встретилась вилла Маргарита, зачем именно ей дважды встретилась старуха, зачем именно ей дважды встретилась Зара, зачем ее так жестоко бросил Дунский, зачем ее так жестоко бросил Эрни? Зачем, зачем, зачем?

Дунский бессердечно смахнул ее слезы и объявил, что все же имеет смысл пару дней погулять по Венеции, раз их уже сюда занесло — кто знает, когда такой случай представится опять. И нечего жалеть деньги, снимем разок хороший отель, все равно эти деньги шальные, и вообще, о чем жалеть, если мама уже умерла?

Тут пришла очередь Габи смахивать слезы Дунского, но она сделала это не так бессердечно, хоть ее всегда раздражала его чрезмерная привязанность к маме — она вычитала в одной психологической книжке, что хорошие сыновья редко бывают хорошими мужьями. Тут поезд прибыл в Венецию, где они погрузились в гондолу и приплыли в пятизвездочный отель «Бенедетто». В «Бенедетто» они, перешагнув через деньги, сняли номер с двумя огромными окнами, выходящими на горбатый мостик над каналом.

Очень скоро обнаружилось, что в месторасположении отеля над каналом нет никаких преимуществ, а есть лишь сплошные неудобства — вода под грациозным мостиком воняла гниющими водорослями, и хорошо, если только водорослями, а главное, всю ночь напролет туда-сюда по каналу проплывали гондолы, нагруженные веселыми пассажирами, бренчащими на гитарах и поющими во всю глотку.

После мучительной бессонной ночи они решили, что сыты Венецией по горло, и отбыли вечерним поездом на Мюнхен, намереваясь назавтра после полудня опять оказаться в Баден-Бадене.

«Но больше никаких фокусов, снимаем обыкновенный отель с самым обыкновенным названием», — предупредил Дунский. Так они и сделали — зашли в туристский центр и выбрали заурядный кирпичный домик со скромным названием «Альтбаннхоф», то-есть, «Старый вокзал». До казино, где Достоевский просаживал приданное жены, было рукой подать, да и до парка, в котором на самом почетном месте красовался бюст Тургенева, тоже.

Они решили, что в день приезда идти в Термы Кара-каллы не стоит, и отправились гулять по парку. Парк представлял собой широкую, усеянную крупными старыми деревьями травяную ленту бесконечной длины, окаймленную с двух сторон небольшими, утопающими в цветах, дворцами. За время их поездки по Италии октябрь распоясался во-всю, — он почти догола раздел деревья и почти до минимума свел световой день. Однако цветы пока пощадил — оставил их на расправу ноябрю. И они в благодарность за поблажку полыхали со всех сторон мучительной предсмертной красой, поражающей даже в упавших на парк сумерках, ничуть не рассеянных неярким светом редких, окутанных туманом, фонарей.

От всего этого на Габи снизошла неизъяснимая благодать, которая, как видно, не обошла своей милостью и Дунского — он с непривычной лаской обхватил плечи Габи и притянул ее к себе. Они пошли дальше, обнявшись, — под ногами шелестели осенние листья, где-то совсем близко перекатывала гальку бурная горная речка.

И вдруг мимо них стремительно заскользили какие-то смутные тени, — одна, другая, третья. Они словно летели над землей, над опавшими листьями и умирающими цветами. Трепещущий на ветру фонарь выхватил на миг из сумрака женский силуэт в спортивном костюме, вооруженный лыжными палками, за ним следующий, за ним еще, еще, и еще.

«Амазонки!» — воскликнул очарованный Дунский и простер им вслед руку, словно хотел остановить мгновение. Но амазонки уже скрылись в темной глубине парка, так же бесшумно, как и появились.

«Или ангелы смерти», — печально предположила Габи.

«Не надо о грустном», — попросил Дунский и попробовал снова притянуть Габи к себе, но лирическое настроение уже было нарушено, она твердо отстранилась и сказала, что пора возвращаться в отель.

Наутро, по дороге к Термам, они опять наткнулись на стайку амазонок, — или ангелов смерти? — которые скользили вдоль бульвара отталкиваясь от земли лыжными палками. Все они, как на подбор, были рослые, с прямыми спинами, их крепкие ноги в кроссовках двигались слаженно в такт сильным взмахам лыжных палок. Габи с интересом посмотрела им вслед:

«Нет ли среди них нашей Маргариты?» — предположила она. И предложила сначала сходить взглянуть на злополучную виллу.

«Далась тебе эта вилла!» — пожал плечами Дунский, но все же согласился. Они пересекли окаймляющую бассейны зеленую лужайку и остановились перед полукруглыми ступенями, ведущими к парадной двери виллы. Она выглядела хмурой и нежилой, шторы на всех окнах были плотно задернуты.

«Давай позвоним!» — расхрабрилась Габи.

«И спросим, не сдается ли у них комната?».

«Зачем так грубо? Я могу соврать, что забыла сушилку для волос. Давай позвоним!».

«Не стоит стараться, — охладил ее пыл наблюдательный Дунский. — Вон, погляди, к двери прикноплено

объявление: «Вилла продается», а под ним телефон агента».

«Ты думаешь, старуха умерла?», — содрогнулась Габи.

«Не обязательно. Скорей всего решила убраться от греха подальше», — утешил ее Дунский.

Но Габи и не думала огорчаться:

«Выходит, мы и вправду оказались народными мстителями!»

Все еще гордясь своей ролью в развитии этого приключенческого сюжета, она вошла в салон самолета Эль-Аль в Страсбурге и аккуратно застегнула ремень безопасности. Потом откинулась на спинку кресла и развернула свежую израильскую газету, которую любезно предложила ей стюардесса.

«Будешь читать на иврите?» — завистливо удивился Дунский, но Габи ему не ответила — с первой страницы на нее глядело снятое крупным планом застывшее в стан-ной гримасе лицо Зары с широко открытыми глазами в неправдоподобно мохнатых ресницах. Глаза были каменно неподвижны, какими никогда не бывают глаза живых. Зато точно такие, какими она увидела их той ночью, когда они с Эрни убегали из ночного клуба.

Настолько быстро, насколько Габи могла, она сложила в слова стилизованные ивритские буквы:

«Сегодня ранним утром на одной из улиц Яффской крепости был обнаружен труп убитой при таинственных обстоятельствах звезды ночных клубов, несравненной певицы Зары».

«Что с тобой? Что ты там нашла? — схватил ее за руку Дунский и потянул газету к себе. — На тебе лица нет!».

«Зара! Зару убили!» — одними Губами, без голоса выдавила из себя Габи. Кажется, они уже летели, — это значило, что она, с ее страхом полета, даже не заметила той головокружительной минуты, когда самолет спирально взмыл над стремительно падающей на бок землей.

«Что тебе эта Зара? Сейчас каждый день кого-нибудь убивают, особенно в ночных клубах».

«Я так и знала, что ее убьют! Я видела ее мертвое лицо!» — неосторожно брякнула Габи, но ей сейчас было не до осторожности.

«Ты хочешь сказать, что еще раньше видела ее живое лицо?» — продолжал настаивать Дунский, учуяв за бессвязным бормотанием жены дыхание истинной драмы.

«Можно подумать, что ангел смерти — это я! Сперва старуха, теперь — Зара!».

«Если уж ты причастна к старухиной смерти, то следовало это сделать гораздо раньше! Хотя еще не доказано, что она умерла. Но какое отношение ты имеешь к Заре?».

«Я пела на ее свадьбе», — начала Габи и запнулась.

Как рассказать о том, что тогда случилось, ничего не присочиняя и многое скрывая? С чего начать? Как не перейти опасных границ между правдой и ложью? Пока она решала эту задачу, Дунский тоже успел одолеть препятствия ивритского текста:

«Ты бредишь? Ты пела на свадьбе непревзойденной певицы, звезды ночных клубов?».

Чтобы убедить его, Габи перешла в атаку:

«Ты забыл, что сбежал к маме, оставив меня без денег?».

«И ты стала зарабатывать пением на звездных свадьбах?».

Габи начинала сердиться:

«Представь себе, именно так! Причем пением русских романсов!»

«Почему русских романсов?».

«Потому что это единственное, что я петь умею, а звезды ночных клубов нет!».

«Ладно, — сдался Дунский, — расскажи мне все с самого начала, но так, чтобы концы сходились с концами».

Чтобы концы сходились с концами, нужно было их умело свести, и Габи, собрав остатки самообладания, принялась за дело. Четырех часов полета от Страсбурга до Тель-Авива оказалось недостаточно для изложения всех подробностей приключения в старой турецкой башне — все время мешали стюардессы, разносившие то напитки, то обеды, то беспошлинные товары. Да и Дунский тоже мешал — он то и дело перебивал, требуя все новых и новых пояснений: как ей пришла в голову идея петь на свадьбе, как ей пришла в голову идея петь русские романсы, да еще в сопровождении арфы? Так что до посещения ночного клуба они добрались лишь к тому моменту, когда под крылом самолета закружились желто-зеленые средиземноморские пляжи.