Серебряная тоска - М Валигура

- А что у вас там было с царём?

- Уж и не знаю как, но вам удалось рассердить старика. Это уж вообще чёрт знает что. А, впрочем, чего рассказывать - вы ведь уже получили пакет с предписанием о ссылке.

- Ну, получил.

- А ведь это ужасно - уехать... м-мм... в вашей ситуации. Неотмщённым.

- Простите?

Бенкендорф указал глазами на дверь, через которую удалилась Наталья Николаевна.

- А вам-то какое дело?

- Ну, Александр Сергеевич, мы ведь с вами знакомы уж много лет. Поверьте, я горячий поклонник вашего таланта. Не могу же я смириться с тем, чтобы имя российского гения злословилось в петербургских гостинных, покуда он прозябает в ссылке. Энпоссибль. И вот, не далее, как сегодня, на прёме у царя я взял на себя смелость затронуть этот вопрос. Вначале старик упёрся рогом в землю - уж больно здорово вы его прогневали. Расскажите, кстати, как это вам удалось так его завести?А? Ну, не хотите - как хотите. Потом расскажете. Или в стихах изложите.

Как это у вас там - "властитель слабый и лукавый"... Впрочем, это у вас не про Николая, а про тёзку вашего, Александра... Павловича, не эс па?

Пушкин побледнел.

- А вы откуда... Ну, это уж просто, знаете ли!

- Тайная полиция умеет много гитик, - самодовольно ухмыльнулся Бенкендорф.

- Мерзость какая! - выплеснулось из Пущкина. - Она? Емельян? Хотя нет, Емельян дурак. Он бы до этого никогда не... Она! У меня в доме шпионы?!

- Напрасно вы, Алексаедр Сергеевич, дураков недооцениваете. Их следует в первую очередь опасаться. Однако, Емельян ваш тут ни при чём. И не переживайте вы так.

Всё между нами. Так вот. Три часа мы со стариком толковали. И мне удалось склонить егонный гнев на милость. Так что ни в какое Михайловское, ни в какую ссылку вы не едете. Оставайтесь себе в Петербурге. Пишите себе новые стихи.

Скажем, оду Лепажу.

" Скотина", - чуть не вырвалось у Пушкина.

- Ну что ж, Александр Сергеевич,- поднялся из кресла Бенкендорф, боюсь я и так отнял у вас слишком много драгоценного времени. Может махнёте на посошок со мной? Ничего, что я так бесцеремонно с вашей наливкой?

- Наслаждайтесь, - сказал Пушкин. - Но без меня - минутная пауза (7-8 секунд)

или со мной. Где там ваша моя наливка?

Рюмка Александра Сергеевича поднялась к губам поэта, искуссно миновав рюмку Бенкендорфа, явно приглашавшую чокнуться с собою.

- Увы, пора. - Бенкендорф поставил допитую рюмку на стол. - А Наталья Николаевна не выйдет к нам попрощаться?

- Нет, - хмуро сказал Пушкин. - Ей нездоровится.

В этот момент в комнату вошла Наталья Николаевна - Уже уходите? огорчилась она. - Как прелестно.

Пушкин улыбнулся жене.

- Я хотела сказать, - поспешно поправилась Наталья Николаевна, - се э домаж, что вы так редко бываете у нас.

- Людям моего ведомства нечасто доводится такое услышать, - любезно оскалбился Александр Христофорович. - Обычно наш приход не вызывает у них восторга. Завидев чёрную карету на улице, люди тотчас задёргивают шторы и запирают двери на все засовы. У каждого, если капнуть, совесть нечиста. Мы, если хотите, санитары империи. Ну, не смею боле докучать своим присутствием. Адьё.

Просунув руки в рукава поданной Емельяном шинели, Александр Христофорович за дверь. Он подмигнул наглой морде луны, вытер слегка липкие от наливки губы и процитировал вслух Николая Павловича:

- Одним поэтом больше, одним меньше...

После чего улыбнулся и сел в чёрную карету.

* * *

Когда я проснулся, Русланчика уже не было. Ещё в полудрёме я вспомнил лишь, как он, уходя на работу, поцеловал меня на прощанье, вспомнил запах его одеколона и непривычную гладкость лица - видимо, он уже побрился. Я ещё успел тогда сладко подумать, что, вот, мне-то, слава Богу, можно нежиться в постели сколько угодно, поскольку никакая такая работа меня не ждёт. Бедненький богатенький Русланчик!

За те деньги, что он зарабатывает у себя в ящике, ему приходится прерывать такой чудесный утренний сон, который, как известно, слаще любого другого, покидать меня, вместо того, чтобы, пробудившись, прижаться друг к другу и так лежать, пока не проснёмся окончательно, а после встать, сварить кофе в джезвочке, не одеваясь и не торопясь выпить его с сигаретой, стоя у окна... Что заменит вам эту первую утреннюю сигарету? Что, спрашиваю я вас? Что заменит вам аромат свежепомолотого утреннего кофе? Негу только-только проснувшегося тела? Молчите?

Молчите. Да провалитесь вы со своей работой.

"Паразит, - неожиданно разрушил романтику собственных мыслей я. Пойдёшь сегодня разгружать вагоны с углем. - И тут же заспорил сам с собой: - Не пойду.

- А я говорю - пойдёшь! Два червонца - минимум в дом принесёшь. Руслан, вон, с утра пахать уходит, мама должна за тебя перед ним стыдиться и пятьдесят рублей якобы на подарок давать... Вот не получишь сегодня кофе!"

Я сперва хотел ещё немного поныть перед собою, а потом пошёл на кухню и приготовил себе кофе. Встал, голый, как был, с чашкой и сигаретой у окна и принялся неторопливо прихлёбывать и затягиваться, наблюдая за окнами дома напротив. И тут же встретился глазами с некой девушкой, изволившей также попивать кофеёк, стоя у окна десятого этажа, но, в отличие от меня, одетой. Она смотрела на меня с полу-ужасом-полувосторгом. Я отдал ей салют чашечкой и тут же, смутившись своего вида, сел в кресло.

"Н-да, - подумал я. - А живи мы с Русланчиком не в большом городе, где никому ни до кого нет дела, а в деревеньке, о нас бы уже талдычила вся округа".

Я, всё же, решил одеться. И тут столкнулся с извечной проблемой трусов - их не было. Вся моя одежда лежала возле кровати, и только проклятые трусы соизволили найти себе какое-то иное прибежище.

"Всё, - подумал я, - отныне, засыпая, буду класть трусы себе в рот".

Надевать брюки без трусов не хотелось. К тому же, без Русланчика сделалось скучно, и я решил вернуться в постель - полежать, подумать.

"Хрен я теперь вагоны пойду разгружать! Куда ж я теперь без трусов?"

Я со злостью взбил подушку и из-под неё немедленно выпали трусы.

"А-а, зар-рраза! Это судьба".

Я печально натянул трусы, вообще оделся.

"А, может, на станции сегодня и разгружать нечего? А вот я позвоню и узнаю".

Я направился к телефону, прошёл мимо него на кухню и заварил ещё кофе.

"Гадина ж ты, Игорёшка".

Вернувшись в комнату, я медленно выпил кофе со второй за утро сигаретой.

"Золото, мой Руслан. Уходя, всегда оставляет сигареты".

Меня вдруг захлестнула волна любви. Да если бы Русланчик узнал, что я сегодня собрался разгружать вагоны, он бы меня убил. Нет, такие вещи нужно делать тайно от него.

"Если вы, Матушинский, сподвигнетесь на то, чтобы для него что-то сделать...

Вагоны, например, разгрузить..."