Полет Стрижа - Евгений Сартинов

Стриж слез с мотоцикла, отвел его в сторону. Все время в погоне он был как комок нервов, но сейчас не спешил. Главное — он видел лицо Мурая, тот здесь и уже никуда от него не уйдет.

Из машины раздались удары, со звоном разбитого стекла откинулась задняя дверца. Из салона на четвереньках выполз Мурай. Он, шатаясь, поднялся, огромный, в белом, залитом кровью костюме, с пистолетом Рыка в руке. Увидев Стрижа, он вскрикнул и, развернувшись, побежал. Бежал, не соображая куда и зачем, глупо и нелепо, не вглубь лесопосадки, а рядом с ней. Анатолий поднял автомат, прицелился. Раздались два выстрела и щелчок.

Все, патроны кончились.

Но Мурай упал. Одна из пуль попала ему в бедро. Он завопил от боли, развернулся лицом к Стрижу и отчаянно попробовал ползти. Через метр он уперся в пенек, приподнявшись, оперся на него спиной и наконец понял, что у него в руке пистолет с полной обоймой. Стриж, между тем, отбросив бесполезный автомат, шел к нему.

— А, идешь! Ну-ка на, держи! — и, вытянув руку, Мурай начал стрелять, машинально считая вслух выстрелы.

— Раз, два, три, четыре!

Он стрелял, а Стриж все шел и шел, неумолимый, как судьба. Мурай приподнялся, застонав от боли, сел поудобней, сжал зубы и, подняв пистолет теперь уже двумя руками, снова нажал на спуск.

— Пять, шесть, семь… — Он видел, как одна из пуль вырвала кусок кожи на погончике куртки, но Стриж все шел как заговоренный. И тут Мурай вспомнил, что в обойме должно быть восемь патронов. У него оставался последний шанс.

Его бросило в жар, со лба, заливая глаза, потек пот. Он поднял пистолет и не мог, никак не мог поймать на мушку фигуру Стрижа! Ствол качало, как на волнах. Мурай услышал стук сердца и понял, что это оно сбивает прицел. Выругавшись, он снова попробовал поймать на мушку лицо Стрижа. И четко увидел его глаза: ясные, холодные, гневные. И Мурай понял, что не сможет остановить врага. Была в этих глазах его смерть, неотвратимая и неизбежная. Он застонал от боли, ненависти и бессилия, повернул ствол, сунул его в рот и судорожным движением нажал на спуск.

Стриж подошел поближе, посмотрел на то, что стало с Санькой Муравьевым, и свернул в лес. Он шел, обнимая белоснежные стволы берез и шершавую кору карагачей. Он отомстил, но почему же так больно ему, почему? Он сорвал с себя черную куртку, сбросил свитер, разодрал на груди рубаху — все пытался остудить больную душу. Не было счастья в этой мести. Счастья не бывает в ненависти, счастье есть только в любви.

Стриж уходил все дальше и дальше, и только ровная строчка капелек крови отмечала его путь.

ЭПИЛОГ

Июнь, Волга. Лучи солнца лениво отражались в окнах домика бакенщика в десяти километрах от города.

Неподалеку от домика лежал Стриж и, полуприкрыв глаза, смотрел на поплавок. Солнце встало уже высоко, клева давно не было, но идти в домик не хотелось, да и незачем было. Хозяин, старый бакенщик Иван

Тихонович, дальний родственник Стрижа, по зорьке уплыл в город и еще не вернулся. Есть не хотелось, ничего не хотелось. Последнее время он жил в каком-то трансе. Жизнь словно остановилась. Часы тянулись, как желе, один день ничем не отличался от другого. Стриж не знал, какое сегодня число, да это его и не интересовало.

Недели две назад последний раз приезжали друзья, прощаться. Сергея и Илью забирали в армию. Андрей собрался на Север — слишком много у него появилось в родном городе кровных врагов, чтобы жить спокойно.

Анатолий окончательно сморился под ласковой защитой ивовых веток. Было тихо, только шелест плавного течения реки, пение птиц да шепот ивовых листьев над головой. Разбудил его звук лодочного мотора. Стриж услышал, как ткнулся в деревянный причал борт лодки, загремела железная цепь. Затем послышались голоса.

Анатолий привстал, — значит, прибыли гости. Но тут снова затарахтел двигатель, лодка отъехала… Стриж опять прикрыл глаза, задремал. Разбудил его далекий женский смех. Он вскочил на ноги, прислушался. "Показалось", — снова сел. — «Чудится». Стриж до сих пор мучительно переживал гибель Ольги.

За ивовой зарослью, на тропинке, послышался веселый, могучий голос:

— Да где он? Стриж, ты где прячешься?

"Доктор", — понял Анатолий и, улыбнувшись, отозвался.

— Здесь я!

— Вот ты где! — раздвигая ивовые ветки, на полянку у реки продрался здоровущий, как медведь, доктор

Самойлов. Бородатое его лицо сияло здоровьем и силой.

— Ну, как рыбалка? — он поднял одну из удочек, присвистнул. — Да у тебя, похоже, червяка уже года два как съели. Или вообще забыл насадить?

— Задремал, — засмеявшись, пояснил Стриж.

— Сон для выздоравливающего — это главное, — пророкотал врач. — Ну ладно, я удочки смотаю, а ты иди, там к тебе гости. Стой-ка, дай я на тебя еще взгляну.

Он внимательно осмотрел так и не покрывшийся загаром белый торс Стрижа.

— Да. Как на собаке. С такой потерей крови, с такими ранениями… Ты уникум, Стриж. Ты противоречишь всем учебникам медицины.

— Ну, если б еще не вы, доктор.

— Ребят благодари, вовремя они тебя ко мне притащили. Да, чуть не забыл, тебе благая весть! Дело на тебя прекращено за отсутствием состава преступления.

— Как это они, — усмехнулся Стриж. — Что-то не верится.

— Семенов там поработал. Он перед отъездом перекрутил все, изобразил как бандитскую разборку, а что не сходилось, свалил на Витьку. Тому уже все равно.

— Уехал комитетчик?

— Уехал! Получил капитана, и в Москву. Что это он к тебе такой добрый?

— Должок за ним один, вот грехи и замаливает.

— Говорят, еще Арифулин повесился.

— Где?

— В областном СИЗО.

— Врут. Был я там. Нельзя там повеситься, не дадут.

— Ну, значит, помогли.

— Может быть.

— Ну ладно, иди-иди, — и доктор, отвернувшись, начал сматывать удочки.

— Да кто приехал-то? — не выдержал Анатолий.

— Увидишь, — буркнул Самойлов, не оборачиваясь.

Стриж натянул безрукавную десантную майку-тельняшку и, продравшись сквозь ивовую поросль, по тропинке двинулся к дому.

Еще издалека он увидел женскую фигуру на причале. Невысокая, с него ростом, довольно пышных форм, в белом платье женщина, опершись на перила, смотрела на реку. Красивый здесь был вид. Волга разлилась как море, на километры. Подходя, он думал о том, как заговорить, как поздороваться. Но она обернулась на шум шагов, и слова замерли, не слетев с языка. Анатолий узнал ее сразу, хотя она и заметно располнела, появились морщинки вокруг глаз, в черных волосах заблестели ниточки седины.

— Оксана!? — наконец вымолвил Стриж.

— Здравствуй, Толя, — спокойно, нараспев поздоровалась она, и только в глазах мелькнуло что-то тревожное, мятущееся. — Ты почти не изменился, все такой же.

— А ты изменилась, сильно, — признался он.

— Да, я другая, Толь. Может, и не надо было мне приезжать, да ладно, — она замолкла, как бы не договорив.

— Ты как живешь, Оксана? Говорили, будто в монастырь ушла?

— Ушла было, да вернулась. Жить совсем тогда не хотела, а умереть страшно было. Матушки хорошо приняли, в бога я поверила, покой обрела. До сих пор в церковь хожу и молюсь ежедневно. А тогда прошло месяца три и поняла я, что беременна. Не хотела ребенка оставлять после того, что случилось, настоятельница уговорила. Ушла снова в мир, освоилась потихоньку, сына родила. Три года назад замуж вышла. Грех жаловаться, мужик попался и работящий, и непьющий. Хорошо мне с ним, спокойно. А тут как-то подсчитала — выходит, ты уже вышел. Решила съездить, все-таки у меня долг перед тобой, — она замолкла, глядя куда-то за спину Стрижа.

— Какой? — удивился тот.

— Оглянись, — попросила она.

Стриж обернулся. К причалу подруливала лодка. Тихоныч шел по течению, на веслах. Вот она ткнулась носом в причал, бакенщик за цепь подтянул лодку. На мостки выскочил шустрый худощавый мальчишка лет девяти в шортах и белой маечке. Он побежал навстречу Оксане и закричал:

— Мам, мам, смотри, это я сам поймал!

В руках у него был кукан с большим полосатым окунем. Мальчишка торжествовал, но и мать, и Стриж смотрели не на бьющуюся в его руках рыбу, а на его лицо. На этот большой рот, на характерные маленькие упрямые скулы, на голубые, сияющие счастьем глаза. Стрижу на секунду показалось, что это он сам бежит по мосткам навстречу судьбе. Словно круг замкнулся и ничего еще не было, а все тяжелое и страшное почудилось ему в каком-то кошмарном и долгом сне. Как будто жизнь начинается заново. Только вот какая-то пелена начала застилать ему лицо сына, и он даже не понял сначала, что это просто-напросто его собственные слезы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Анатолий вышел в тамбур задолго до остановки. Уезжая прошлым летом из родного города, Стриж прощался с ним надолго, может, навсегда. Нежданная черная весть о смерти первого тренера, больше чем тренера — учителя, наставника, друга, поневоле возвращала его к тому, что он пытался забыть. Память — она как вода. Брошенный камень уже на дне, а круги все идут и идут…