Вочий вой - Игорь Срибный

           Замеченные и не раз преследуемые казаками, дали они повод казакам готовиться к отражению нападения крымцев, когда сойдет снег, и степь покроется зеленым ковром разнотравья. Так было всегда, так должно было случиться и теперь…

           Но беда пришла с другой стороны.

ГЛАВА 27

Волк не от голода воет, он голод бы выдержал молча,

Воет он, воет от стаи отбившийся волчьей…

(Старинная горская песня)

            Тринадцатилетний царь московский Иоанн IV, выросший под влиянием козней боярских, боярского хамства и грубости, принял от них озлобленный, лукавый и жестокий характер. Выведенный из терпения дерзостью боярина Шуйского, приказал он псарям бросить его на растерзание псам. Семейство Шуйских было сослано им в ссылку.

            «С тех пор, - писал летописец, - начали бояре от государя страх иметь, и началась в России смута великая».

             Смута, посеянная боярами, ослабила и без того еще не окрепшее Московское государство, и этим не преминул воспользоваться гетман литовский Радзивилл.

             Весной, едва покрылась степь молодой травой, еще не успевшей набрать силу, прискакал в Сечь гонец с Дона и привез послание от атамана Морозова. Писал атаман о том, что вторглись в Московию войска гетмана Радзивилла, объединившиеся с татарами. Что литовское войско опустошило уже окрестности Чернигова, Новгород-Северска, Стародуба и подступило к Брянску. Одновременно, вынуждая Москву биться на два фронта, Крымский хан повел свое основное войско на Астрахань, подвергая земли русские разорению и порабощению. Писал атаман донцов, что просит царь Иоанн защиты земли Русской у казаков, и что донские казаки эту просьбу уважили, и призывают казаков кошей запорожских присоединиться к ним.

             Сечевой атаман Иван Кошка собрал на Великую Раду всю сечевую старшину и объявил казакам послание атамана донцов. Много было голосов за то, чтобы не оставлять земли Приазовья и Северского Донца без достойной защиты, поскольку крымцы только того и ждут, чтобы напасть на ослабленные казачьи курени. Но большинство склонялось к тому, чтобы идти с донскими казаками на литвинов и татар.

            Долгой была та Рада, но, в конце концов, решила – собирать казаков в поход. И когда пришла пора выбирать походного атамана, вышел в круг Кондрат Баштовенко.

            - Братья – казаки, - сказал он, поклонившись на четыре стороны и осенив себя крестным знамением. – Я долго ходил в походы, не одни сапоги стер, и не одну саблю сломал о вражьи головы. Покрылся я ранами и увечьями в походах, и знать, пришла мне пора обзаводиться жинкой и уходить в «гнездюки» . Много я повидал на своем казацком веку атаманов, и сам был атаманом и водил в битвы казаков. Потому знаю, каким должен быть атаман в походе, чтоб и славу заслужить, и казаков понапрасну не погубить. Знаю, каков обычай наш старый, не нами – дедами нашими установленный, жестокий пусть, но то не нам решать. Предлагаю я, братове, на атаманство Гната Зарубу. Брат он мне по духу, по воле нашей казачьей, славен познаниями своими  военными. Знаю, что по обычаю нашему на смерть его обрекаю, но нет у нас другого такого же, чтоб по силам и по уму ему было казаков в поход вести. А что до обычая стародавнего, чтоб походного атамана после войны в мешок, да в реку с кручи, давайте, казаки, подумаем – может пора уже тот обычай отменить! Да пусть наши атаманы, в походе себя славой неувядаемой покрывшие, апосля войны доживают свой век с нами в Сечи. Пусть не уходят в женатые, да вообще пусть за пределы Сечи не выходят, но живут во славе и почете в товариществе нашем.

             Якшо будет на то ваша воля, давайте кинем шапки, братове…

             Но тут встал атаман Кошка и, не выходя в круг, сказал:

             - Братья – казаки, старшино, я тоже скажу слово за Гната Зарубу. Добрый казак и, главное – справу военную добре розумиет. И я кину шапку за него.

             Но обычай ломать мы не можем, не вправе мы отменять то, что предками нашими славными у спадщину  нам досталось. Вы знаете все, что должен избранный нашим товариществом походный атаман полювать  в степи живьем матерого волка – вожака стаи и провести с ним его последние часы. Наши славные предки считали, что атаман возьмет от волка его презрение к смерти и его готовность умереть. Возьмет коварство к врагу и силу волчьего духа. Возьмет умение водить стаю и умение управлять стаей в жестокой борьбе за жизнь.

            Но вот жить после войны в суспильстве  с волчьими навыками, считалось, и я знаю, что это – правда, казак уже не сможет. Ему постоянно нужна будет война, он уже не сможет без нее. А, значит, будет представлять постоянную угрозу окружающим.

            Таков обычай. Но давайте, казаки, решим судьбу Гната, якшо мы его сейчас выберем, после похода. Будет на то воля круга – не лишим его жизни. Но якшо сломается казак на войне, атаманя, поддержим обычай и сделаем то, что предками завещано. Згода, казаки?

            В ответ прозвучало дружное «згода» и в воздух взметнулись сабли и полетели казачьи шапки…

 ГЛАВА 28

            В месяц березень  принесла волчица четверых крепколобых волчат. Теперь в стае вместе с прежним потомством, коего было аж семеро, стало тринадцать волков. И хотя малыши двух месяцев от роду уже пытались самостоятельно покинуть логово и уйти в неведомый, полный опасностей мир, их нужно было постоянно кормить, а есть они хотели постоянно.

            Поэтому волки во главе с вожаком проводили все дневное время в степи, добывая пищу. И возвращались в логово, устроенное в небольшой пещере в скалах у реки, только ночью. Благо, после очередной человеческой рубки коней по степи носилось видимо-невидимо. Нужно было только загнать очередную жертву, насытиться самим и принести мясо волчице и волчатам. Кроме того, низкорослые приземистые всадники на таких же низкорослых лошадях постоянно гнали по степи со стороны теплого моря несметные стада коров и овец, из которых волки вырывали две-три овцы и легко уходили с добычей. Так что, в эту весну недостатка в пище не было, и волки были крепкие, упитанные, плотная рыжевато-серая шерсть их лоснилась даже в свете вечерних сумерек.

             Вожак, еще более заматеревший, просто огромный по волчьим меркам зверь, держал стаю в жестком повиновении, при малейшем поводе пуская в ход свои острые клыки и подавляя массой налитого могучей силой тела. Молодые волки, видевшие однажды, как он с ходу завалил молодого бычка и, забросив его тело себе на холку, унес, уходя от метких стрел пастухов, далеко от стада, безоговорочно признавали его старшинство.