Революция, которую мы ждали - Клаудио Наранхо

Обучаясь у Ичазо в Арике, мы каждый день проводили с ним около трех часов. Однажды я подсчитал, что около шести часов в общей сложности было посвящено идеям эннеаграммы. Его программа была шире, чем просто изучение эннеатипов, она могла бы именоваться «Четвертый путь», с элементами физических упражнений и духовных практик, давая широкий обзор для понимания многих вещей, упражнения на удержание внимания, тренинг развития присутствия… Я попробовал сделать то же самое в своем ключе, хотя не совсем правильно говорить, что программа SAT — это процесс познания под руководством эннеаграммы. Это не совсем так, потому что в своей программе я пытаюсь научить трём видам буддистской медитации, что уже немало. Я работаю вместе с коллегами — среди них сильные гештальттерапевты, арт-терапевты и т. д. Важной частью SAT является Аутентичное Движение — практика самоотдачи. Есть различные элементы: процесс катарсиса боли и детской злости, ориентированный на прощение родителей, чтобы, вернув почтительное отношение к ним, мы могли бы исцелить нарушения в личной жизни, например, отношения с властями, являющиеся эхом отношений с отцом. Программа SAT многогранна. Я думаю, что использование только сведений об эннеаграмме будет недостаточно и даст ложное толкование.

Однако я должен вернуться к эннеаграмме… Начнем с хорошо известных главных, или смертных, грехов. Изначально слово, связанное с их названием в романских языках, происходит от латинского caput, то есть голова[17]. По иронии, в Ватикане потеряли интерес к грехам в классическом их понимании, и мне кажется, это произошло потому, что церковники их не понимают. Когда, например, говорят, что один из грехов нашего времени — загрязнение окружающей среды, это бесспорно. И когда говорят, что другим большим грехом нашего современного человечества является несправедливость в распределении богатства, конечно, это большая проблема для нашего мира. Но это не то, что называют смертным грехом, caput, смысл которого в том, что это — корни зла, формы личности, производящие дурные последствия, они стоят за нашими вредными действиями; и дело не только в нехороших поступках, в христианском восприятии смертных грехов вред наносится другому или самому себе, но главное — изменяются отношения с Богом. Грехи отдаляют нас от божественного, они сбивают ориентир, как фальшивые цели. Когда мы вместо Полярной звезды ориентируемся на что попало, наш корабль сбивается с курса. Сегодняшним миром управляет ментальность предпринимателей — не только в бизнесе, но и в правительствах, в экономике, в семье и даже в образовании, где приоритет отдается деньгам. Древние люди сказали бы, что предпринимательская ментальность является грехом, потому что деньги занимают то место, где должен стоять Бог. Погоня за деньгами похожа на Наркозависимость: твое внимание должно быть сосредоточено на высшей цели жизни, но что-то слишком отвлекает тебя. Высшей целью жизни являются поиски гораздо более глубокого смысла, чем утилитарное удовлетворение.

Таким образом, старинное понимание греха было очень амбициозным, и чем больше мы знакомимся с набором определении греха, тем больше понимаем, насколько они верны. Практически, грехи были переоткрыты психотерапией. Только вместо семи в эннеаграмме их девять.

Левый угол треугольника — шестёрка — представляет Страх, или Трусость. Христианство не говорит нам, что трусость является грехом, — почему? Потому что церковная система является авторитарной, иерархической и не может призывать быть смелыми или стремиться к независимости. В Церкви слишком много политики для того, чтобы она могла предложить людям быть храбрыми и не подчиняться. Мы живем в иерархическом обществе, в котором те, кто наверху, очень хорошо умеют взращивать нашу покорность, но весь психоанализ, весь постфрейдовский мир — это мир, в котором всем абсолютно очевидно, что за нашими проблемами стоит страх. Уже из ранней работы Фрейда «Запрещение, симптом и страх»[18] мы знаем, что тоскуем из-за множества запретов, а их в обществе много из-за страхов — страха кастрации, страха быть самим собой, страха следовать собственным импульсам. Даже сам Фрейд не решился выступить за освобождение импульсов. Решился на это Вильгельм Райх — после того, как превратился в активиста за отмену репрессий.

Гештальт тоже выступает против репрессий. В гештальте есть дионисийский дух, вера в человеческое существо, в желания этого существа, в Ид, или в Оно, это здоровая часть нашей природы, хотя её надо интегрировать с другими. Поэтому страх надо добавить в перечень смертных грехов.

Правый угол треугольника — тройка — представляет Тщеславие. Оно не перечислено в списке смертных грехов, потому что близко к Гордыне, и некоторым может показаться, что Гордыня и Тщеславие — это одно и то же. Однако разница явно видна в устной традиции, которую я начал описывать. Быть тщеславным — значит полагаться слишком сильно на мнение другого, иметь необходимость в одобрительном взгляде другого. Человек с сильно развитым тщеславием открывает для себя обычно, что он вообще не существует без другого, без взгляда другого, не чувствует своей значимости, если на него не смотрят, потому что у него нет инструмента, мерила, нет шкалы внутренних ценностей. Таким образом, мы говорим о человеке, сильно зависимом от внешнего окружения. Социолог Дэвид Рисмен в работе «Одинокая толпа»[19] приходит к выводу, что нынешнее поколение руководствуется тем, что скажут другие, как будто бы у них развиты антенны, улавливающие курс человеческих ценностей — как поступать, что покупать, чувствовать направления моды, чтобы идти в ногу с себе подобными.

Гордыня, в отличие от тщеславия, подразумевает «раздувание» собственной персоны, такой человек не знает ни своих собственных границ, ни своих недостатков, ни своих нужд и пытается идти по жизни как человек дающий. Это хорошая стратегия рынке любви: кто не состоит в отношениях, находится в поиске новой любви, обязательно выберет того, у кого её переизбыток. Можно подумать, что некоторым не хватает любви, а у других она в изобилии. Как щедра рука дающего! У них есть что отдать — они так пылки… Проблема в том, что, представляя себя любвеобильными, они отказываются от своей потребности в любви. Как будто они заменили свою потребность в любви посылом: «Ах, как мне нужно, чтобы кто-то принял мою любовь!» Они не признаются: «Как мне на самом деле нужно, чтобы кто-то меня любил», — а ведь большинству смертных необходимо, чтобы их любили.

Верхний угол — девятка — Лень — также понимается неверно. Когда были созданы первые монастыри, была сформулирована идея Лени, которая до сих пор подразумевает, что человеку не хочется что-либо делать: не хочется двигаться или работать столько, сколько нужно. Но это не та Лень, которая описана Отцами-пустынниками: они не жили общинной жизнью, как в период первых монастырей, а заглядывали внутрь себя. Если я отшельник и ищу Бога, я должен находиться в своей келье и молиться. И в принципе, я не должен покидать келью, ведь в любой момент Бог может прийти ко мне, а что делать, если меня там не окажется? Именно поэтому мне необходимо все время быть там! Отцы-пустынники поняли, что для некоторых монахов врагами были не гордость и не зависть, их можно было обнаружить и побороть, но речь шла о более хитром противнике: они теряли желание совершать подвижничество. «Врагом полудня» называли Лень, иными словами, заброшенность, это понятие происходит от греческого akēdia — отсутствие заботы.

Не проявлять заботу о себе самом — то же самое, что не ценить себя. Это как будто ищешь что-нибудь очень важное и вдруг прекращаешь. Как можно бороться с этим демоном отсутствия желания, с промедлением? Это похоже на потерю энергии: есть люди, которые её утрачивают. Гурджиев говорил о демоне самоумиротворения, как будто человек успокаивает сам себя, говоря себе: «Не преувеличивай, сдайся, не усложняй жизнь». Эти люди — альтруисты, но они не дают самим себе того, что им надо. Казалось бы, очень по-христиански быть щедрым, заботиться о ближнем и не интересоваться самим собой, но это ложь: христианская заповедь звучит не так. Христианская заповедь учит: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». Невозможно проявить любовь к ближнему, если нет её основы — любви к самому себе. Когда мы садимся в самолёт, инструктор говорит нам что-то очень похожее: если возникла угроза разгерметизации, необходимо надеть кислородную маску в первую очередь на себя, а потом уже помогать остальным. У человека должна быть эта база: если нет любви к себе, откуда возьмется любовь к другим?

Однако существует народная версия христианской заповеди, которая говорит: «Не люби самого себя». И есть желающие быть такими хорошими, что их грех — это не любить самих себя: они слишком самоотверженны, а проблема в том, что люди, получающие их любовь, не чувствуют её. Если у кого-то была такая мать, жертвующая всем ради ребёнка, он меня поймет. В фильме «Скрипач на крыше» мужчина поет своей жене: «Ты любишь меня?» А жена отвечает: «Я тебе глажу рубашки, я тебе делаю то и это». А он спрашивает её снова: «Но… ты любишь меня?» Есть люди, с рвением исполняющие свой долг, однако делающие это не из глубины своего сердца. Это как присмотр кормилицы, няни, в действиях которой недостает интимного прикосновения материнского сердца, этой глубинной связи, сочувствия. Человек может начать задыхаться среди множества вещей и с целой армией помощников, лишённый этого базового сопереживания.